держал в руках - и отпустил. Я был глупцом, что не убил его.
Но трудно быть мудрым, когда перед тобой затравленный
пятнадцатилетний мальчишка, стоящий над телом своей матери.
Он кивнул, а потом, несколько мгновений спустя, неожиданно
оторвал эти свои светлые блестящие глаза от алого сердца
жаровни.
- Как скоро ты сможешь выступить на военную тропу?
- Дай мне десять дней, - сказал я. - У нас был долгий,
тяжелый переход после долгой, тяжелой зимы, и мы все еще не
обрели форму - и люди, и лошади. Некоторые из нас - помнишь
Флавиана, сына Аквилы? - должны будут послать за ожидающими их
женами, а мне самому нужно условиться, чтобы сюда перевели
часть табуна из Дэвы. Мы только что вышли из глуши, Амброзий;
дай нам десять дней, чтобы уладить свои дела и вкусить
наслаждений плоти - напиться допьяна пару вечеров подряд и
поиграть в Юпитера с женщинами города; а потом поправить пояса
с ножнами - и мы будем к твоим услугам.
В глубине его глаз снова замерцала улыбка.
- Эта просьба кажется мне достаточно скромной. В прошлый
раз ты попросил целое пригодное для кампании лето.
- В обмен на это лето я пообещал тебе север, - я поднял
высохший листок плюща, лежавший среди сложенных у жаровни дров,
и протянул ему, - и вот он.
Он взял его и начал крутить в пальцах; но листок был таким
сухим, что рассыпался в пыль.
Мы продолжали сидеть и разговаривать в угасающем свете,
обсуждая возможные планы кампаний и более общие вопросы, о
которых я, занятый своей собственной войной далеко на севере,
почти забыл; обмениваясь историями о годах, которые мы не
делили друг с другом и которые теперь лежали между нами. И
вскоре, рассказывая об укреплении Королевских земель, Древнего
Королевства, что было одним из главных результатов его трудов
за эти годы, о своих планах глубинной обороны, заново
использующих горные форты наших предков, Амброзий вытащил из
жаровни обгоревшую ветку и принялся вычерчивать на плитках пола
карты, как столько раз делал на моих глазах раньше; пока свет
не исчез совсем, если не считать тусклого розовато-красного
сияния жаровни, и Амброзий не крикнул своему оруженосцу
принести огня.
Мальчишка принес высокий бронзовый подсвечник с тремя
ответвлениями, на которых были насажены свечи, поставил его на
крышку сундука рядом с Амброзиевым мечом и вышел снова. Сидя
там с Амброзием в сгущающихся сумерках, я забыл о произошедшей
в нем перемене, но теперь, когда свечи разгорелись и перестали
мерцать, я снова увидел его так же четко, как в тот первый миг,
когда вошел в комнату, - глубокие морщины, врезавшиеся в
смуглое узкое лицо под серыми волосами, и то, как запали его
глаза и как слегка поблекла вокруг них кожа. Я подумал, что он
выглядит не только старым, но и больным.
Он поймал на себе мой взгляд и улыбнулся.
- Да, я изменился.
- Я не сказал этого.
- Словами - нет. Но разве я не говорил тебе всегда, что
твои глаза слишком явно показывают, что делается у тебя в
голове?
- Амброзий, - сказал я, - ты болен?
- Болен? Нет, нет, я старею, только и всего. Старая
овчарка с седой мордой... А-а, теперь я буду дремать на
солнышке и вычесывать блох, пока более молодой пес будет
охранять стадо от волков..., - он наклонился вперед и с
педантичной аккуратностью уложил еще одно полено над алой
каверной жаровни. - Прошло тринадцать лет, Артос.
Тринадцать лет. Удивительно, что можно забыть за
тринадцать лет... Я почти забыл, что идущая война не
ограничивалась моей собственной войной с саксами. Видя, как
Морских Волков отбрасывают то тут, то там по всему побережью, я
почти забыл, что мы, как и сами жестокие боги саксонского
племени, вели борьбу, которая должна была закончиться во тьме.
Это, хоть по-другому, но тоже было возвращением из Полых
Холмов... Вспоминать снова... Открывать, что все вещи и все
люди немного изменились, стали немного чужими, а я - самым
чужим из всех...
