гостиницы вчера и позавчера. Если кто-то похож, - он улыбнулся, - на
печеное яблоко, немедленно сделайте запрос - пусть сразу же пришлют
фотографию для опознания.
Козюренко выдержал паузу, и подполковник понял его.
- Будет исполнено! - встал он. - Мы приготовили вам для работы
кабинет моего заместителя, на третьем этаже. Там уютнее... Но если вас
устраивает мой...
- Ну что вы, Иван Терентьевич! Мне нужны стол, телефон и диван -
больше ничего. Правда, еще... Не сможете ли вы достать какое-нибудь одеяло
и подушку? Иногда жаль терять время...
- Еще как, - махнул рукой Раблюк. - Кстати, если не возражаете, я
хотел бы пригласить вас на обед.
- Благодарю, но не хочу связывать вас обещанием. Когда вы обедаете?
О, в три? Чудесно, постараюсь быть. Однако не обижайтесь, если не удастся.
У нас же с вами служба такая.
Раблюк кивнул: действительно, служба беспокойная - не знаешь, где
будешь через полчаса.
Кабинет заместителя Раблюка понравился Козюренко. Из его окна
открывался красивый вид - перспектива длинной улицы, с одной стороны
одноэтажные коттеджи, утопающие в садах, с противоположной - парк.
Козюренко немного постоял у открытого окна, с наслаждением вдыхая
аромат цветов, вздохнул и сел к телефону. Набрав номер начальника
областного управления милиции и услышав, как громко задребезжала мембрана,
удовлетворенно сказал:
- У тебя, Юрко, чувствую - все в порядке. Буду рад скоро увидеться, а
то черт знает что творится: ты в Киеве - меня нет, я во Львове - ты где-то
пропадаешь.
- Старина! Жму твою лапу. Приезжай вечером. Нина будет рада. И
никаких отговорок, здесь я начальство. Вчера хотел тебя встретить в
аэропорту, да, понимаешь, такое вышло... Короче, приедешь - расскажем...
Ну, а у тебя как дела? - спросил без всякого перехода.
- Идут, - не совсем уверенно ответил Козюренко. - А чтобы они шли
быстрее, ты вот что, дружище, сделай... - Представил, как Юрко нажал
кнопку магнитофона, боясь что-нибудь упустить... Хотя нет, Юрко, может
быть, потянулся за карандашом и прижал локтем лист бумаги, чтобы удобнее
было писать. По привычке причмокивает губами, совсем как ученик первого
класса, а ему уже за пятьдесят... Черт, как незаметно бегут годы! Кажется,
совсем недавно закончили с Юрком юридический факультет, и вот оба уже в
чинах, у самого - лысина, а у Юрка от забот побелела голова Но голос у
него не изменился. Такой же бодрый и густой. Девушки, бывало, влюблялись в
него по телефону....
- Ты меня слышишь, Юрко? - спросил Козюренко, потому что показалось,
что тот молчал чуть не минуту.
- Конечно.
- Свяжись с облпотребсоюзом. Надо, чтобы оттуда послали в Желеховскую
заготконтору на должность убитого Пруся хорошего человека. Да, правильно,
начальником цеха по переработке овощей. В этой заготконторе, как я
понимаю, есть комбинаторы и сукины сыны, а желательно было бы, чтобы они
этого нового человека приняли, как своего... Я хотел бы с этим человеком
поговорить перед тем, как он приедет в Желехов. И еще... ужинать буду у
тебя, если организуешь сегодня репродукцию этой проклятой картины...
- Как тебе не стыдно, - даже захлебнулась мембрана. - Это же шедевр
мировой живописи!
- И этот шедевр может исчезнуть, если я не буду иметь репродукцию.
- Можешь считать, что она уже у тебя.
- Ты уверен?
- Я знал, что она тебе понадобится. Директор картинной галереи уже
привез ее.
- Ну, дружище, ты меня растрогал. Нужны также данные о деятельности
партизанского отряда Войтюка.
- В котором был Прусь?
- А ты, вижу, в курсе...
- К нам такие криминалисты приезжают не каждый день. Сейчас я пошлю
кого-нибудь из ребят в архив.
- Тогда, возможно, тебе придется угощать меня сегодня еще и обедом...
