если бы его послали с вами, какое несовпадение личностей. Вот потому-то вы
и получили меня. Такими, как он, невозможно пользоваться. Нужен был
простой, непритязательный олух, вроде меня, такой робот, какому вы
приучены отдавать приказы и который не станет обижаться на то, что ему
приказывают. Но простой, непритязательный олух, вроде меня, был бы
неспособен сам справиться со случайностями, в чем иногда может возникнуть
необходимость. Так натолкнулись на мысль о вспомогательных мозгах, которые
можно было бы вставить на место при необходимости подкрепить туповатый
мозг, вроде моего.
- Так ты хочешь сказать, что у тебя полная коробка запасных мозгов,
которые ты попросту приставляешь себе!
- Ну, не настоящих мозгов, - пояснил Никодимус. - Они называются
трансмогами, хотя я не совсем знаю, почему. Кто-то мне говорил однажды,
что это сокращение от слова "трансмогрификация". Есть такое слово?
- Не знаю, - признался Хортон.
- Ну, как бы там ни было, - продолжал Никодимус, - у меня есть
трансмог повара и трансмог физика, и трансмог биохимика - в общем, мысль
вам понятна. В каждом закодирован полный курс колледжа. Я их сосчитал
как-то, но уже забыл. С пару дюжин, пожалуй.
- Так ты можешь и вправду оказаться в силах наладить этот туннель
Плотоядца?
- Я бы на это не рассчитывал, - возразил Никодимус. - Я не знаю, что
в трансмоге инженера. Существуют ведь столько разновидностей инженерного
дела - химическая, электрическая, механическая.
- По крайней мере, у тебя будет какая-то основа.
- Так-то оно так. Да ведь туннель, о котором говорил Плотоядец,
наверняка выстроен не людьми. Людям бы не хватило времени...
- Нет, он может быть человеческим изделием. У них была почти тысяча
лет, можно сделать много чего. Вспомни-ка, чего мы достигли за пятьдесят
лет, о которых ты говорил.
- Да, я знаю. Может быть, вы и правы. Может быть, полагаться на
корабли не очень-то хорошо. Если бы люди полагались на корабли, они бы не
добрались к этому времени так далеко и...
- Могли добраться, если изобрели движение быстрее света. Может быть,
если добиться этого, то никаких природных ограничений скорости уже не
останется. Если сломать световой барьер, то, может, и нет никаких границ
насколько быстрее света можно лететь.
- Я почему-то не думаю, что изобрели движение со сверхсветовой
скоростью, - ответил Никодимус. - Я слышал множество разговоров об этом
после того, как меня вовлекли в проект. Ни у кого, похоже, не было никакой
отправной точки и никаких стоящих соображений о том, как это сделать.
Более чем вероятно - люди просто высадились на планете, далеко не столь
удаленной, как наша, и нашли один из туннелей, а теперь пользуются ими.
- Но ими пользуются не только люди.
- Да, это совершенно очевидно по Плотоядцу. И сколько иных рас
пользуются ими, у нас не может быть представлений. А как быть с
Плотоядцем? Если мы не заставим туннель действовать, он захочет
отправиться с нами на корабле.
- Только через мой труп.
- Вы знаете, я чувствую в точности то же самое. Он довольно
неотесанная личность, и может быть немало хлопот со введением его в
анабиоз. Прежде, чем мы сможем это сделать, нужно узнать его химизм.
- Этим ты мне напоминаешь, что мы не возвращаемся на Землю. Что это
еще за новости? Куда Корабль намерен отправиться?
- Не знаю, - ответил Никодимус. - Мы, конечно, разговариваем время от
времени. Корабль, я уверен, ничего не пытается от меня утаивать. У меня
такое ощущение, что Корабль сам еще не очень хорошо знает, что намерен
делать. Просто, наверное, идти дальше и смотреть, что найдет. Вы, конечно,
понимаете, что Корабль, если захочет, может услышать все, что мы говорим.
