что зрачки у каноника расширились и глаза потемнели. Но отец Юлиан не
отвел взгляда.
- Что вы сказали? - переспросил он.
- Мы ищем картину Эль Греко. Вы взяли ее у Василя Корнеевича Пруся,
которого убили восемнадцатого мая, - с ударением сказал Козюренко и сел
напротив отца Юлиана. - Где она?
Каноник прикрыл глаза. Сложил пухлые руки на груди, пошевелил
пальцами. Спокойно ответил:
- Вы уже были у меня, уважаемый гражданин начальник. И убедились, что
я восемнадцатого мая лежал больной и не выходил из дому.
- Да, алиби как будто у вас есть, - подтвердил Козюренко. - Но
все-таки убили вы и картиной завладели тоже вы. Где прячете?
- Бессмыслица какая-то... - Каноник прижал руки к сердцу. - Эль
Греко... Это художник с мировым именем. Я немного разбираюсь в искусстве и
знаю, что такое полотно Эль Греко. Его картины - огромная ценность. Не
понимаю, откуда Эль Греко может взяться у Пруся... Это какая-то ошибка...
Козюренко дал знак оперативникам, и те начали обыск. Отец Юлиан молча
смотрел, как они заглядывают в шкафы, выдвигают ящики письменного стола;
смотрел с иронией и даже укоризненно: и зачем, мол, люди создают себе
лишние хлопоты?.. Взял молитвенник и сделал вид, что полностью углубился в
чтение. Но от внимательных глаз следователя не укрылось, что каноник
уставился в одну страничку, - верно, не видя даже букв.
У Боринского была небольшая двухкомнатная квартира, и обыскали ее
быстро; через два часа Козюренко окончательно убедился, что картины Эль
Греко здесь нет. Не нашли ее и в квартире сестры отца Юлиана.
На мгновение у Романа Панасовича мелькнула мысль: а что, если он
ошибся? Нет, ошибки не могло быть.
Роман Панасович придвинул стул к креслу каноника. Полюбопытствовал:
- Где ваша домработница?
Заметил, как по лицу каноника промелькнула тень. Отец Юлиан отложил
молитвенник.
- Что-то там у нее с сыном, - объяснил он. - Отпросилась и уехала.
Сын у нее работает где-то под Ивано-Франковском. Кажется, в Долине.
- А где она сама живет?
Каноник опустил глаза.
- В Петривцах, - ответил он. - Но я же говорю, она поехала к сыну на
Ивано-Франковщину.
- Неправда, - решительно возразил Козюренко. - Неправда, Боринский.
Она уехала совсем не туда и живет не в Петривцах, а в Подгайцах. Вы же
сами говорили.
Руки каноника скользнули по мягкой коже подлокотников, и он еще
глубже осел в кресле.
- Да, кажется, я ошибся - Петривцы, Подгайцы... Похожие названия... -
Сделал над собой усилие и улыбнулся, но улыбка только искривила его лицо.
- А зачем она вам, моя Настя?
- Одевайтесь, гражданин Боринский, и сейчас поедем, - решительно
произнес Козюренко. - Почему-то мне захотелось тотчас же повидаться с
вашей домработницей.
Отец Юлиан надел обычную рубашку и серый, совсем мирской, с разрезом
пиджак.
Его посадили на заднее сиденье между Владовым и оперативным
работником. Козюренко сел на переднее, и "Волга" вскоре вырвалась на
загородную магистраль. Все молчали. Так, молча, и доехали до Подгайцев.
Отец Юлиан сделал вид, что не знает, где Настин дом, но через минуту это
объяснили в сельсовете, - дом стоял у шоссе, и "Волге" даже не пришлось
съезжать с асфальта.
Настя возилась во дворе у летней кухни - бросилась навстречу отцу
Юлиану, но Козюренко остановил ее и попросил разрешения войти в дом вместе
с председателем и секретарем сельсовета. Настя зачем-то вытерла руки
фартуком и открыла перед ними дверь. Роман Панасович переступил порог и
остановился, пораженный: на чисто побеленной стене висел "Портрет" Эль
Греко. Козюренко сразу узнал картину: задумчивый и чуть грустный взгляд
человека, постигнувшего окружающий мир и несколько разочаровавшегося, но
не разуверившегося.
