удручен, велел возвращаться во Львов, но тут же передумал: попросил
заехать на автобусную станцию. Там он выскочил на несколько минут и
вернулся уже со своей спутницей. Шоферу показалось, что та плакала. Теперь
они оба сидели сзади, снова почти не разговаривали. Единственное, что
сказал пассажир, видно утешая женщину: "Все, что ни делается, к лучшему!"
Таксист привез их на Городецкую улицу, туда, где она проходит над
железнодорожными колеями. Заплатили ему еще десять рублей - неплохо за
пятьдесят километров и полтора часа ожидания.
Конечно, шофер выложил все, что знал, - не утаил даже своего
заработка, хотя о таких вещах таксисты рассказывают крайне неохотно.
- Были ли у пассажиров с собой вещи? - спросил Козюренко у шофера.
У женщины - сумочка, она еще долго искала в ней деньги. У молодого
человека - большой новый импортный портфель. Таксист еще позавидовал: в
этот портфель может уместиться очень много. Молодой человек ни на секунду
не оставлял портфель в машине. Даже когда выскочил на несколько минут на
автобусной станции, взял его с собой.
- А не было ли у пассажиров, когда они вернулись, свертка или
какой-нибудь вещи, похожей на свернутую в рулон картину? - Роман Панасович
показал приблизительные размеры.
- Только портфель и сумочка, - покачал головой шофер, - больше
ничего.
Козюренко сразу ухватился за эту деталь - новый импортный портфель.
При обыске у Григорука портфеля не нашли. Собственно, вещей у него почти
не было: чемодан, где хранились сорочки и белье, два костюма, плащ и
пальто в общем с двумя другими рабочими шкафу, предметы туалета.
Куда же мог деться портфель?
Козюренко прикинул: картину в портфель не запихнешь - что же у него
могло быть? А что, если топор? Туристский топорик с металлической ручкой,
каких полно во всех магазинах спорттоваров, конечно, уместится в портфеле.
А по выводам экспертов (правда, категорически они не утверждали этого),
именно таким топориком и был убит Прусь. В конце концов, если обрезать
топорище, в портфель можно засунуть даже плотницкий топор...
Вадим Григорук, стройный, широкий в плечах, русоволосый парень с
серыми глазами, производил впечатление сильного и волевого человека. Но
мягко очерченный подбородок и пухлые губы свидетельствовали о
нерешительном характере. Такие легко попадают под влияние более сильных и
настойчивых, они способны на всплеск энергии, но долго носить в себе ее
заряд не могут.
Григорука сразу же после ареста одолела апатия. Иногда его надо было
дважды спрашивать, чтобы он понял, чего от него хотят.
Козюренко не стал тратить время на всякие психологические опыты.
Спросил коротко:
- Григорук, когда вы ездили в Желехов, у вас был портфель. Где он?
Руки парня, лежавшие на коленях, дрогнули. Он потер правой щеку,
прищурился и неуверенно ответил:
- Портфель? А, забыл в трамвае...
Этот ответ не поражал оригинальностью: преступники, уничтожив
вещественные доказательства, как правило, ссылаются на то, что оставили их
в трамвае или троллейбусе.
- И что же было в портфеле? Ценные вещи?
Григорук опустил глаза. Немного подумал и, сложив пальцы, словно
считал на них, ответил:
- Откуда у меня ценные вещи? Достаток мой невелик...
- Водитель троллейбуса зарабатывает не так уж и плохо!
- Другим хватает, а мне - нет... А в портфеле у меня были только
бутерброды, бутылка пива, еще новые носки купил да свежие газеты...
- Интересовались в бюро находок?
- А как же. Черта лысого кто-нибудь вернет.
- Такое тоже случается... - Козюренко выдержал паузу и спросил вроде
бы равнодушно: - А что вы везли в портфеле из Желехова?
И снова руки Григорука вздрогнули.
- А так, ничего... - спрятал он глаза от следователя. - Газеты и
журналы.
- Почему же тогда боялись оставить портфель в такси?
Григорук пожал плечами:
- Портфель ведь новый. На него каждый может позариться.
