Стрегобор. - Не нужна мне защита, я хочу, чтобы ты ее убил! В эту башню не
войдет никто, в ней я в полной безопасности. Но что мне с того, не могу же
я сидеть в ней до конца дней своих! Сорокопутка не откажется от своего,
пока жива, я знаю. Ну и что, прикажешь мне хиреть в этой башне и ждать,
когда придет смерть?
- Девушки сидели... Знаешь что, колдун? Надо было предоставить
охотиться на девочек другим чародеям, более могущественным, и предвидеть
последствия.
- Я прошу тебя, Геральт.
- Нет, Стрегобор.
Чернокнижник молчал. Ненастоящее солнце на ненастоящем небе нисколько
не сдвинулось к зениту, но ведьмак знал, что в Блавикене уже смеркается.
Он почувствовал голод.
- Геральт, - сказал Стрегобор, - когда мы слушали Эльтибальда, у
многих из нас возникали сомнения. Но мы решили выбрать меньшее зло. Теперь
я прошу тебя о том же.
- Зло - это зло, Стрегобор, - серьезно сказал ведьмак, вставая. -
Меньшее, большее, среднее - все едино, пропорции условны, а границы
размыты. Я не святой отшельник, не только одно добро творил в жизни. Но
если приходится выбирать между одним злом и другим, я предпочитаю не
выбирать вообще. Мне пора. Увидимся завтра.
- Возможно, - сказал колдун. - Если успеешь.
3
В "Золотом Дворе", лучшем постоялом дворе городка, было людно и
шумно. Гости, местные и приезжие, были заняты в основном типичными для их
национальности и профессии делами. Серьезные купцы спорили с краснолюдами
относительно цен на товары и процентов кредита. Менее серьезные щипали за
ягодицы девушек, разносивших пиво и капусту с горохом. Местные придурки
прикидывались хорошо информированными. Девки всеми силами старались
понравиться толстосумам, в то же время отталкивая безденежных. Возницы и
рыбаки пили так, словно завтра с утра запретят выращивать хмель. Моряки
распевали песни, восхваляющие морские волны, отвагу капитанов и прелести
сирен, последнее - красочно и в деталях.
- Напряги память, Сотник, - сказал Кальдемейн трактирщику,
перегибаясь через стойку так, чтобы его можно было услышать. - Шесть
парней и девка, одетые в черные, украшенные серебром кожи по новиградской
моде. Я видел их на заставе. Они остановились у тебя или "Под Альбакором".
Трактирщик наморщил выпуклый лоб, протирая кружку полосатым фартуком.
- Здесь они, войт, - сказал наконец он. - Говорят. приехали на
ярмарку, а все при мечах, даже девка. Одеты, как ты сказал, в черное.
- Угу, - кивнул воет. - Где они сейчас? Что-то их не видно.
- В маленьком закутке. Золотом платили.
- Схожу один, - сказал Геральт. - Не надо превращать это в
официальное посещение, во всяком случае, пока. Приведу ее сюда.
- Может, и верно. Но поосторожней. Мне тут драки ни к чему.
- Постараюсь.
Песня матросов, судя по возрастающей насыщенности ненормативными
словами, приближалась к громкому финалу. Геральт приоткрыл жесткий и
липкий от грязи полог, прикрывавший вход в эркер.
За столом сидело шестеро мужчин. Той, которую он ожидал увидеть,
среди них не было.
- Ну чего?! - рявкнул тот, который заметил его первым, лысоватый, с
лицом, изуродованным шрамом, проходящим через левую бровь, основание носа
и правую щеку.
- Хочу увидеться с Сорокопуткой.
От стола поднялись две одинаковые фигуры с одинаково неподвижными
лицами, светлыми всклокоченными волосами до плеч, в одинаковых облегающих
одеждах из черной кожи, горящей серебряными украшениями. Одинаковыми
движениями близнецы подняли со скамьи одинаковые мечи.
- Спокойно, Выр. Садись, Нимир, - сказал человек со шрамом, опершись
локтями о стол. - С кем, говоришь, хочешь встретиться, братец? Кто такая -
Сорокопутка?
- Ты прекрасно знаешь, о ком я.
- Что за тип? - спросил потный полуголый детина, крест-накрест
перепоясанный ремнями и прикрытый на предплечьях шипастыми щитками. - Ты
его знаешь, Ногорн?
