ДОКТОР ЛЮКАС: То есть как они должны были функционировать?
СЕНАТОР ГОРТОН: Да, если можно.
ДОКТОР ЛЮКАС: Идея была простой: после того как исследовательский
корабль садился на планету, один из представителей высшей формы жизни этой
планеты захватывался и внимательно изучался. Я думаю, вы знакомы с
процессом биологического сканирования. Все параметры, делающие существо
таким, как оно есть, - строение, химия, обмен веществ, - строго
определены. Данные вводятся в память, после чего передаются синтетическому
человеческому существу, и оно благодаря уникальному принципу незамкнутых
цепей превращается в точную копию существа, параметры которого записаны на
пленках. Процесс должен быть быстротечным: любая заминка может все
погубить. Должно быть, это жуткое зрелище - почти мгновенное превращение
человеческого существа в инопланетное создание.
СЕНАТОР ГОРТОН: Вы говорите, что человек превратится в инопланетное
создание. Значит ли это, что превращение будет всеобъемлющим -
мыслительным, интеллектуальным, если тут подходит этот термин, так же, как
и...
ДОКТОР ЛЮКАС: Человек превращается в это создание. Не вообще в
инопланетное создание, а в точную копию именно того создания, которое
послужило образцом, понимаете? У него будут разум и память этого существа.
Оно сможет немедленно продолжить работу, которую делало инопланетное
существо, с того момента, когда оно прервало ее. Оказавшись за пределами
корабля, оно сможет отыскать приятелей инопланетного существа,
присоединиться к ним и провести исследования...
СЕНАТОР ГОРТОН: Вы хотите сказать, что оно по прежнему будет обладать
и человеческим разумом?
ДОКТОР ЛЮКАС: Трудно сказать. Человеческое мышление, воспоминания,
индивидуальность - все это останется, хотя, вероятно, в очень выхолощенной
форме, и будет существовать как нечто подсознательное, но способное к
быстрому включению в сознание. Существу будет задан мысленный приказ
вернуться на корабль через определенное время и сразу по возвращении
принять человеческий облик. Приняв его, создание сможет вспомнить свое
существование в инопланетном обличье, и данные, получить которые иным
путем, вероятно, было бы невозможно, станут доступны исследованию.
СЕНАТОР ГОРТОН: А можно спросить, вышло ли из этого что-нибудь?
ДОКТОР ЛЮКАС: Трудно сказать, сэр. Отчетов о результатах нет. Есть
записи, свидетельствующие о том, что они - оба этих существа - были
отправлены в космос. Но потом - молчание.
СЕНАТОР ГОРТОН: По вашим предположениям, с ними что-то стряслось?
ДОКТОР ЛЮКАС: Да, возможно. Нам этого никак не узнать.
СЕНАТОР ГОРТОН: Может быть, существа оказались недееспособными?
ДОКТОР ЛЮКАС: О нет, свои функции они бы выполнили. Не было никаких
причин, мешавших им действовать так, как запланировано. Они просто не
могли не работать.
СЕНАТОР ГОРТОН: Я задаю все эти вопросы, потому что знаю: если их не
задам я, это сделает мой уважаемый коллега. А теперь позвольте спросить
вас о том, о чем он бы не спросил: может ли такой псевдочеловек быть
создан сегодня?
ДОКТОР ЛЮКАС: Да. Располагая проектом, мы можем создать его без
малейшего труда.
СЕНАТОР ГОРТОН: Однако другие экземпляры не создавались, насколько
вам известно?
ДОКТОР ЛЮКАС: Насколько мне известно, нет.
СЕНАТОР ГОРТОН: Не согласились бы вы предположить...
ДОКТОР ЛЮКАС: Нет, сенатор, не согласился бы.
СЕНАТОР СТОУН: Простите, что перебиваю вас. Доктор Люкас, у вас есть
какой-либо описательный термин для процесса, применяемого при изготовлении
такого рода людей?
ДОКТОР ЛЮКАС: Да, есть. Он называется "принцип оборотня".