- Некоторое время назад, по дороге сюда, я готов был
поверить, что прошло целое столетие, - сказал я. - Поскольку
летняя кампания уже началась, я не видел почти ни одного
знакомого лица, а когда я проходил мимо двоих мальчишек,
которые натаскивали своих собак, они уставились на меня и
начали перешептываться, словно я был каким-то выходцем из
другого мира.
- Я могу сказать тебе, о чем они шептались: "Посмотри на
его шрамы! Он на голову выше всех остальных в округе - и с ним
этот огромный пес - должно быть, это Артос Медведь!" А потом,
как только ты благополучно прошел мимо, они побежали
рассказывать своим приятелям о том, что видели тебя. Ты стал
чем-то вроде легенды, Артос. Разве ты не знал этого?
Я встал и, смеясь, потянулся так, что у меня между
лопатками затрещали мелкие мускулы.
- Я очень усталая легенда - и мне нужно пойти и
посмотреть, как там дела у Гэнхумары и ребенка.
- Завтра, - сказал Амброзий, - я прикажу освободить от
припасов комнаты на Королевском дворе, и Гэнхумара сможет
устроиться там.
- Комнаты твоей матери? Ты дашь ей их?
Я знал, что он использовал их под склады с тех самых пор,
как вернулся в Венту, чтобы избежать необходимости позволять
кому-то жить там после нее.
- Ты единственный сын, какой у меня есть, - ответил он,
- а она - твоя жена, эта Гэнхумара. Поэтому вполне уместно,
чтобы она заняла их и вернула их к жизни.
Глава двадцать третья. Надгробная песнь
Когда я вернулся в свои старые комнаты, мой оруженосец
Риада сидел на корточках у двери, положив на колени меч.
- я присмотрел за ними, как ты мне приказал, - сказал
он, вставая, - и принес им огня и фонарь.
- Так, хорошо. А теперь беги и посмотри, может, еще
найдешь чего-нибудь поесть.
Дверь за его спиной была чуть приоткрыта, и из нее на
галерею просачивался мягкий желтый свет; я толкнул ее и вошел
внутрь. Гэнхумара сидела у небольшой жаровни и расчесывала
волосы, которые, как я заметил, были влажными и липли к ее
вискам потемневшими кольцами, хотя их концы уже высохли и
распушились. Она поглядела на меня сквозь пряди, которые
перекидывала то в одну, то в другую сторону.
- Я вымыла волосы; в них собралась вся придорожная пыль
отсюда до Тримонтиума.
- Они все равно были красивыми, - сказал я, - но без
пыли они еще лучше, - я огляделся вокруг. - Где Хайлин?
- Она спит вон там, в маленькой комнатке, вместе с
Бланид.
Я тихо прошел и заглянул в комнату, которая служила мне
спальной каморкой с тех пор, как я был мальчишкой. В скобе
высоко на стене горела, словно звездочка, свеча с камышовым
фитилем, и в ее свете я увидел, что Хайлин спит, свернувшись
клубочком в мягком, темном гнездышке, устроенном из старого
бобрового покрывала в изголовье походной кровати, как она
делала в Тримонтиуме. Гэнхумара на ночь всегда брала ее к себе
и устраивала у себя на сгибе руки. Бланид тоже спала,
прислонившись к стене в ногах кровати и тихонько похрапывая; и
я перешагнул через нее и наклонился, чтобы взглянуть на Хайлин.
Ее кожа была теперь настолько же белой, насколько при рождении
была красной, а плотно сомкнутые веки просвечивали голубизной;
и я подумал, как часто думал раньше, что она была слишком
миниатюрной для полугодовалого ребенка и худенькой, как самый
маленький щенок в помете, которого остальные постоянно
отталкивают от молока. Но это и было почти так, потому что у
Гэнхумары никогда не хватало для нее молока, а молоко маленькой
вьючной кобылки, возможно, не так подходило ей, как подходило
бы молоко матери. Может быть, теперь мы будем в состоянии
как-то исправить это; в Венте должна была найтись какая-нибудь
женщина, которая могла поделиться своим молоком.
