архангела Михаила! Ибо мы есть сила!
- Сила! - загудела переполненная церковь.
- Отринем прочь трусливое милосердие. Проклятие ему! Посеявший
зерна смирения да пожнет ярмо! Гул ликования был ответом на его
слова.
- Причаститесь от даров моих! - истошно вопил рогатый оратор.
Два обнаженных прислужника, один с серебряным блюдом, другой с
чашей, начали обходить залу. Не надо было быть анатомом, чтобы
определить, что буроватая масса, лежавшая на подносе, была
искрошенным сердцем, жидкость же, наполнявшая чашу, более всего
напоминала кровь.
- Утолите голод и жажду свою! - разносилось под крышей. -
Сеплотьикровь1.
- Винсент, - прошептал я Бельруиу, притаившемуся возле окна
часовни. - Подопри дверь, чтобы ни одна скотина не смогла
открыть. Сэнди, тащи солому. Да побыстрее. Тагур, будь добр,
волоки сюда хворост. Ну что ж, эти ублюдки говорят о силе? В эту
игру можно играть вдвоем. - Я достал из сапога огниво. - Нет
такой силы, против которой не нашлась другая сила!
ГЛАВА 9
Свет есть отсутствие тьмы;
Тьма есть отсутствие света... Таким образом,
тьма и свет - лишь частные случаи тени.
Гермес Трисмегчст
Я глядел на пламя костра - на извивающуюся в диком танце
саламандру, а перед моими глазами все еще плясал яростный огонь,
пожирающий деревянные стены часовни, слышался, треск рушащихся
перекрытий, вопли умирающих людей, взывающих к Господу... И
подкатывал комок к горлу при воспоминании о черных руинах и
жутком запахе горелого мяса... Я знал, что этот запах теперь
будет преследовать меня до конца дней.
Наверное, я старею... Видимо, так и подкрадывается старость. С
того самого часа, когда в подземелье замка Венджерси возник этот
чертов посох, а может быть, еще раньше - тогда, в чертоге
Оберона, - я, кажется, почувствовал, что что-то безвозвратно
ушло и необратимо изменилось. Интересно, где-то теперь Мерлин с
его новям посохом и Оберон с магической скрижалью?
Невеселые мысли уносились вверх, как искры костра, вспыхивая и
пропадая в ночном небе. Я зябко поежился, кутаясь в плащ.
"Господи, почему же так пусто и одиноко? Как же получилось, что,
пробыв здесь так недолго, я успел возбудить к себе суеверный
ужас и ненависть множества людей, стоявших как против меня, так
и на моей стороне. А друзей? Друзей я тоже нашел. Даже
родетвенииков..." - я горько усмехнулся, вспоминая свою
неугомонную сестричку. "Две женщины говорили, что, любят меня,
быть может, две самые прекрасные женщины Европы... Одна из них
предала меня ради будущего нашего ребенка и трона Англии; вторая
по моей вине сейчас в беде", - о худшем не хотелось и думать.
"Удастся ли мне помочь ей? Для того, чтобы освободить Лауру, я
окружил себя людьми, которых, возможно, мне придется принести в
жертву ради своей любви... Какое я имею на это право? Бр-р-р!
Что ж так мерзко и холодно? И существует ли вообще у кого-либо
право распоряжаться человеческими жизнями? Ради глаз прекрасной
дамы, ради креста и веры, ради нужд государства?.." - вопросы
висели в воздухе, как стая хищных птиц, и я знал, что никто и
никогда не даст на них ответа.
"Сколько людей шло за мной! Стал ли кто-нибудь из них счастлив?
Не знаю... По крайней мере уж точно не коннетабль Честер.
Господи, сколько людей убил, но никогда не было так муторно и
страшно, как сейчас... Всю жизнь свою шел путем чести, всю жизнь
благородным оружием утверждал добро против зла, но само добро
сделал ли я кому-нибудь? Где те, кому я сделал добро?"
Мне почему-то вспомнился Инельмо, беспомощный, беззлобный,
наивный человек, который погиб глупейшей смертью... Кто знает,
не потребуй я от него "великой жертвы" тогда в замке Трифель
ради того, чтобы выполнить задание Института, кто знает, быть
может, он был бы сейчас жив... Я в бессильной ярости ткнул
носком сапога торчавшее из костра полено, и в небо поднялся сноп
искр.
