угодила ему в грудь, и он в коме. Я сразу понимаю, что ничего не могу для
него сделать. Для него никто ничего не может сделать, кроме разве что
столяра: тот может ему сделать деревянный костюм с красивыми ручками из
посеребренного металла.
Я говорю себе, что два с половиной трупа - не самая подходящая компания
для человека моего возраста и что мне пора покинуть это поле смерти. Я
поднимаю воротник плаща, потому что начинаю чувствовать утренний холод.
Час спустя благодаря любезной помощи одного огородника я вхожу в кабинет
шефа. У того лицо опухло от сна.
- Слава богу!- восклицает он, заметив меня.- Я начал терять надежду.
Я рассказываю ему о последних событиях. Он сопровождает мой рассказ
легкими кивками головы.
- Вы неподражаемы!- заключает он.
- Возможно,- соглашаюсь я.- Но также я большой лопух... Нас в первую
очередь интересуют планы, а они-то и улетели...
- Как раз они и не улетели,- улыбается босс - Благодаря вам. У нас есть
надежда вернуть их. Не забывайте, что мы располагаем фотографиями Хелены. Я
брошу по ее следу все полицейские службы. Ее надо найти до вечера.
Я одобряю его прекрасные намерения.
- Что вы скажете о профессоре Стивенсе, шеф? Он чешет нос.
- Не знаю. Я срочно вызову его французских коллег к министру внутренних
дел. Конечно, на конференции будет присутствовать британский посол. Это дело
может иметь сильный резонанс в дипломатическом плане.
Он выглядит озабоченным, но я слишком устал, слишком выжат, чтобы
проникаться его заботами. Я встаю.
- Что собираетесь делать? Это меня просто бесит.
- Слушайте, шеф, я всю ночь мочил людей и получал пули и удары сам. У
меня рана на ноге, а в легких осталось достаточно осветительного газа, чтобы
на нем могла три месяца работать дюжина уличных фонарей. Вы не думаете, что
раз уж я все-таки не деревянный, то должен немного прийти в себя?
- Вы такой человек,- вздыхает он,- что, глядя на вас, не думаешь, что вам
может быть нужен отдых. Простите меня, Сан-Антонио. I
Когда он начинает говорить таким тоном, я готов на любые уступки. Не
знаю, заметили ли вы это или нет, но лестью от меня можно добиться чего
угодно.
У каждого свои слабости, верно?
Я захожу в медчасть конторы продезинфицировать рану. К счастью, она
оказывается совершенно неопасной. Медсестра, мамаша Рибошон, уверяет, что
все затянется через пару дней. Надо сказать, что мамаша Рибошон очень
оптимистичная дама, когда речь идет о шкуре моих коллег. Она столько всего
повидала в конторе, что целый магазин автомата, всаженный в потроха, для нее
почти что пустячок. Странная штука, но эта виртуозная мазальщица йодом -
неженка. Перевязывая вам шрам длиной в сорок сантиметров, она рассказывает о
своей пояснице, астме и целой куче мелочей, от которых она якобы страдает.
При этом она изъясняется с изяществом рыночной торговки.
В тот момент, когда она льет мне на рану спирт, я слегка вскрикиваю.
Этого достаточно, чтобы старая грымза взорвалась.
- Мокрая курица!- орет она.- Баба! Размазня! Мамашу Рибошон больше всего
бесит, когда на ее сарказм не отвечают тем же. Чтобы доставить ей
удовольствие, я называю ее старой развалиной, кособокой и извращенкой.
Заключаю я уверением, что она разлагается заживо, это видно и чувствуется по
запаху, а в конторе ее терпят исключительно из жалости.
Тут она расцветает. Она в восторге и едва сдерживает смех. Я оставляю ее
наедине с ее экстазом...
Возле конторы есть маленький отельчик, хозяин которого - мой старый
приятель. Я иду туда. Он только что встал и спрашивает, чем может мне
помочь. Я ему сообщаю, что, если он зажарит мне два яйца с куском ветчины,
даст бутылку рома и приготовит приличную постель, я буду самым счастливым
человеком.
Этот парень быстро соображает. Два яйца зажарены великолепно, кусок
ветчины шириной в две мои руки и отличного качества, а постель достаточно
удобная.