Портрет был прикреплен к стене обыкновенными канцелярскими кнопками,
словно чертежный лист к доске. А возле него такими же кнопками Настя
пришпилила дешевенькие картинки духовного содержания, увенчав все это
цветной базарной мазней, на которой были изображены сусальные влюбленные и
голубь, сладко смотревший на них одним глазом.
Эль Греко и базарный ширпотреб...
- Откуда у вас эта картина? - спросим Козюренко у Насти.
Женщина вопросительно посмотрела на отца Юлиана. Тот сидел в углу на
табуретке, уставившись в пол, равнодушный и безвольный.
- Его милость сказали, - произнесла нерешительно, - что этот святой
образ принесет счастье моему дому... - Перекрестилась и снова посмотрела
на каноника.
- Когда он дал вам эту картину?
- В тот самый вечер, когда вы приходили.
- И велел, чтобы не возвращались из Подгайцев, пока он не позовет? -
уточнил Козюренко.
- Да, так... - произнесла женщина, будто провинилась в чем-то. - Я
говорила, как они там будут без присмотра, но они накричали на меня...
- Вы подтверждаете это? - обратился Козюренко к канонику.
Тот наконец поднял глаза.
- Да, подтверждаю... - ответил устало.
...Они ехали обратно, и Козюренко держал на коленях полотно Эль
Греко. Думал, как быстро все кончилось. Вдруг вспомнил, что не все, и
спросил каноника:
- В котором часу назначена у вас встреча с Вороновым?
- Каким Вороновым? - встрепенулся тот.
- Э-э, святой отец, - сказал Козюренко весело, - поздно отпираться.
Следственным органам все уже известно... Я не имею права ничего обещать,
но все же у вас есть последний шанс...
Отец Юлиан опустил голову.
- Пусть будет хоть последний шанс, - тяжело вздохнул он.
- Где у вас назначена встреча с Вороновым?
- Еще не знаю. Он должен прилететь вечерним рейсом и позвонить.
- Вы его пригласите к себе домой, - приказал Козюренко, - откроете и
проводите в комнату. Мы будем в соседней. Покажете картину и получите
деньги. Кстати, на чем вы сошлись?
- На сорока тысячах.
- Продешевили.
- Но ведь десять тысяч валютой... - несколько стыдливо уточнил отец
Юлиан.
- Все равно. Воронов мог бы дать вдвое больше.
- Неужели? - раздраженно вырвалось у каноника, будто он уже держал в
руках деньги и их нахально вырвали у него.
Владов захохотал - такой анекдотичной показалась ему ситуация.
- А сколько вам платил Прусь за то, что во время войны вы прятали
все, что он награбил? - неожиданно спросил Козюренко.
- Не плата - слезы... - пожаловался отец Юлиан и осекся: откуда этот
следователь знает, что Прусь привез трофеи к нему?
Какую серьезную ошибку допустил тогда отец Юлиан! Они с Прусем
поделили все пополам: несколько отрезов сукна, белье, кипу немецкого
обмундирования, золотые кольца и часы... Прусь бросил в свой сундук,
который временно оставил у отца Юлиана, несколько картин, сказав, что
выменял их на базаре за две буханки хлеба. Отец Юлиан подумал, что это
какие-то дешевенькие копии, и даже не взглянул на них... Разве он знал,
что Прусь стащил с немецкой машины ящик с подлинными шедеврами мирового
искусства? Собственно, полуграмотного Василя Пруся больше интересовали
иные трофеи, и на картины он позарился только потому, что командир
партизанского отряда, рассказывая бойцам о значении операции, особенно
подчеркнул ценность полотен, которые вывозили фашисты.
Но все же отцу Юлиану, любившему живопись и собиравшему картины,
Прусь решил не говорить, где добыл их на самом деле.
- Ну, так уж и слезы! - с иронией сказал Козюренко.
- Вы же человек практичный и своего никому не уступите.
Каноник ответил твердо:
- Правда, уверяю вас, Прусь заплатил мне копейки. Он надул меня...
