Стойте! - Эта клетка, - сказала фламиника, словно и не слыша его, -
должна была служить зимней кормушкой для голодающих животных и стоять в
лесу, заполненная сеном. Но когда мы схватили этих мерзавцев, я
вспомнила о гнусных сплетнях и наветах, которые распространяют о нас
люди. Хорошо, подумала я, вы получите вашу Ивовую Бабу. Вы сами
придумали этот вызывающий ужас кошмар, ну, так я вам его обеспечу...
- Прикажи им остановиться, - выдохнул ведьмак, - почтенная
фламиника... Не поджигайте... У одного из бандитов есть важные для меня
сведения...
Фламиника скрестила руки на груди. Ее васильковые глаза по-прежнему
были мягкими и добрыми.
- О нет, - сказала она сухо. - Нет и нет. Я не верю в институт
коронного свидетеля. Избежать кары - ненормально.
- Стойте! - рявкнул ведьмак. - Не подкладывайте огонь. Стой...
Фламиника сделала рукой короткий жест, а дубочуд, все еще стоявший
поблизости, затопал корнями и положил ведьмаку ветку на плечо. Геральт с
размаху сел.
- Подкладывайте огонь! - приказала фламиника. - Досадно, ведьмак, но
так должно быть. Мы, друиды, ценим и почитаем жизнь в любом ее
проявлении. Но даровать жизнь преступникам - обычная глупость.
Преступников отпугивает только ужас. Поэтому я покажу им пример ужаса.
Очень надеюсь на то, что мне не придется этот пример повторять.
Хворост занялся мгновенно, костер вспыхнул, забился пламенем.
Вырывающиеся из Ивовой Бабы рев и вопли поднимали волосы на голове.
Разумеется, это невозможно было услышать в усиливающемся треске огня и
какофонии, но Геральту почудилось, что он различает отчаянный хрип
Соловья и высокие, полные боли крики полуэльфа Ширру.
"Он был прав, - подумал ведьмак, - смерть не всегда бывает
одинаковой".
А потом - далеко не сразу - костер и Ивовая Баба наконец милостиво
вспыхнули адом гудящего огня, в котором не могло выжить ничто.
- Твой медальон, Геральт, - сказала стоявшая рядом с Геральтом
Ангулема.
- Не расслышал? - откашлялся он, прочищая стиснутое кошмаром горло. -
Что ты сказала?
- Твой серебряный медальон с волком. Он был у Ширру. Теперь ты его
потерял насовсем. Он расплавился в этом жару. - Что делать, - ответил
ведьмак после короткого молчания, глядя в васильковые глаза фламиники. -
Я больше не ведьмак. Я перестал быть ведьмаком. На Танедде, в Башне
Чайки, в Брокилоне, на мосту через Яругу. В пещере под Горгоной. И
здесь, в лесу Мырквид... Нет, теперь я уже не ведьмак. Придется, видно,
обходиться без ведьмачьего медальона.
Король безгранично любил свою супругу, а она всем сердцем любила его.
Такая любовь просто не могла не окончиться трагически.
Флоуренс Деланной, "Сказки и предания".
ДЕЛАННОЙ, Флоуренс, языковед и историк, родился в 1432 году в
Виковаро, в 1460-1475 годах - секретарь и библиотекарь при императорском
дворе. Неутомимый исследователь народных легенд и сказаний, автор
множества трактатов, считающихся памятниками древнего языка и литературы
северных регионов Империи. Из его произведений самыми значительными
являются: "Мифы и легенды народов Севера", "Сказки и предания",
"Неожиданность, или миф Старшей Крови", "Сага о ведьмаке", а также
"Ведьмак и ведь-мачка, или Неустанные поиски". С 1476 года - профессор
академии в Кастелль Граупиане, где скончался в 1510 году.
Эффенберг и Тальбот. Encyclopedia Maxima Miindi, том IV.
Глава 8
С моря дул сильный ветер, хлопал парусами; мелкий дождь, будто мелкий
град, колол лицо. Вода в Большом Канале была свинцовая, изморщенная
ветром, исклеванная оспинками дождя.