За моей спиной послышались тихие шаги. Я обернулся, вглядываясь
в ночной мрак. Глаза слезились от дыма, да и от костра в темноте
трудно было что-либо разглядеть.
- Да спите, я покараулю... - бросил я.
- Это я, Сэнди, - раздался голос моего оруженосца, и он вошел в
круг света, очерченный, пламенем костра.
- Разрешите, я свами тут побуду. Мне что-то не спится...
Я поглядел в его широко открытые глаза. В них, отражаясь, играли
языки огня. Казалось, пожар часовни все еще отражался в них... Я
зажмурился и помотал головой, чтобы отогнать навязчивое видение.
- Садись, - коротко ответил я. Некоторое время мы сидели молча,
по очереди лениво шевеля уголья обугленной веткой.
- Богоугодное дело мы с вами сегодня сделали, - неожиданно
произнес Шаконтон, и в тоне у него слышался то ли вопрос, то ли
утверждение. Я вздрогнул.
- Оставь Господа в покое, Сэнди. У него свои заботы, у нас
свои. После того, как он создал нас такими, как мы есть, ничего
он больше не делал и не сделает для нас. И все, что делаем мы,
ему, в общем-то, тоже безразлично.
Я посмотрел на оторопевшего Сэнди.
- Вы еретик? - испуганно прошептал он.
- Наверное, - пожал плечами я. - Какое это имеет значение?..
- Мне кажется, в последнее время все вокруг сошли с ума, -
неожиданно тихо сказал Шаконтон. - Леди Джейн постоянно твердит
о грядущей Великой Битве; Мерлин утверждает, что Спаситель
никогда не был Богом; Люка говорит, что Земля есть царство Дья
вола, а люди созданы из морской грязи. Все совсем не так, как
учил меня наш капеллан брат Ансельм... Как же тогда Свет,
Царствие Божие, спасение души? Или все это ложь, и мы давно
живем в аду, и нет никакого рая? - глаза Сэнди были полны
неизъяснимой мукой, которая бывает в час пробуждения души.
- Один кесарийский мудрец сказал: "Добро есть зло, не сумевшее
осуществиться. И тот, кто говорит вам - это добро, а это зло, -
лжец. Ибо одному Господу ведомо, какими путями шествует истина".
Понимаешь, Сэнди, все значительно сложнее, чем объяснил тебе
брат Ансельм, - как можно мягче начал объяснять я юноше. -
Спаситель утверждает, что царствие Божие внутри нас, церковники
же толкуют о том, что ключи от него висят на поясе святого
Петра. Спаситель призывает к действию, а они говорят о молитве.
- Но ведь искренняя молитва... - попробовал возразить
Александер.
- Господь дал тебе голову, чтобы мыслить, - прервал я его. -
Сердце, чтобы чувствовать, и душу, чтобы соотносить свои
действия с промыслом Божьим. О чем же ты еще хочешь просить
Господа? О крыльях, чтобы летать под небесами? О жабрах, чтобы
плыть под водой? Или о хвосте, чтобы отгонять мух?
Сэнди изумленно вскинулся.
- Запомни, мой мальчик. Каждому воздается по делам его. И то
"добро", которое мы сегодня свершили, скорее всего имеет
обратную сторону.
- Но ведь они были поклонниками дьявола?! - опешил мой
оруженосец.
- Дьявола? Они зверски убили ни в чем не повинного старика,
делавшего добро всей округе, и это единственное преступление,
которое я за ними знаю, - жестко произнес я. - Ну, Ацемар
Лиможский еще повинен в измене своему сюзерену королю Ричарду,
но это меня не касается. А дьявол? Подумай сам - церковь
проповедует умерщвление плоти, воздержание и пост; она
утверждает, что добровольная аскеза угодна Господу. Нормальному
же человеку куда больше нравится вкусно есть, заниматься любовью
и носить шелк вместо дерюги, чем всячески терзать себя в угоду
кому бы то ни было. И если Бог - это аскеза, то что же тогда
дьявол? - задал я провокационный вопрос Ша-контону, глядевшему
на меня во все глаза. - Нормальная жизнь. Я больше чем уверен,
что единицы из тех, кто бесчинствовал в часовне, были истинными
дьяволопоклонниками...
- А как же тогда... - начал было Сэнди, но тут из темноты
послышался негромкий рык гоблина.
- Разговариваете? - услышал я хриплый голос Тагура. Мой
оруженосец от неожиданности подскочил, но, увидев гоблина,
бесшумно появившегося у костра, чертыхнулся и сел на свое место.