Да, надул - каноник был уверен в этом. Когда год назад Прусь приехал
к нему и попросил найти покупателя на полотна Ренуара, Сезанна, Ван-Гога и
Эль Греко, отец Юлиан только захохотал. Он и забыл о картинах, когда-то
небрежно брошенных Прусем на дно сундука. Но Прусь объяснил теперь, откуда
у него полотна, и у отца Юлиана чуть язык не отнялся. Он почти год прятал
сундук Пруся, и ни разу господь не надоумил его заглянуть туда. Хотя вряд
ли он сумел бы определить, что это - оригиналы...
Они договорились с Прусем, что отец Юлиан получит двадцать процентов
от суммы, вырученной за картины. Несколько раз Боринскому пришлось ездить
в Москву, искать связи с дельцами черного рынка, пока, наконец, один
знакомый спекулянт из комиссионного магазина не дал ему адрес своего
московского напарника, а уже через того удалось связаться с Павлом
Петровичем Вороновым.
Они уже въехали в город и приближались к Высокому замку. Каноника под
присмотром оперативника оставили в дальней комнате. А Козюренко с Владовым
уселись у телефона.
- Поражаюсь я вашей интуиции, Роман Панасович. Были почти прямые
улики против Сухановой с ее любовником и против Якубовского, а вы вышли на
каноника... - сказал Владов.
Козюренко улыбнулся.
- Не интуиция, а опыт, - возразил он.
- Мне кажется, вы сразу же догадались, что убил каноник, - продолжал
старший лейтенант.
Козюренко посмотрел на Владова.
- Хочешь знать, как я узнал, что именно поп убил Пруся?
- Если не секрет...
- Ну, какие же от тебя секреты? Откровенно говоря, первое сомнение
зародилось у меня тогда, когда я узнал, что у каноника был приход в селе,
расположенном в районе, где действовал отряд Войтюка. Но лишь сомнение,
больше ничего, - подозревали же мы и Семенишина, и Якубовского, и Суханову
с Григоруком... Когда каноник доказал свое алиби, я подумал, что он
действительно непричастен к преступлению. Но потом увидел у окна комнаты,
где, как утверждает Боринский, он три дня пролежал больной, пожарную
лестницу. Став на карниз, можно дотянуться до нее, спуститься и спрыгнуть
вниз...
- Я тоже обратил на нее внимание, - добавил Владов, - но она
кончается почти на уровне второго этажа.
- Вот именно, - кивнул Козюренко. - Сперва и меня это сбило с толку.
Но мое подозрение окрепло, когда я нашел под сиденьем поповского
"Москвича" разовый талон на телефонный разговор с Желеховым. Талон,
купленный четырнадцатого мая, накануне приезда Пруся во Львов и его
встречи с Юлианом Боринским в соборе.
- Но ведь мы же выяснили, что каноник не использовал талон, - сказал
Владов, с недоумением глядя на начальство.
Козюренко усмехнулся.
- Его погубила жадность, - объяснил он. - На Главпочтамте я узнал,
что было продано два талона - оба на телефонный разговор с Желеховым.
Каноник сомневался, удастся ли ему сразу же связаться с Прусем, и купил
два талона. В тот же день пришел в епархиальное управление и заказал
Желехов. Поговорил с Прусем и пригласил его во Львов, назначив встречу в
соборе. Дело в том, что отец Юлиан был посредником между Вороновым и
Прусем. Он вызвал Воронова во Львов и пообещал Прусю, что сведет его с
антикваром. За определенное вознаграждение, конечно. Восемнадцатого мая в
одиннадцать вечера каноник, как они и договорились во время встречи в
соборе, приехал к Прусю, чтобы отвезти его к Воронову. В действительности
же Боринский и не думал сводить их. Проценты его не устраивали, поэтому и
взял с собой топор, на всякий случай обеспечив себе алиби. А
неиспользованный телефонный талон оставил - жалко, наверно, стало
полтинника. Потом потерял этот талон в машине, и мы нашли его. Тогда я
сразу решил прощупать каноника, - помните, как старший автоинспектор
разгласил служебную тайну, рассказав об убийстве Пруся?
- Я не мог понять, зачем это? - откровенно признался Владов.
- Хотел увидеть, как отреагирует на мои слова святой отец, ведь нам
