за Фердинандом, нанятым вскрыть сейф, и видели нашу беседу после выхода из
кино. Меня засекли. Вы решили: все пропало, поскольку мне известно, что
взлом сейфа - липа, и я неизбежно приду к выводу, что за этим что-то
скрывается... Серьезную беду поправляют сильными средствами, и начинается
большой шухер... Сначала надо избавиться от Фердинанда. Почему? Потому что
он не открыл сейф. А не сделал он этого из-за того, что настоящая Хелена
находилась в доме и отменила операцию, ставшую совершенно ненужной,
поскольку я узнал о ней. Показываясь вору, она шла на смертельный риск, ведь
он мог стать убийственным свидетелем обвинения.
Раз персонаж Хелены оказался совершенно скомпрометированным, от него
пришлось избавиться. Вы убиваете фальшивую и устраиваете так, чтобы я мог
увидеть труп. Никто не может стать лучшим свидетелем смерти Хелены, чем я.
Но это убийство ничего не решает. Оно только временно уводит меня с верного
следа. Верный след - это профессор. Тогда вы инсценируете его похищение.
Совершенно необходимо, чтобы репутация профессора Стивенса осталась
незапятнанной. Идея оставить на столике вставную челюсть была просто
великолепной.
Ну вот, в основных чертах все.
Я снова смотрю на них. Они остолбенели от восхищения.
- Нам бы следовало иметь в группе таких людей, как вы,- замечает Шварц.
- Хотите предложить мне контракт?
- Полагаю, это невозможно. Во всяком случае, я не стану рисковать, даже
если вас возможно подкупить. Вы слишком умны, чтобы вас можно было
контролировать...
- Я должен понимать это как прощание?
- Да.
- Окончательное?
- Окончательней некуда.
Садист сует руку в карман своей куртки и достает из него револьвер
крупного калибра. Очень милая игрушка, должно быть выигранная на
соревнованиях. На рукоятке перламутровая инкрустация.
- Красивая штуковина,- говорю я ему.- Она продается?
Борис Карлофф бледно улыбается. Я видел такую улыбку на губах одного
типа, собиравшегося поджечь женщину, которую его приятели облили бензином.
Его улыбка многообещающа, как у кандидата в депутаты, и заставляет думать
о мрачных вещах, наименее грустная из которых - образ катафалка, который
тянут скелеты.
- Полагаю, настал мой последний час?
- Нам это кажется совершенно очевидным,- отвечает профессор.
- Выйдем,-добавляет шофер.
Он открывает дверь. Ворвавшийся ветер снова раскачивает ацетиленовую
лампу. Это возвращает меня к реальности. Если я ничего не предприму, то
меньше чем через три минуты во мне будет столько железа, сколько в матрасе
"Симмонс".
- Ладно,- говорю,- всем пока.
Я поднимаю мою мокрую шляпу и с точностью, восхищающей в первую очередь
меня самого, швыряю ее в маленький огонек лампы.
Ура! Наступает темнота. В хижине начинается такой же гвалт, как на
корабле во время бунта. Я прижимаюсь к стене и стараюсь всмотреться в ночь.
Броситься к приоткрытой двери было бы последней глупостью: моя фигура
выделялась бы на фоне проема, как китайская тень, и представляла бы для
Бориса Карлоффа отличную мишень. Если этот парень не совсем безрукий, то
всадит мне в спину полдюжины маслин...
Слышится странно сухой голос профессора Стивенса:
- Стойте спокойно! Баум, держите дверь под прицелом. Остальным не
двигаться. Я зажгу лампу.
Если он чиркнет спичкой, этого будет достаточно, чтобы Баум увидел меня и
пустил в ход свою машинку.
Стивенс стоит как раз напротив двери и закрывает тусклый лунный свет,
входящий в нее. Мои рысьи глаза прикидывают расстояние, разделяющее нас,-
где-то метра полтора.
Слышится звук открываемого спичечного коробка.
Я делаю шаг вперед и отвешиваю ему по кумполу удар кулаком, способный
свалить быка. Его шляпа смягчает удар, но я так постарался, что он издает
хриплый стон и падает. Я в темпе становлюсь на четвереньки. Одна из моих
особенностей - умение передвигаться на четвереньках так же быстро, как на
ногах. На этот раз стоит рискнуть. Курс на дверь!