Через несколько минут, хорошенько подкрепившись, я сплю без задних ног.
Мне снится, что я сижу на розовом облаке, свесив ноги. Красивое солнце,
золотое, как пчела, греет меня и наполняет нежной легкостью. На облаке я
чувствую себя удобно, как папа римский. Вдруг вокруг меня, словно бабочки,
начинают порхать красные губы. Я хочу поймать парочку и поцеловать, но это
не так просто, потому что я могу шлепнуться с облака. Наконец мне удается
схватить очень красивый экземпляр. В этот момент раздается трезвон. Может,
этот шум устроил архангел? Я осматриваюсь и вижу, что нахожусь не на розовом
облаке, а в постели, в гостинице, а трезвонит не труба архангела, а телефон.
Я прячу голову под подушку, проклиная того, кто изобрел эти звонки. Лучше
бы он завербовался в Африканский батальон.
Звонки не прекращаются. Что они, решили меня доконать? Что они себе
воображают? Что я робот?
Наконец я просыпаюсь окончательно. В конце концов, может быть, появилось
что-то важное?
Я со стоном протягиваю руку и снимаю трубку.
- Алло? - Это Жюльен.
- Какой еще Жюльен?
Я вовремя вспоминаю, что так зовут хозяина гостиницы.
- Ну Жюльен, и дальше что? Это основание мешать мне спать?
Мой выпад его не обескураживает, потому что ему известно: в Париже нет
второго такого скандального типа, как я.
- Простите, что разбудил вас, комиссар, но, кажется, это очень важно. Я
усмехаюсь.
- Вы в этом не уверены?
- Но...
- Что "но"? Я вам плачу или нет? Я имею право поспать. У вас что, начался
пожар?
- Нет.
- Так оставьте меня в покое.
И я швыряю трубку.
Я опускаю голову на подушку и закрываю глаза. Если бы я мог вернуться на
мое облако... Но нет! Никак не могу заснуть.
Я кручу диск телефона.
- Алло, Жюльен?
- Да, господин комиссар.
- Так чего вы от меня хотели?
- Вам только что принесли толстый пакет.
- Пакет?
- Да.
- Кто?
- Мальчишка... Кажется, это срочно. Очень срочно.
- Кто прислал пакет?
- Не знаю.
Я размышляю. Это, должно быть, шеф. Он один может знать, что я пошел
отдохнуть в этот отельчик.
- Посмотри, что в нем, Жюльен.
- Хорошо, господин комиссар.
Жюльен кладет трубку на стойку, и я слышу, как он шелестит бумагой. Он
разрезает веревку, снимает обертку Вдруг раздается жуткий взрыв.
Я прыгаю в брюки и выскакиваю в коридор. Сверху я вижу всю сцену целиком:
стойка разнесена в щепки, обломки залиты кровью. На регистрационном журнале
лежит челюсть Жюльена, а его мозги украшают стену
Глава 17
За пару секунд холл наполняется народом. Все население гостиницы -
клиенты и персонал - выскакивает и начинает громко орать. Никто ничего не
понимает, но зрелище так ужасно, что у большинства женщин начинается
истерика.
Я вызываю свой палец на секретное совещание, и мы с ним приходим к
заключению, что события ускоряются, и если я не буду пошевеливаться, то
скоро из Сан-Антонио выйдет отличный жмурик. Слишком многие хотят вывести
меня из игры.
- Полиция!-кричу я.
Тут же наступает полная тишина и все морды поворачиваются ко мне, выражая
любопытство. Их немного удивляет, что полицейский стоит в одной рубашке, но
ситуация такова, что я мог бы их убедить, что я шах Ирана.
- Несколько минут назад сюда принесли пакет, который был оставлен у
стойки. Кто-нибудь находился рядом в этот момент?
- Я,-говорит один коридорный.
- Прекрасно. Идите со мной в мою комнату. Нам надо немного поговорить.
Прибегают ажаны Я им говорю, кто я, и приказываю успокоить собравшихся,
потом иду в телефонную кабину предупредить шефа.
- Эта охота на вас просто невероятна!- восклицает он.
- Действительно.
- По идее, после того, что произошло этой ночью, у них должна быть
единственная забота - спрятаться!
Да, должна быть.