- Нет, - сказал человек со шрамом.
- Альбинос какой-то, - хохотнул щуплый темноволосый мужчина, сидевший
рядом с Ногорном. Тонкие черты лица, большие черные глаза и остроконечные
уши выдавали в нем полукровку эльфа. - Альбинос, мутант, шутка природы. И
надо же, впускают таких в шинки к порядочным людям.
- Я его где-то уже видел, - сказал плотный загорелый тип с волосами,
заплетенными в косички, оценивая Геральта взглядом злых прищуренных глаз.
- Неважно, где ты его видел, Тавик, - сказал Ногорн. - Послушай,
братец, Киврил только што тебя страшно обидел. Ты его не вызовешь? Такой
скушный вечер.
- Нет, не вызову, - спокойно сказал ведьмак.
- А меня, если вылью на тебя эту рыбью похлебку, вызовешь? -
захохотал голый по пояс.
- Спокойно, Десятка, - сказал Ногорн. - Раз он сказал нет, значит,
нет. Пока. Ну, брат, говори, што хочешь сказать, и выматывайся. Имеешь
возможность выйти сам. Если не воспользуешься, тебя вынесут половые.
- Тебе мне сказать нечего. Хочу увидеться с Сорокопуткой. С Ренфри.
- Слышали, парни? - Ногорн взглянул на дружков. - Он хочет видеться с
Ренфри. А зачем, братец, позволь узнать?
- Не позволю.
Ногорн поднял голову и глянул на близнецов, те тут же сделали шаг
вперед, бренча серебряными застежками высоких ботинок.
- Знаю, - вдруг сказал тот, с косой. - Вспомнил, где я его видел!
- Чего ты там бормочешь, Тавик?
- Перед домом войта. Он привез какого-то дракона на продажу, этакую
помесь паука с крокодилом. Люди болтали, будто он ведьмак.
- Что такое ведьмак? - спросил голый. Десятка. - Э? Киврил?
- Наемный колдун, - сказал полуэльф. - Фокусник. Фокусы кажет за
горсть сребреников. Я же сказал - шутка природы. Оскорбление человеческих
и божеских законов. Таких надобно сжигать.
- Мы не очень обожаем колдунов, - проскрипел Тавик, не отрывая от
Геральта взгляда прищуренных глаз. - Чтой-то мне сдается, Киврил, что в
тутошней дыре у нас будет работы поболее, чем думалось. Их здесь не один,
а ведомо, они держатся разом.
- Свояк свояка видит издалека, - зловеще усмехнулся полукровка. - И
как только земля таких носит? Кто вас плодит, уродцев?
- Будь добр, повежливее, - спокойно сказал Геральт. - Твоя матушка,
как вижу, достаточно часто бродила по лесу в одиночку, так что у тебя есть
причина призадуматься над собственным происхождением.
- Возможно, - ответил полуэльф, не переставая усмехаться. - Но я, по
крайней мере, знал свою мать. А вот ты, ведьмак, не можешь этим
похвалиться.
Геральт чуточку побледнел и стиснул зубы. Ногорн, заметивший это,
громко рассмеялся.
- Ну, братец, уж такого-то оскорбления ты не можешь спустить.
Кажется, за спиной у тебя меч торчит? Ну так как? Выйдете с Киврилом во
двор? Вечер - скукотища.
Ведьмак не ответил.
- Засранный трус, - фыркнул Тавик.
- Он вроде што-то говорил о матери Киврила? - спокойно продолжал
Ногорн, опершись подбородком на сплетенные пальцы. - Што-то страшно
оскорбительное, если я верно понял. Мол, распутничала или как-то так. Эй,
Десятка. Неужто ты сможешь слушать, как какой-то бродяга оскорбляет
матушку твоего друга? Матушка, мать ее так, дело святое!
Десятка охотно поднялся, отстегнул меч, кинул на стол. Выпятил грудь,
поправил ощетинившиеся серебряными шипами щитки на предплечьях, сплюнул и
сделал шаг вперед.
- Если ты сумлеваешься, - сказал Ногорн, - поясню: Десятка вызывает
тебя на кулашный бой. Я сказал, што тебя отседова вынесут. Освободите-ка
место.
Десятка приблизился, поднимая кулаки. Геральт положил руку на рукоять
меча.
- Осторожнее, - сказал он. - Еще шаг - и тебе придется искать свою
руку на полу.