Начинается фейерверк. Он идет из глубины сарая, то есть с того места, где
находится Шварц. Он знает, что должен во что бы то ни стало помешать мне
выйти отсюда иначе, чем ногами вперед. Так что он палит, не боясь, что может
продырявить Бориса Карлоффа. Именно это и случается. Баум в последний раз
орет все известные ему выражения, поскольку шальная пуля все-таки задела
его.
Будь у меня время посмеяться, я бы ржал так, что в сравнении со мной
Лорел и Харди выглядели бы грустными, как повестка в суд. Но времени у меня
нет. Разумеется, все, что произошло с момента нашего погружения во мрак,
заняло меньше времени, чем требуется, чтобы очистить сваренное вкрутую яйцо.
По-прежнему на четвереньках я выползаю из двери, поднимаюсь и, можете мне
поверить, делаю такой прыжок в длину, какого до меня не делал ни один
олимпийский чемпион. До машины несколько десятков метров. Едва заметив ее, я
уже хватаюсь за ручку дверцы.
Из хибары вылетает новая порция маслин. Не знаю, стреляли ли вы хоть раз
в жизни из пистолета. Если да, то должны знать, что стрелков, способных
попасть с двадцати метров в туз, гораздо меньше, чем налогоплательщиков. Так
вот, Шварц входит в немногочисленную группу чемпионов. Его пули разбивают
стекло дверцы. Их штуки четыре или пять, я не считал, и все вошли в площадь
размером с ладонь. Если бы я не догадался упасть на землю, через меня можно
было бы любоваться пейзажем, как через дуршлаг... Я заползаю под машину.
Благодаря темноте Шварц не может видеть мой маневр.
Слышу шорох его шагов по каменистой земле. Ой-ой-ой! Если бы у меня был
хоть какой пистолетик, появился бы шанс выкрутиться...
Я сжимаюсь, как могу, под этой заразой машиной. Если бы мое тело могло
выполнить мое желание, я стал бы маленьким, как орех.
Вижу, ботинки Шварца приближаются.
Глава 14
Я задерживаю дыхание, но оно как река - надолго не удержишь. У меня перед
глазами колеса Шварца, обходящего тачку.
- Наверное, он под машиной!- кричит Хелена.
Танцуя, приближается свет.
Ботинки Шварца упираются мысками в землю, и появляются колени. Он
начинает нагибаться. Все происходит как в замедленном кино или в кошмаре.
Меня так же легко поймать, как корову в вестибюле. Ему достаточно промести
своей пушкой под машиной, как метлой, нажимая на спуск, и я наверняка буду
задет. Я не успею отсюда выскочить.
Мне на память приходит банальный инцидент. По крайней мере, банальным он
мне показался в тот момент, когда произошел: сегодня утром я зашел в банк
снять со счета немного деньжат на хозяйственные нужды. Пачка была заколота
большой булавкой. Эта булавка показалась мне такой смешной, что я не стал ее
выбрасывать, а приколол к лацкану пиджака. Она до сих пор там. Я с
невероятной быстротой выхватываю ее и в ярости втыкаю в колено Шварца.
Какой цирк!
Вопль, который он издает, должен быть слышен даже в Джибути. Появляются
обе его руки. Сначала та, в которой пушка, потом другая. В этот момент он
думает только о своей боли и прижимает их к раненому колену.
Я быстро выскакиваю из-под машины и сталкиваюсь нос к носу с Хеленой.
Смотрю на ее руки: револьвера нет. Значит, в данный момент она меня не
интересует.
У меня есть выбор между двумя решениями: взять ноги в руки или
воспользоваться короткой передышкой, чтобы попытаться нейтрализовать Шварца.
Поскольку мы находимся в чистом поле, где нет ни деревца, ни кустика,
бегство кажется мне слишком рискованным делом, принимая во внимание
ловкость, с которой владелец "Гриба" владеет пистолетом.
Оставив колебания, я отталкиваю Хелену и бросаюсь на Шварца. Он как раз
поднимается на ноги, жутко кривясь. Булавка - не бог весть что, но,
воткнутая в колено, играет немаловажную роль.
Заметив меня, он наставляет черную морду своего шпалера в мое пузо. Вид у
него не только не дружелюбный, но даже совсем наоборот.