11
На стоянке с противоположной стороны улицы какой-то мужчина вынес из
дома кадку и поставил ее во внутреннем дворике у края бассейна. В кадке
было дерево, и, когда человек опустил ее на землю и пошел прочь, дерево
зазвенело, словно множество веселых серебряных бубенцов.
Блейк, который сидел на стуле, закутавшись в халат в оранжевую
полоску, оперся локтями о перила балкона и, напрягая глаза, стал смотреть
с высоты пятого этажа на деревце, чтобы убедиться в том, что звон исходит
действительно от него.
Вашингтон дремал в голубой дымке раннего октябрьского вечера.
Несколько наземных машин проехали по бульвару под окнами, мягко "вздыхая"
своими воздушными соплами. Вдалеке над Потомаком покачивалось несколько
леталок - летающих стульев с сидящими на них людьми. Дома на стоянке
стояли ровными рядами; перед каждым раскинулась сочная зеленая лужайка с
клумбами в ярких осенних цветах; поблескивали голубые бассейны.
Перегнувшись через перила и вытянув шею, Блейк едва-едва смог разглядеть
свой собственный дом на бульваре, стоявший в глубине, в третьем ряду от
мостовой.
Ближайшим соседом Блейка на веранде солярия был пожилой мужчина, по
самые уши закутанный в толстое красное одеяло. Он невидящими глазами
смотрел в пустоту за парапетом и что-то бормотал. Неподалеку двое
пациентов играли в какую-то настольную игру. Кажется, в шашки.
Служащий солярия торопливым шагом пересек веранду.
- Мистер Блейк, к вам пришли, - сообщил он.
Блейк встал и обернулся. В дверях веранды стояла высокая темноволосая
женщина в бледно-розовой накидке из ткани с шелковым блеском.
- Это мисс Гортон, - сказал Блейк. - Пожалуйста, пригласите ее.
Она пересекла веранду и протянула ему руку.
- А я вчера ездила в вашу деревушку, - сказала она, - и обнаружила,
что вас там нет.
- Жаль, что не застали меня, - произнес Блейк. - Присаживайтесь.
Она уселась в кресло, а Блейк пристроился на перилах.
- Вы с отцом в Вашингтоне, - сказал он. - Эти слушания...
Она кивнула:
- Да, они начались сегодня утром.
- Вы, наверное, посетите несколько заседаний.
- Наверное, - подтвердила она. - Хотя это довольно тягостное зрелище.
Больно смотреть, как твоему отцу задают хорошую взбучку. Я, конечно,
восторгаюсь тем, как он борется за то, во что верит, но мне бы хотелось,
чтобы иногда он выступал и за то, что одобряет наша общественность. Увы,
сенатор почти никогда не делает этого. Вечно он на стороне тех, кого
публика считает неправыми. А на этот раз отец может серьезно пострадать.
- Вы имеете в виду Принцип Единогласия? Не далее как позавчера я
что-то читал об этом. По-моему, глупое правило.
- Возможно, - согласилась она. - Но именно так обстоит дело. Из-за
него власть большинства натыкается на совершенно ненужные ограничения.
Если сенатору придется удалиться от общественной деятельности, это его
убьет. Она для него суть и смысл всей жизни.
- Мне очень понравился ваш отец, - сказал Блейк. - В нем есть что-то
от самой природы, что-то гармонирующее с тем домом, в котором вы живете.
- Вы хотите сказать, некая старомодность?
- Ну, может быть. Хотя это не совсем точное слово. В нем чувствуется
какая-то основательность и вместе с тем одержимость и очевидная
самоотверженность...
- О да, - проговорила она, - самоотверженность в нем есть, и это
достойно восхищения. Думаю, что большинство людей в восторге от него, но
он вечно как-то умудряется их рассердить, указывая им на их ошибки.
Блейк рассмеялся:
- Насколько я знаю, это самый верный способ кого-то рассердить.
- Возможно, - согласилась Элин. - Ну, а как вы?
- У меня все хорошо, - сказал он. - Здесь я нахожусь без какой-либо
определенной причины. А перед вашим приходом сидел и слушал, как звенит
дерево. Будто много-много колокольчиков. Я ушам своим не поверил. Какой-то
человек на той стороне улицы вынес из дома деревце, поставил рядом с
бассейном, и оно зазвенело.