Ногорн и Тавик вскочили, хватаясь за мечи. Молчаливые близнецы
вытянули свои. Десятка попятился. Не пошевелился лишь Киврил.
- Что здесь происходит, черт побери! Нельзя на минуту одних оставить?
Геральт очень медленно обернулся и встретился взглядом с глазами
цвета морской волны.
Она была почти одного с ним роста. Соломенные волосы были подстрижены
неровно, немного ниже ушей. Она стояла, опираясь одной рукой о дверь, в
облегающем бархатном кафтанчике, перетянутом нарядным поясом. Юбка была
неровной, асимметричной - с левой стороны доходила до лодыжки, а с правой
приоткрывала крепкое бедро над голенищем высокого сапога из лосиной кожи.
На левом боку висел меч, на правом - кинжал с большим рубином в оголовье.
- Онемели?
- Это ведьмак, - буркнул Ногорн.
- Ну и что?
- Он хотел говорить с тобой.
- Ну и что?
- Это колдун, - прогудел Десятка.
- Спокойно, парни, - сказала девушка. - Он хочет со мной говорить,
это не преступление. Продолжайте свои дела. И без скандалов. Завтра
торговый день. Думаю, вы не хотите, чтобы ваши фокусы испортили ярмарку -
столь важное событие в жизни этого милого городка?
В наступившей тишине послышался тихий противный смешок. Смеялся
Киврил, все еще небрежно развалившийся на лавке.
- Да ну тебя, Ренфри, - выдавил метис, - Важное... событие!
- Заткнись, Киврил! Немедленно.
Киврил перестал смеяться. Немедленно. Геральт не удивился. В голосе
Ренфри прозвучало нечто очень странное. Нечто такое, что ассоциировалось с
красным отблеском пожара на клинках, стонами убиваемых, ржанием коней и
запахом крови. Видимо, у остальных тоже возникли подобные ассоциации,
потому что бледность покрыла даже загорелую харю Тавика.
- Ну, белоголовый, - прервала тишину Ренфри. - Выйдем в большую залу,
присоединимся к войту, с которым ты сюда пришел. Он, верно, тоже хочет со
мной потолковать.
Кальдемейн, ожидавший у стойки, увидев их, прервал тихую беседу с
трактирщиком, выпрямился, скрестил руки на груди.
- Послушайте, мазель, - твердо сказал он, не тратя времени на обмен
ненужными учтивостями. - Я знаю от этого вот ведьмака из Ривии, что
привело вас в Блавикен. Похоже, вы в обиде на нашего колдуна.
- Возможно. Ну и что? - тихо спросила Ренфри, тоже не очень-то
учтиво.
- А то, что на такие обиды есть городские или кастелянские суды. Кто
у нас, на Лукоморье, собирается мстить за обиду железом, тот считается
самым обыкновенным разбойником. А еще то, что либо завтра поутру вы
вымететесь из Блавикена вместе со своей черной компашкой, либо я вас
упрячу в яму, пре... как это называется, Геральт?
- Превентивно.
- Именно. Вы поняли, мазель?
Ренфри сунула руку в мешочек на поясе, достала сложенный в несколько
раз пергамент.
- Прочтите, войт, если грамотный. И больше не называйте меня мазелыо.
Кальдемейн взял пергамент, читал долго, потом молча подал Геральту.
- "Моим комесам, вассалам и свободным подданным, - прочитал ведьмак
вслух. - Всех и каждого извещаю, поелику Ренфри, крейгенская княжна,
пребывает на нашей службе и мила нам, то гнев наш падет на голову тому,
кто ей чинить припятствия вознамерится. Аудоен, король..." Слово
"препятствия" пишется через "е". Но печать, похоже, подлинная.
- Потому что подлинная и есть, - сказала Ренфри, вырывая у него
пергамент. - Поставил ее Аудоен, ваш милостивый государь. Потому не
советую чинить мне препятствия. Независимо от того, как это пишется,
последствия для вас могут быть печальными. Не удастся вам, уважаемый войт,
упрятать меня в яму. И не называйте меня мазелью. Я не нарушила ни одного
закона. Пока что.
- Если нарушишь хоть на пядь, - Кальдемейн выглядел так, словно
собирался сплюнуть, - брошу в яму разом с твоим пергаментом. Клянусь всеми
богами, мазель. Пошли, Геральт.