Насколько я успел заметить, в ночное время Бельрун всегда вы
пускал Лаки, если цирк останавливался не в стенах города. Старый
гоблин был надежной охраной как от дикого зверя, так и от
непрошеного гостя.
- Садись погрейся, - предложил я. Тагур уселся, жутковато
поблескивая черными глазищами.
- Милорд, вы что, действительно понимаете это страшилище? -
спросил у меня Сэнди.
- На себя бы посмотрел, придурок, -- не замедлил огрызнуться
гоблин. - Тоже мне, красавчик!
Я криво усмехнулся. Переводить это Сэнди, пожалуй, не стоило. Я
ограничился лишь коротким кивком. Тагур покосился на меня и
заинтересованно спросил:
- А и вправду, откуда ты знаешь нашу речь? Ты случайно не
оборотень?
- Он самый, - отозвался я, стараясь не пугать своего оруженосца.
- Я так и думал. Тогда понятно, - заворчал Тагур.- Что, после
церкви не спится?
- Не спится...
Сэнди, беспокойно ерзавший все это время, наконец не выдержал и
спросил:
- Что эта тварь там рычит?
- Не называй его тварью, Александер! - крикнул я на юношу. - Он
прекрасно понимает все, что ты говоришь. К тому же он раз в
десять старше тебя и опытнее. Так что, будь добр, называй его
Тагур.
- Ой, извините... - приподнялся Сэнди, моментально переходя на
"вы". - Я и не знал...
- То-то же, не знал... - гоблин тяжело вздохнул. - Вечно вы,
люди, все делаете, ничего толком не зная. Как с начала времен
повелось, так до сих пор вы ничуть и не изменились.
- А ты помнишь те времена, Тагур? - несколько удивленно
спросил я.
- У нас память передается от родителей к детям. Мы помним все,
что происходило с нашими предками.
- О чем он? - поинтересовался Сэнди. Я взял на себя роль
переводчика, по ходу дела убирая нелестные эпитеты, которыми то
и дело награждал род человеческий умудренный жизнью гоблин.
- ...В давние времена люди были совсем дикими. Ничего не
умели! Ни охотиться толком, ни огня развести... Уж не знаю, чего
в голову эльфам взбрело их учить уму-разуму, только, по мне, это
им все равно на пользу не пошло, - гоблин поскреб когтистой
лапой за ухом. - То есть огонь они, конечно, разводить на
учились... ну, там, железо плавить, зверье всякое бить, нелепые
каменные жилища строить... Да только все щвпустую - как были
недоумки, так и остались. Не понимаю я вас, людей!
Тагур наморщил в мыслительном усилии лоб, отчего стал еще
более привлекателен для продюсера фильмов ужасов.
- В те времена, когда любая дикая собака представляла для
вашего племени серьезную опасность, мы, гоблины, считая вас
своими младшими неразумными братьями, - при этих словах Сэнди
как-то странно покосился на рассказчика, но ничего не сказал, -
взяли на себя защиту вас от всякого хищного зверья. Долгое время
опекали неблагодарных людей, защищали их... И что из этого
получилось? - Тагур возмущенно уставился на меня. Я дипломатично
промолчал, ожидая продолжения.
- Когда эльфы научили ваших предков метать стрелы и махать
железными мечами, мы сразу стали дикими чудовищами, угрожающими
людям. Они вытесняли нас из наших лесов и горных пещер и страшно
досадовали, когда кого-нибудь из их храбрых вояк настигали наши
клыки или когти, - гоблин совсем поник, сумрачно глядя в костер.
- В этом наши судьбы схожи, - задумчиво произ нес я. - Много
лет тому назад, когда я приносил рыцарский обет защищать слабых
и обездоленных, мне и в голову не приходило, как воспримут они
мою защиту. За долгие годы странствий я почувствовал это на
собственной шкуре: сначала они готовы плясать от радости и
объявлять тебя героем, потом твое присутствие начинает их
раздражать, поскольку является ежечасным напоминанием о
собственной слабости; и если ты не поспешишь распроститься с
ними в этот момент, то заканчивается это тем, что тебя обвиняют
во всех бедах.
- Не понимаю я вас, людей... - в который раз повторил Тагур. -
Гоблины по своей природе хищники. В давние времена клыкастые
тигры не решались ходить по той же тропе, по которой ходили мы!