- Как-то оно не логично: из такси вы не забывали брать его каждый
раз, как выходили, а вот в трамвае забыли...
Вдруг лицо у Григорука просветлело.
- Мы же непривычны к такси, - ответил уверенно, - а в трамвае каждый
день. Привык ездить без портфеля - встал и пошел...
Козюренко отметил, что в этом есть определенный смысл.
- В каком трамвае забыли портфель? - спросил он. - Какого числа? В
какое бюро находок обращались? С кем разговаривали?
Запротоколировав ответы, Козюренко спросил так, будто портфель был
уже в его руках:
- Значит, вы утверждаете, что забыли портфель в трамвае? А что, если
мы найдем вашу пропажу?
Губы у парня растянулись в презрительной улыбке.
- Поблагодарю за находку.
- Рады будем оказаться полезными, - в тон ему ответил Козюренко и
вызвал конвоира.
Теперь должен был побеседовать еще и с Сухановой. Посадил ее не у
стола, а в кресло, сам удобно устроился напротив, на диване. Мог ничего не
фиксировать в памяти - их разговор записывался на магнитную пленку.
- Что будете пить, Полина Герасимовна? - спросил. - Чай или кофе?
- Дайте мне полный стакан кофе.
- А я пью чай... - Козюренко словно извинялся за свою
неаристократичность. - А пока нам принесут все это, давайте побеседуем.
Должен сказать, что я не снимаю с вас подозрения в убийстве Пруся, так как
есть факты, свидетельствующие против вас, и я не могу ими пренебрегать. Но
если вы не виновны, помогите следствию найти настоящего преступника.
Надеюсь, вы понимаете, что это в ваших интересах.
- Конечно, - согласилась Суханова. Она сидела в кресле в
непринужденной позе, будто отдыхала. А может, и правда отдыхала: камера
предварительного заключения - не гостиная, кресла и диваны туда не ставят.
- Конечно, - повторила она, - я поняла вас. Но я не знаю, чем смогу быть
вам полезной.
Принесли чай и кофе. Суханова бросила в стакан все четыре кусочка
сахара, лежавшие на блюдечке, и сразу, не ожидая, пока растают, жадно
отхлебнула. Поставила стакан, уже спокойно помешала ложечкой.
Вопросительно посмотрела на следователя.
- В протоколе допроса записано, - начал Козюренко, - что Прусь обещал
в ближайшее время оставить работу и жениться на вас. Что у него было много
денег, которых вам хватило бы на всю жизнь. Это правда?
- Он так обещал, - ответила Суханова. - Поймите, зачем мне было
убивать человека, который обещал обеспечить меня всем?
- Ну, могут быть разные мотивы. Хотя бы для того, чтобы выйти замуж
за человека значительно моложе и красивее, - объяснил Козюренко. -
Впрочем, дело сейчас не в этом. Как вы думаете: говоря о больших деньгах,
Прусь имел в виду те, что хранились в тайнике или еще какие-то?
Суханова задумалась.
- Трудно что-либо утверждать... - Внимательно посмотрела на
Козюренко, словно хотела догадаться, что именно кроется за его вопросом и
как ей лучше ответить. Вздохнула и продолжала: - Я знала, что деньги у
него водятся. Но чтобы такая сумма! - Сплела пальцы на коленях. - Василь
Корнеевич был хватким, любил деньги и, может быть, хотел на прощание
гребануть в заготконторе.
- Та-ак... - вяло произнес Козюренко. - Скажите, а не приходил ли
кто-нибудь к Прусю домой? Или, может, он где-то встречался с кем-то?
- Василь Корнеевич позвонил мне, когда в последний раз приезжал во
Львов... - начала Суханова.
- Пятнадцатого мая? - уточнил Роман Панасович.
- Да, пятнадцатого. Возможно, он приезжал еще, но не заходил ко мне.
А пятнадцатого я была свободна от дежурства в больнице. И мы решили
походить по магазинам. Мне нравилось так ходить с ним, - призналась она, -
непременно что-нибудь купит и подарит. Мы прошли по Академической, и тут
Прусь попросил меня подождать, мол, у него назначена встреча. Вошел в
гостиницу "Интурист", и его не было минут десять или чуть больше.