- Сволочь!- хрипит он.- Ты мне за это заплатишь...
Он так уверен в своем превосходстве, что уже празднует победу. Не надо
иметь высшее образование, чтобы понять, что мне действительно придется
заплатить за все неприятности, доставленные этой банде шпионов.
Я вижу это по отвратительной гримасе, кривящей его губы. Потом я вижу
кое-что еще: дверца машины закрыта не до конца и открывается в сторону
Шварца. Я быстро поднимаю ногу, упираюсь ею во внутреннюю стенку дверцы и
толкаю ее. Резко распахнувшаяся дверца бьет моего противника по руке. Он так
удивлен этой новой хитростью, что делает шаг назад. Я уже набросился на него
и бью кулаком в шею. Он кудахчет, как влюбленный индюк, и конвульсивно
нажимает на спуск. Несколько пуль летят мне в ноги. Большая их часть
попадает в низ дверцы, но я чувствую, что кусок железа вошел в контакт с
моей лодыжкой.
Думаю, что пистолет надо перезаряжать. Шварц расстрелял всю обойму, и
нельзя давать ему время поменять ее на новую. Я отвешиваю ему очередной удар
- на этот раз в печень,- потом продолжаю серию хуков в живот. Он опускается,
я поднимаю его ударом ботинка. Его глаза становятся мутными. Он вот-вот
хлопнется в обморок. Я запыхался, как будто бегом поднялся на верхний этаж
небоскреба, но прихода второго дыхания не жду. С "ха!" лесоруба я подаю ему
главное блюдо - прямой промеж глаз. Хрящи его носа издают громкий хруст;
можно подумать, слон сел на мешок с орехами. Шварц падает. Я наступаю
каблуком на его клюв, по крайней мере на то, что от него осталось, и
поднимаю другую ногу, чтобы его нос точно знал, сколько я вешу.
Сделав это, я оборачиваюсь.
И правильно делаю. Малышка Хелена стоит позади и держит в руках камушек
чуть поменьше обелиска с площади Конкорд, который обрушивает на меня. Хотя я
успеваю отскочить, каменюка попадает мне в плечо. Такое ощущение, что у
Эйфелевой башни отломилась одна из опор и ее заменили мною.
В моей левой лопатке происходит электрический разряд...
Я сжимаю зубы, кулаки и все, что можно сжимать, бросаюсь на красотку и
здоровой рукой крепко хватаю ее.
В эту секунду в ночной тиши раздается голос папаши Стивенса:
- Отпустите эту даму, комиссар!
Папаша Ракета пришел в себя и тут же вышел к нам. Он стоит на пороге с
револьвером в руке. В лунном свете поблескивает перламутровая инкрустация
рукоятки. Старая развалина взял пушку покойного Бориса Карлоффа, но даже с
нею ему будет трудно изменить ситуацию.
Я быстро просчитываю расстояние и вероятность успеха. Стивенс метрах в
пятидесяти от меня, сейчас темно, он стар, вряд ли хорошо владеет оружием, а
я загородился Хеленой. Трудновато ему будет попасть в меня.
Я плотнее прижимаю к себе Хелену; мое плечо приходит в норму.
- Отпустите эту даму!- повторяет профессор.
- Вот!- отвечаю я.
И отпускаю ее, вернее, что есть силы швыряю в машину через открытую
дверцу. Она летит головой вперед, ее юбка задирается до затылка.
Я тоже бросаюсь в машину и дергаю дверцу на себя. Стивенс открывает
огонь. Я ошибся, приняв его за старую развалину. Он хороший стрелок. Не
такой чемпион, как Шварц, но все-таки способен не вышибить глаз хозяину
тира, целясь в мишень.
Он стреляет спокойно и методично. Первая пуля разбивает стекло, вторая
отлетает рикошетом от руля. У меня нет времени смотреть, что станет с
третьей, потому что я уже включаю стартер и срываюсь с места на второй
скорости. Плевать на коробку передач. Пули попадают в кузов.
Что-то в этом году слишком часто идет град!
Машина слегка подскакивает перед тем, как выехать на дорогу. Чувствую,
она проехала по чему-то мягкому. Спорю на вставную челюсть вашего дедушки