- Сюда, милсдарь. Извольте сюда. Лодка ждет. Дийкстра тяжело
вздохнул. Он уже по горлышко был сыт морским переходом, облегчение
принесли те несколько минут, когда он чувствовал под ногами твердый и
неколебимый камень набережной, и теперь ему делалось дурно при одной
только мысли о необходимости снова подниматься на покачивающуюся палубу.
Но делать было нечего - Лан Эксетер, зимняя столица Ковира,
принципиально отличалась от других столиц мира. В порту Лан Эксетера
прибывшие морем путешественники высаживались с кораблей на каменные
набережные только для того, чтобы тут же пересесть на очередное
плавсредство - изящную многовесельную лодку с высоко задранным носом и
лишь чуть менее задранной кормой. Лан Эксетер стоял на воде в широком
устье реки Танго. Роль улиц здесь выполняли каналы, и все городское
сообщение осуществлялось на лодках.
Он вошел в лодку, поздоровавшись с реданским послом, ожидавшим у
трапа. Отвалили от набережной, весла размеренно ударили по воде, лодка
двинулась, набрала скорость. Реданский посол молчал.
"Посол, - машинально подумал Дийкстра. - Уж сколько лет Редания
посылает в Ковир послов? Сто двадцать, не меньше. Уже сто двадцать лет
Ковир и Повисс считаются в Редании зарубежьем. А ведь так было не
всегда".
Территории, лежащие к северу, вдоль залива Пракседы, Редания издавна
считала своими ленами. Ковир и Повисс были - как говорили при
третогорском дворе - апанажем <Апанаж - земельное владение,
предоставлявшееся некоронованным членам королевской семьи.> в коронной
оправе. Очередные правящие там апанаж-графы именовались Тройденидами,
поскольку вели свое происхождение - или же утверждали, что вели, - от
общего предка, Тройдена. Означенный принц Тройден был родным братом
короля Редании Радовида Первого, того, которого впоследствии прозвали
Великим. Уже в юности этот Тройден был типом сластолюбивым и
исключительно вредным. Страшно было подумать, во что с годами он
разовьется. Король Радовид - который в этом случае не был исключением -
брата ненавидел как моровую язву. Поэтому, чтобы отделаться, отодвинуть
его как можно дальше от себя, назначил апанаж-графом Ковира. Однако
отодвинуть дальше Ковира не удалось.
Апанаж-граф Тройден формально считался вассалом Редании, но вассалом
нетипичным: не имел никаких ленных обязанностей и тягот. Да что там, ему
не надо было даже приносить чисто церемониальной ленной присяги, от него
требовали только так называемого обязательства не вредить. Одни
утверждали, что Радовид просто-напросто смилостивился, зная, что
ковирского "камня в коронной оправе" не хватит ни на дань, ни на
сервитуты. Другие же полагали, что Радовид просто-напросто на дух не
переносил апанаж-графа и его начинало тошнить при одной только мысли,
что братец может лично явиться в Третогор за деньгами либо военной
помощью. Как было в действительности, не знал никто. Но как оно было,
так и осталось. Долгие годы после смерти Радовида Первого в Редании
по-прежнему действовал закон, введенный во времена великого короля.
Во-первых, графство Ковир является вассалом, но не обязано ни платить
дани, ни служить. Во-вторых, ковирский апанаж является выморочным
поместьем и наследование идет исключительно по линии дома Тройденидов.
В-третьих, Третогор не вмешивается в дела дома Тройденидов. В-четвертых,
членов дома Тройденидов не приглашают в Третогор на торжества, связанные
с проведением государственных праздников. В-пятых - и на другие
празднования тоже.
О том, что творится на Севере, в принципе мало кто знал, да и мало
кого это интересовало. До Редании доходили - в основном окольными
путями, через Каэдвен - сведения о конфликтах ковирского графства с
северными владыками рангом поменьше. О перемириях и войнах - с
Хенгфорсом, Маллеорой, Крейденом, Тальгаром и другими государствишками с
трудно запоминающимися названиями. Кто-то там кого-то покорил и
поглотил, вот-вот с кем-то объединится в результате династических
союзов, кто-то кого-то раздолбал и изничтожил - в общем-то не шибко было
известно кто, кого, когда и почему.