- С радостью. Сейчас позвоню Нине...
- Не надо, зачем ей лишние хлопоты?
- Э-э, голубчик, мне же потом достанется - почему не предупредил...
Положив трубку, Роман Панасович придвинул к себе дело Пруся. Уже
просматривал его, но должен знать все досконально.
С маленького фото на него смотрел человек с лохматыми бровями и
мясистым носом. Смотрел так сурово и подозрительно, что Козюренко
показалось - улыбка никогда не касалась его губ. Этот мрачный человек
родился в тринадцатом году в небольшом селе под Львовом. Родители его -
крестьяне, и сам он тоже жил в селе.
С сорок третьего года - в партизанском отряде. После войны все время
в Желехове, в заготконторе. Только сначала он был обыкновенным рабочим,
потом мастером и, наконец, начальником цеха. Что ж, рост закономерный.
Прусь заочно окончил техникум пищевой промышленности. Был он человеком не
очень-то и грамотным, судя по нескольким ошибкам в автобиографии, но,
конечно, дело свое знал, ибо в райпотребсоюзе отзывались о нем как о
специалисте хорошо, не раз премировали и объявляли благодарности. Жил
скромно. Дом, правда, построил большой, с мансардой. Но он был почти пуст.
В трех нижних комнатах стояли почерневшие от времени стол, стулья,
дешевенький шкаф и продавленный диван. Только в мансарде, где Прусь жил,
весь пол закрывал красивый ковер, а над широкой тахтой, застланной
пушистым гуцульским покрывалом, нависал импортный торшер. На сберкнижке
лежало всего триста рублей. И денег у убитого не нашли. Прусь жаловался
сотрудникам, что задолжал, строя дом, и вынужден считать копейки. Но люди
видели, как он навеселе приезжал из Львова на такси. Высаживался, правда,
где-нибудь на безлюдных улицах. Да разве можно что-нибудь скрыть от
любопытных глаз желеховцев?
В дверь постучали, и Козюренко оторвался от бумаг.
- Пришел Якубовский, - доложил дежурный по райотделу.
- Пусть войдет.
Якубовский чем-то походил на Пруся, и в то же время был совсем не
похож на него "Такой же мрачный и подозрительный, - подумал Роман
Панасович. - Не даст никому спуску, особенно соседу, построившему себе дом
лучше, чем у него".
- Я - следователь, - отрекомендовался Козюренко и подвинул
Якубовскому стул. - Надеюсь, догадываетесь, почему пришлось побеспокоить
вас?
Якубовский посмотрел исподлобья и еле заметно шевельнул губами.
- Знаю, - ответим хмуро. - Ищете убийцу Пруся.
- И питаем надежду, что вы поможете нам.
- Извините, пан начальник, я ничего не знал и не знаю.
- Ну зачем же так категорично? - засмеялся Роман Панасович. - Вы
приобрели дом на Корчеватской улице четыре года назад?
- Да.
- До этого знали Пруся?
- Нет.
- Итак, вы знакомы четыре года. Этого достаточно, чтобы изучить друг
друга, а может, и подружиться, как и надлежит добрым соседям. Как вы
думаете?
- Да, достаточно, - утвердительно кивнул Якубовский.
- Вы были в хороших отношениях с покойным?
- Что нам делить?
- И не ссорились?
- Иногда, по-соседски... С кем не бывает? Курица перебежит или
что-нибудь еще...
- Правда, разве можно из-за курицы убить человека? - Роман Панасович
заметил, как шевельнулись брови у Якубовского. Но тот ответил твердо:
- Конечно, нельзя.
- И все же вы хватались за топор? - спросил Козюренко ровным тоном. -
Почему?
Якубовский не поднимал глаз.
- Это, прошу пана начальника извинить, так уж случилось, не
отказываюсь. Я был крайне раздражен и только погрозил Прусю.
- Но все же грозили ему. Вот и люди слышали... Есть свидетельство...
- У нас люди все слышат! - зло сверкнул глазами Якубовский.
- А разве это плохо?
Якубовский вдруг повернулся к Козюренко всем телом. Положил узловатые
руки на стол, будто хотел опрокинуть его на Романа Панасовича. С нажимом
сказал:
- Я знаю, вы заподозрили меня. Но не убивал. Твердо говорю: не
убивал!