- Это меня не беспокоит, - ответил Хортон. - При нынешнем положении
все мы повязаны одной веревочкой. Причем ты куда дольше, чем я. Каким бы
ни было положение, мне, пожалуй, придется отталкиваться от него, ведь
другого-то основания нет. Я почти в тысяче лет от дома и в тысяче лет от
теперешней Земли. Корабль, несомненно, прав, говоря, что, вернись я
обратно, то оказался бы отщепенцем. Можно, конечно, принять все это умом,
но остается странное ощущение в горле. Если бы остальные трое были здесь,
все, мне кажется, было бы по-другому. Я чувствую себя страшно одиноким.
- Вы не одиноки, - возразил Никодимус. - У вас есть Корабль и я.
- Да, пожалуй, что так. Я все время забываю. - Он откинулся от стола.
- Чудесный был обед, - сказал он. - Хотел бы я, чтобы ты мог есть со мной.
Как ты думаешь, не расстроит мне желудок, если я, прежде чем отправиться
спать, возьму ломтик этого остывшего жаркого?
- На завтрак, - ответил Никодимус. - Если хотите, то кусочек на
завтрак.
- Ну, ладно, - согласился Хортон. - Меня еще одно беспокоит. При
твоем теперешнем устройстве человек в этой экспедиции не очень-то и нужен.
Когда меня обучали, команда, состоящая из людей, имела смысл. Но теперь
иное дело. Вы с Кораблем могли бы сами выполнить задание. При таком
положении, отчего бы нас просто не исключить? Зачем было беспокоиться
совать нас на борт?
- Вы стараетесь принизить себя и человеческую расу, - ответил
Никодимус. - Это не более, чем шоковая реакция от того, что вы сейчас
узнали. Вначале идея была в том, чтобы поместить на борт знания и
технологию, а единственный способ, каким это можно было сделать, -
поместить на борт людей, обладающих этими знаниями и технологией. Ко
времени отбытия корабля, однако, были найдены другие средства сохранения
знаний и технологии - в трансмогах, которые могли бы сделать даже таких
простых роботов, как я, множественными специалистами. Но даже при этом нам
все-таки недоставало одного качества - этого странного фактора человека,
биологического условия, которого у нас по-прежнему нет и которое еще ни
один роботолог не смог в нас встроить. Вы говорили о вашем учебном роботе
и вашей ненависти к нему. Вот что происходит, когда переступаешь
определенную границу в улучшении роботов. Они становятся более способными,
но нет человечности, чтобы уравновесить способности, и робот, вместо того,
чтобы сделаться более человекоподобным, становится раздражающим и
непереносимым. Может быть, всегда так и будет. Может быть, человечность -
это такой фактор, которого нельзя добиться искусственно. Экспедиция к
звездам, я полагаю, могла бы эффективно функционировать с одними роботами
и наборами трансмогов для них на борту, но это была бы не человеческая
экспедиция, а ведь это то, ради чего и затевалась эта и другие экспедиции
- искать планеты, на которых могли бы жить люди. Конечно, роботы могут
делать наблюдения и принимать верные решения, и девять раз из десяти наши
наблюдения будут точными, а решения - действительно правильными, но на
десятый раз то или иное, а то и оба, окажутся неверными, потому что роботы
будут рассматривать проблему с точки зрения роботов и принимать решение
мозгами роботов, которым недостает важнейшего человеческого фактора.
- Твои слова успокаивают, - заметил Хортон. - Надеюсь только, что ты
прав.
- Поверьте мне, сэр, я прав.
Корабль сказал:
"Хортон, лучше бы вас сейчас лечь спать. Утром Плотоядец придет на
встречу с вами, и вам нужно хоть немного отдохнуть".
8
Но сон приходил с трудом. Лежа на спине и глядя во тьму, он
чувствовал, как в него вливаются отчужденность и одиночество,
отчужденность и одиночество, которые он до сих пор сдерживал.
"Только вчера, - сказал ему Никодимус. - Вы погрузились в анабиоз
только вчера, потому что века, что пришли и ушли с тех пор, значат для вас
меньше, чем ничего".