Если они идут в атаку, значит, считают меня опасным. Жутко опасным. Не
потому что я их знаю, этого недостаточно, а потому что они думают, что мне
известен какой-то очень важный факт, который может их уничтожить. В их
мозгах есть четкая мысль кому-то из нас не жить - мне или им. Когда я найду,
чего они боятся, то окажусь у цели.
- Будьте осторожны.
- Не беспокойтесь. И потом, как вы видите, мне везет. Если бы я не
попросил того парня открыть пакет... В общем, он погиб из-за меня.
- Главное - что вы живы.
Какой босс чувствительный! У него не выжмешь слезу, играя жалостливые
мелодии!
Я возвращаюсь к ожидающему меня коридорному. Мы поднимаемся в мою
комнату. Одеваясь, я его спрашиваю:
- Кто принес пакет?
- Мальчишка. Он сказал, что это для комиссара Сан-Антонио, и добавил, что
это очень срочно и надо передать ему в собственные руки.
- Вы знаете этого мальчишку?
- Кажется, уже видел его в округе.
Я завязываю галстук и встаю перед лакеем.
- Значит, так, старина, снимайте ваш фартук и следуйте за мной. Мы должны
во что бы то ни стало найти мальчишку. Это срочно.
- Хорошо, господин комиссар. Париж освещен веселым солнышком. Я полной
грудью вдыхаю влажный воздух. Чертовски приятно дышать, когда пережил такие
часы, как я. Улица очень оживлена. Зеленщики кричат, расхваливая свой товар.
На пороге дверей стоят консьержки. В общем, весь веселый парижский народ!
Лично нас интересуют пацаны. Мы так всматриваемся в каждого, что люди
начинают оглядываться, подозревая в нас вышедших в загул извращенцев.
- Где вы видели того мальчишку9 Он пожимает плечами.
- Да где-то здесь Не могу сказать точнее... Если бы я знал, что
однаждыРазумеется, он не знал, "что однажды..." Если бы люди знали, "что
однажды...", все бы жутко упростилось. И стало бы не таким веселым, что тоже
надо помнить.
Я беру коридорного за руку.
- Сколько ему может быть лет?
- Двенадцать, не больше. - Во сколько он зашел в гостиницу?
- В девять без нескольких минут.
- Как он был одет?
- В серую куртку... понял, он в школе. Вы это хотели сказать?
- Именно... Вы знаете, где находится районная школа?
Знает: она в двух шагах от нас. Мы направляемся туда, и я прошу директора
принять меня. Это хрупкого сложения педагог в очках, отрастивший бородку
клинышком, чтобы выглядеть солиднее. Я так и слышу, как ученики зовут его
"Козел", "Борода", "Метелка" и тому подобными именами. Я в двух словах
объясняю ему цель нашего визита. Он горд от мысли, что один из его учеников
мог сыграть роль в криминальной истории, пусть даже это роль посыльного. Он
раздувается от гордости, уже видя свою бородатую физию на первой странице
"Детектива".
Мы начинаем обход. Когда мы заходим в класс, мальцы встают. У меня такое
ощущение, что я назначен школьным инспектором. Коридорный смотрит и качает
головой... Нет, паренька, принесшего пакет, здесь нет, как масла в брошке.
Неужели удача отвернулась от меня?
Когда мы заканчиваем осмотр, я чувствую, что в горле начинает щекотать от
досады. Я думал, что приход в школу - отличная идея. Теперь придется бросать
на поиски этого паршивца большие полицейские силы.
- Мне очень жаль,- вздыхает директор.
- Мне еще жальче.
Он протягивает мне руку, запачканную красными чернилами. Я смотрю на нее,
но не пожимаю, как будто это дохлая рыба. Бедный педагог не знает, что с ней
делать: то ли сунуть в карман, то ли в холодильник
Но я не пожимаю ее не потому, что хочу его унизить. Я никогда не обижаю
хороших людей, помогающих мне делать мою работу. Нет, я оставляю ее в
подвешенном состоянии, потому что думаю. Я думаю, значит, существую. Думаю я
о том, что существует две категории учащихся: присутствующие и
отсутствующие. Раз нашего разносчика бомб нет в первой, он вполне может
принадлежать ко второй
Ну, каков я мыслитель?