- А мы вас ни в чем не обвиняем. Кстати, где вы были ночью с
восемнадцатого на девятнадцатое мая?
- Где же я могу быть? Дома. Раньше со старухой в кино ходили, а после
ее смерти я даже телевизор не включаю.
- В котором часу легли спать?
- Как всегда, в десять.
- Во двор выходили?
- Да.
- И ничего подозрительного на соседней усадьбе не заметили? У Пруся
еще горел свет?
- В верхней комнате.
- А Прусь не выходил на балкон или в сад?
- Нет. Правда, мне показалось... Но, может, я и ошибся...
- Что вам показалось?
- Сперва увидел какую-то тень у крыльца, Вроде бы кто-то мелькнул
там. Я подошел - за смородиной никого. Но было уже темно, плохо видно, да
и к Прусю никто не ходил.
- Вообще никто не ходил? Или просто вы не видели?
- Извините, я уже на пенсии, и жена год как померла, так приходится
по хозяйству крутиться. Все время во дворе - увидел бы. Иногда кто-нибудь
из заготконторы заглянет - вот и все гости.
- А с кем Прусь вернулся домой вечером восемнадцатого мая?
- Один.
- Но ведь вы видели тень возле крыльца. Окно в мансарде в то время
светилось?
- Я подумал, что Прусь мог выйти, не выключив свет.
- Вы были у Пруся дома до обыска? Знаете расположение комнат?
И снова брови Якубовского дрогнули.
- На первых порах бывал... Но потом... - махнул он рукой.
- Когда в последний раз заходили к Прусю?
- Уже и позабыл. Может, года два...
- Что ж, товарищ Якубовский, мне хотелось бы побывать в вашей
усадьбе. Если не возражаете, конечно.
- Заходите.
- Можно сейчас?
Якубовский поднялся.
- Почему нельзя? Пошли.
Усадьба Якубовского, огороженная невысоким заборчиком, понравилась
Козюренко. Он постоял на дорожке, ведущей к калитке, взошел на крыльцо.
Окна мансарды Пруся отсюда не увидел. Спустился в сад. Из-под яблонь было
видно и мансардное окно, и крыльцо соседнего дома. Якубовский мог
незаметно, прячась за кустами смородины, подойти к самому забору и
перелезть через него - не забор, а одно название...
Но почему он должен подозревать Якубовского?
Козюренко попрощался с хозяином и вернулся в райотдел.
"ПЕЧЕНОЕ ЯБЛОКО"
Козюренко сидел за столом заместителя начальника райотдела, пил
невкусный и несладкий растворимый кофе и задумчиво рисовал на листе бумаги
чертиков. Они у него получались удрученные, худые и несчастные. Заметив,
что один из чертей чем-то похож на Якубовского, Роман Панасович скомкал
бумагу и с отвращением выбросил в корзинку. Вынул чистый лист, написал:
"Якубовский" - и поставил с обеих сторон по вопросительному знаку. Перешел
на диван, прилег, подложив под бок подушку. Это помогло сосредоточиться.
Еще раз освежил в памяти все детали - не допустил ли он где-то ошибку?
Труп Пруся увидел рабочий заготконторы, которого привез на
Корчеватскую на мотоцикле его товарищ. Это произошло около девяти утра во
вторник девятнадцатого мая. В восемь Прусь должен быть на работе, но не
явился, а без него не могли открыть подсобное помещение цеха. Входная
дверь дома Пруся была закрыта, но не заперта. Рабочий позвал Пруся и, не
услышав ответа, вошел в дом. Труп лежал в кухне у крышки над лазом в
погреб. Видно, убийца выбрал удобную позицию - за кухонной дверью: Прусь,
вылезая из подвала, непременно должен был повернуться к нему спиной.
В том, что Прусь достал из тайника картину и выносил ее из погреба, у
Козюренко не было сомнения: падая, убитый зацепил свернутым полотном
крышку над люком в полу - на ней остались следы краски и ворсинки,
идентичные найденным в тайнике. Итак, убийца точно знал, за чем Прусь
спустился в подвал, и ждал его с топором. Потом он тщательно обыскал
погреб - об этом свидетельствовали чуть сдвинутые со своих мест вещи.