- Вышел один?
- Да.
- А вы не заметили, какое у него было настроение?
- Василь Корнеевич был возбужден... А когда я спросила, кого он там
разыскал, сослался на дела. Однако о своих делах он мне никогда не
рассказывал. - В голосе Сухановой почувствовалось плохо скрытое
раздражение, и Козюренко понял, что она не может простить этого Прусю. -
Потом мы прошли до оперного театра, сели тут в трамвай и доехали до
Валовой. Василь Корнеевич попросил подождать его в скверике, а сам свернул
направо к площади. Мне стало любопытно, и я пошла за ним. Думала: не с
женщиной ли свидание. Тогда я ему сразу скандал - и расходимся... Но он
вошел в собор. Я постояла немного: что ему делать в церкви? Ведь не верит
в бога... А его нет и нет. Подождала еще немного и тоже вошла. Народу
мало, стала в притворе, осматриваюсь. Вдруг вижу - идет Василь Корнеевич
со священником и о чем-то тихо разговаривают. Священник проводил его до
дверей, поклонился и вернулся обратно. Я незаметно за Прусем. Он ищет
меня, а я иду позади. Наконец увидел. "На отпущение ходил?" А он смеется:
"Может, про венчание хотел договориться?.." - "Мне и загса хватит, -
говорю. - И какие же у тебя дела с попом?" - "Он мой земляк, - отвечает, -
так захожу иногда к нему, чтоб узнать сельские новости". Вот, собственно,
и все, - закончила Суханова. - Потом мы еще в магазинах были. Прусь взял
такси и отвез меня домой, а сам отправился в Желехов.
- Когда говорил о делах в гостинице "Интурист", не уточнял, какие
именно? Связанные с его работой или с чем-нибудь другим?
- Я не расспрашивала - он этого не любил.
- А как выглядит священник?
- Ну, такой, обыкновенный... Высокий воротничок, ага, лысый и голова
круглая, как луна...
Когда Суханову увели, Козюренко вызвал Владова.
- Утром мне понадобится список всех постояльцев "Интуриста" на
пятнадцатое мая. И сведения о священнике собора святого Павла. Возможно, у
него был приход в селе, откуда родом Прусь.
КАНОНИК ЮЛИАН БОРИНСКИЙ
Козюренко остановился на фамилиях двух постояльцев "Интуриста".
Виталий Сергеевич Крутигора - работник отдела поставок Николаевского
консервного завода, и Павел Петрович Воронов - заместитель директора
одного из московских антикварных магазинов. Правда, Крутигора уехал из
города шестнадцатого мая, а Воронов восемнадцатого, - таким образом, к
событиям в Желехове оба, определенно, не имели прямого отношения. И все же
следовало точно выяснить, где они находились вечером восемнадцатого мая и
не имеют ли каких-то связей со знакомыми Пруся.
Особенно заинтересовал Романа Панасовича Воронов.
Антиквар приехал во Львов как раз накануне преступления. И в день его
отъезда из дома Пруся исчез "Портрет" Эль Греко. Случайность? Возможно. Но
такие случайные стечения обстоятельств происходят редко...
Воронов выписался из гостиницы в двадцать один час. В тот вечер в
Москву уходили еще три поезда - в двадцать один пятьдесят, двадцать три
тридцать три и четверть первого.
Следовательно, если антиквар выехал ночным экспрессом, убийца Пруся
имел возможность передать ему картину. Но мог убить и сам Воронов.
Козюренко записал в блокноте: "Попросить московских товарищей
уточнить, когда и каким поездом прибыл в Москву Воронов. Запрос в Николаев
относительно Крутигоры".
- А как со священником? - спросил он у Владова.
Тот подал папку.
Фото... Человек с острым взглядом и шарообразной, как арбуз, лысой
головой. Каноник Юлиан Евгенович Боринский. Пятидесяти семи лет. Во время
войны и в первые послевоенные годы имел приход в селе Песчаном, откуда