Однако просачивающиеся известия о войнах и драчках привлекали на
Север массу всяческих забияк, авантюристов, любителей приключений и
других беспокойных духом людей, мотающихся по свету в поисках добычи и
возможности выжить. Таковые тянулись со всех сторон света, даже из столь
удаленных, казалось бы, стран, как Цинтра или Ривия. Однако в основном
шли обитатели Редании и Каэдвена. И прежде всего именно из Каэдвена
двигались в Ковир конные отряды, правда, без обозов - разнесся даже
слух, что во главе одного отряда ехала знаменитейшая Аидеен,
взбунтовавшаяся против отца внебрачная дочь каэдвенского монарха. В
Редании поговаривали, что при дворе в Ард Каррайге вынашивают замыслы
аннексии северного графства и отделения его от королевства Реданского.
Кто-то даже начал вещать о необходимости вооруженной интервенции.
Однако Третогор демонстративно известил, что Север его нисколько не
интересует. Как заявили королевские юристы, существует принцип
взаимности: у ковирского апанажа нет никаких обязанностей и повинностей
перед короной, а посему корона не уделяет помощи Ковиру. Тем более что
Ковир ни о какой помощи никогда и не просил.
Тем временем из ведущихся на Севере войн Ковир и Повисс выходили все
более сильными и могущественными. Мало кто в то время об этом знал.
Самым очевидным сигналом растущего могущества Севера был все более
интенсивный экспорт.
О Ковире десятки лет говорили, что единственное его богатство - песок
и морская вода. Шуточку вспомнили, когда ковирские фабрики и солеварни
фактически монополизировали всемирный рынок стекла и соли.
Но хоть сотни людей пили из стаканов со знаками ковирских фабрик и
солили супы повисской солью, в человеческом сознании эта страна
оставалась невероятно далекой, недоступной, суровой и недружественной. А
прежде всего - иной.
В Редании и Каэдвене вместо "иди ты ко всем чертям" говорили
"отправляйся в Повисс". "Если вам у нас не нравится, - говаривал мастер
своим строптивым челядникам, - можете проваливать в Ковир". "Здесь вы
ковирских порядков не дождетесь!" - кричал профессор разболтавшимся
жакам. "Иди в Повисс умничать!" - орал кмет на сына, критикующего
прадедовское орало и подсечно-огневую систему земледелия.
Короче: тот, кому не нравятся теперешние порядки, может отправляться
в Ковир.
Адресаты таких высказываний мало-помалу начали задумываться и вскоре
заметили, что ведь и верно, дорогу в Ковир и Повисс никто, то есть
совершенно никто и ничто, не заграждает. На Север двинулась вторая волна
эмиграции. Как и предыдущая, эта в основном состояла из недовольных
чудаков, которые отличались от других и желали другого. Но на сей раз
это были уже не разругавшиеся с жизнью и ни к чему не пригодные
авантюристы. Во всяком случае, не только они одни.
На Север потянулись ученые, которые верили в свои теории, хотя "люди
здравомыслящие" объявляли эти теории вздорными, сумасшедшими и
нереальными. Техники и конструкторы, убежденные, что вопреки всеобщему
мнению все же возможно построить придуманные ими машины и устройства.
Чародеи, для которых применение магии для установки волноломов не было
святотатственным преступлением. Купцы, которым перспектива развития
оборота способна была распахнуть жесткие, статичные и близорукие границы
риска. Землепашцы и животноводы, убежденные, что даже самые
отвратительные почвы возможно извратить в урожайные поля, что путем
селекции всегда можно вырастить такие разновидности животных, для
которых данный климат будет родным.
На Север потянулись горняки и геологи, для которых суровость диких
гор и скал Ковира была безошибочным сигналом, что если поверх земли
раскинулась такая скудость, то, значит, под землей должно скрываться