- Ну? - не поднимая глаз, сказала Гэнхумара, когда я
вернулся в первую комнату.
- Она спала и во сне сосала большой палец.
Теперь она откинула назад все волосы и посмотрела на меня;
ее лицо было заострившимся и усталым.
- Если ты скажешь, что, наверное, это потому, что она
голодна, я тебя ударю!
- Я вовсе не собирался этого говорить, - быстро ответил
я, потому что знал, как она казнит себя за то, что у нее
недостаточно молока.
Но она все равно набросилась на меня, как самая настоящая
дикая кошка:
- И не смей разговаривать со мной этим успокаивающим
голосом! Я не ребенок и не кобыла, которую нужно уговорить
пройти мимо белой тряпки на кусте терновника!
А потом, прежде чем я смог что-либо ответить - да по сути
дела, я и не мог придумать никакого ответа - она встала,
бросила гребень и, подойдя ко мне, положила голову мне на
грудь.
- Артос, прости. Просто я устала. Мы обе так устали, и
малышка, и я, поэтому она и выглядит такой серой.
Я обнял ее и поцеловал во влажную макушку - мне всегда
нравился запах ее волос, когда они были чистыми и мокрыми.
- Иди спать, любимая. Мне нужно найти Бедуира и
убедиться, что у ребят все в порядке, а потом смыть с себя пару
слоев пыли. Но я не задержусь надолго.
- я не могу пока идти спать, я чувствую себя слишком
беспокойной. Может быть, я скучаю по дому, - она подняла на
меня глаза. - Когда ты выступишь на военную тропу и оставишь
меня одну в этом огромном чужом городе?
- Не раньше, чем через десять дней. Амброзий отдает тебе
комнаты своей матери, в которых он никому не позволял жить
после нее, и я, прежде чем уеду, еще успею увидеть, как ты там
устроишься. Тогда Вента не будет казаться тебе такой огромной и
такой чужой, - я снова поцеловал ее. - Попытайся быть
счастливой здесь на юге; это и не мой родной край, но, тем не
менее, это хорошая земля.
- По крайней мере, мы сможем вместе тосковать по дому в
зимние вечера, - сказала она с легким нетвердым смешком.
На галерее послышались знакомые шаги, и когда за неплотно
закрытой дверью раздался голос Бедуира, Гэнхумара отступила
назад, тихо высвобождаясь из моих объятий.
Я сказал Бедуиру, чтобы он заходил, и он толкнул дверь и
шагнул в свет фонаря; в руке у него был мой железный шлем, а с
плеча свисала бесформенная сверкающая масса кольчуги.
- Я присмотрел за тем, чтобы твоих пони развьючили, -
сказал он и сбросил задребезжавший шлем и кольчугу на край
большого сундука из оливкового дерева. - Риада принесет потом
остальное твое снаряжение.
- Это все работа Риады, но спасибо тебе, Бедуир.
Он пожал плечами.
- Мальчишка еще не ужинал, а я поел. Остальные ребята все
накормлены и более-менее пристроены на ночь. Кей все еще
возится с лошадьми - какие-то сложности с тем, чтобы найти для
них хорошее место у коновязей, - ты же знаешь, какими бывают
конюхи, когда заходит речь о том, чтобы как-то нарушить их
распоряжения.
- Я знаю также, каким бывает Кей. Я схожу к коновязям и
посмотрю, что происходит, прежде чем идти в бани, - я снова
повернулся к Гэнхумаре. - Похоже, я могу немного задержаться
- дольше, чем я думал. Если ты не ляжешь спать, разбуди
Бланид, чтобы она составила тебе компанию.
- Я прекрасно обойдусь компанией очага.
Но мне очень не нравилось, что она будет сидеть здесь
одна, расчесывая и расчесывая волосы, может быть, далеко за
полночь. И тут меня осенила более удачная мысль:
- Бедуир, ты можешь задержаться ненадолго? Глядишь, она
угостит тебя чашей вина в обмен на песню. Ты можешь с помощью
арфы наложить чары, которые успокоили бы тоску по дому?
Он поднес было руку к лямке чехла от арфы, но потом