Она подалась вперед и посмотрела туда, куда показывал Блейк. Деревце
залилось серебристой бубенцовой трелью.
- Это монастырское деревце, - сказала она. - Их не так уж и много.
Несколько штук завезли с какой-то далекой планеты. Не могу припомнить, как
оно называется.
- Я без конца сталкиваюсь с совершенно незнакомыми мне вещами, -
признался Блейк. - С вещами, которых никогда прежде не знал. И начинаю
бояться, что у меня опять галлюцинации.
- Как в тот раз, когда вы подошли к нашему дому?
- Совершенно верно. Я до сих пор не знаю, что случилось в ту ночь.
Этому нет объяснения.
- Врачи...
- От врачей, похоже, мало проку. Они в такой же растерянности, как и
я.
- Вы рассказали об этом своему врачу?
- Да нет, не рассказывал. У бедняги и так хлопот полон рот. Ну,
добавился бы еще один фактик..
- Но он может иметь большое значение.
- Не знаю, - ответил Блейк.
- Кажется, будто вам все это почти безразлично, - сказала Элин
Гортон. - Будто вам вовсе не хочется выяснить, что же с вами случилось. А
может, просто страшитесь это узнать.
Блейк бросил на нее настороженный взгляд.
- У меня несколько иное мнение на этот счет, - сказал он. - Но может
статься, что вы правы.
Доносившийся с противоположной стороны улицы звон стал другим:
многоголосая трель серебряных бубенцов сменилась звучным и дерзким боем
большого набата, тревожно плывшим над крышами древнего города.
12
В тоннеле волнами разливался страх. Все вокруг было пропитано
запахами и голосами другой планеты. Лучи света скользили по стенам, а пол
под ногами был твердым, как камень.
Существо скрючилось и захныкало, чувствуя, как напряжена каждая
мышца, как в каждый нерв вгрызается парализующий ужас. Тоннель тянулся и
тянулся вперед, и выхода не было. Все, это конец. Ловушка. Как оно сюда
попало? Куда - сюда? Неизвестно куда и, уж конечно, не по своей воле. Его
поймали и зашвырнули сюда, и никакого объяснения этому не было.
Да, оно помнило какое-то прошлое, и тогда было сыро и жарко, и темно,
и все заполняло неприятное чувство, что по нему ползает множество
крошечных живых организмов. А теперь было жарко, и светло, и сухо, а
вместо них он ощущал вдалеке присутствие более крупных существ, и мысли их
громовыми, барабанными ударами отдавались у него в мозгу.
Разогнувшись наполовину и царапая когтями по твердому полу, существо
обернулось. Позади, так же как впереди, тоннель уходил в бесконечность.
Замкнутое пространство, в котором не было звезд. Зато был разговор:
мысленный разговор, и глухо шуршащий разговор с помощью звуков -
сбивчивый, путаный, расплывчатый разговор, который вспухал пеной и сыпал
искрами и не имел ни глубины, ни смысла...
Мир - тоннель, в ужасе подумало существо, узкое замкнутое
пространство, пропитанное зловонием, насыщенное бессмысленной речью,
бурлящее страхом и не имеющее конца.
Существо видело, что в тоннеле имелись отверстия. Они вели,
несомненно, в другие такие же тоннели без конца и начала.
Из одного из дальних отверстий появилось огромное, жуткое, нелепое
создание. Оно с цокающим звуком шагнуло в тоннель, повернулось к нему и
завизжало. Волна невыносимого страха вздыбилась в мозгу этого уродливого
создания и заполнила его разум. Создание развернулось и очень быстро
побежало прочь.
Существо вскочило, царапая когтями по жесткой поверхности, и
метнулось к ближайшему отверстию, уводящему прочь от этого тоннеля. В его
теле паника судорогой свела внутренности, разум затянуло парализующей
дымкой испуга, и откуда-то сверху тяжелым грузом обрушилась темнота.
В тот же миг оно перестало быть собой, оно находилось теперь не в
тоннеле, а у себя в теплой, уютной темноте, служившей ему тюрьмой.