Так и есть, подумал он с некоторым удивлением и горечью, только
вчера. А теперь он один, и можно лишь помнить и скорбеть. Скорбеть здесь,
в темноте, на далекой от Земли планете, куда он попал, как ему казалось, в
мгновение ока, чтобы обнаружить родную планету и людей, которых он знал в
этом вчера, погрузившимися в пучину времени.
Хелен умерла, подумал он. Умерла и лежит под стальным блеском чужих
звезд на безвестной планете незарегистрированной звезды, где на фоне
черноты космоса громоздятся туши ледников застывшего кислорода и
изначальные скалы лежат, не подвергаясь эрозии тысячелетие за
тысячелетием; на планете столь же неизменной, как сама смерть.
Все трое вместе - Хелен, Мэри, Том. Только он избег этого - избег
потому, что находился в камере номер один, потому что тупой, неуклюжий,
ограниченный робот не мог придумать ничего другого, чем делать дело по
номерам.
"Корабль", - прошептал он в уме.
"Спите", - ответил Корабль.
"Черт тебя побери, - прошептал Хортон. - Нечего обращаться со мной,
как с младенцем. Нечего указывать, что я должен делать. Спите, говоришь.
Отвлекись, говоришь. Забудь все это, говоришь".
"Мы не говорили, чтобы ты забыл, - возразил Корабль. - Память
драгоценна, и пока ты должен горевать, держись за память покрепче. Когда
горюешь, знай, что мы горюем с тобой. Ибо мы также помним Землю".
"Но вы не хотите туда вернуться. Вы собираетесь идти дальше. Чего вы
ждете найти, чего ищите?
"Невозможно узнать. У нас нет ожиданий".
"И я пойду с вами?"
"Конечно, - ответил Корабль. Мы - одна команда, и ты ее часть".
"А планета? У нас будет время ее осмотреть?"
"Спешить некуда, - сказал Корабль. - У нас впереди все время, сколько
его есть".
"Что мы чувствовали этим вечером? Это ее часть? Или часть того
неизвестного, что мы отправляемся искать?"
"Спокойной ночи, Картер Хортон, - сказал Корабль. - Мы еще поговорим.
Думайте о приятном и постарайтесь уснуть".
О приятном, подумал он. Да, приятное было - там, позади, где небо
было голубым и по нему плыли белые облака, и океан, словно нарисованный,
поглаживал длинными пальцами словно нарисованный берег, и тело Хелен -
белее песка, на котором она лежала. Был пикник и костер, и ночной ветер,
колеблющий смутно различимые деревья. Был огонь свечей на нежно-белой
скатерти с расставленными искрящимися рюмками и мерцающим фарфором, с
музыкой на заднем плане и разлитым повсюду довольством.
Где-то в окружающей тьме неуклюже шевелился Никодимус, силясь не
создавать шума, а в открытый люк проникала отдаленная скрипучая возня
чего-то, какого-то, как он решил для себя, насекомого. Если только здесь
есть насекомые, подумалось ему.
Он попытался думать о планете, лежавшей за иллюминатором, но, похоже,
не мог о ней думать. Она была слишком новой и странной, чтобы думать о
ней. Но зато он обнаружил, что может вызвать в уме пугающее представление
об огромной, пугающей глубине пространства, разделяющего Землю и это
место, и увидел мысленным взором крошечное пятнышко Корабля, плывущего в
этой страшной необозримости пустоты. Пустота преобразилась в одиночество,
и он со стоном повернулся на другой бок и крепко стиснул подушку под
головой.
9
Плотоядец явился вскоре после рассвета.
- Хорошо, - сказал он. - Вы готовы. Мы выступим без спешки. Идти
недалеко. Я осмотрел туннель, прежде чем уйти. Он не исправился.
Он возглавил шествие - вверх по крутому склону холма, потом вниз, в
долину, лежавшую так глубоко среди холмов и настолько поглощенную лесом,
что ночная тьма там еще не совсем рассеялась. Деревья уходили ввысь, лишь
с немногими ветками на первых футах тридцати или около того, и Картер
заметил, что по общему строению они сильно напоминают земные деревья, кора
