не снаружи осматривает, а заглядывает в самое нутро. Я это чувствую. Не
знаю как, но чувствую. Как будто он залезает к нам внутрь и...- Она вдруг
оборвала на полуслове.- Ты меня прости. Напрасно я так говорю. Это даже
как-то не очень прилично.
- Вообще наше положение не очень приличное,- сказал я.-
Пожалуй, придется менять свои понятия о том, что прилично, а что
неприлично. Пожалуй, очень многое придется менять и самим меняться. И
это будет не слишком приятно.
- Ты говоришь так, как будто все уже решено.
- Боюсь, что так оно и есть.
И я повторил ей то, что Смит сказал репортерам. На душе немного
полегчало. Больше я ни с кем не мог бы поделиться. Слишком угнетало
ощущение собственной вины, всякому другому, кроме Нэнси, я постыдился
бы хоть словом обмолвиться.
- Зато теперь не бывать войне,- сказала Нэнси.- Во всяком случае,
такой войне, какой все на свете боялись.
- Да, войне не бывать.- Меня это почему-то не очень утешало.- Но с
нами может случиться что-нибудь еще похуже войны.
- Хуже войны ничего не может быть.
Ну, конечно, так будут говорить все и каждый. Может быть, они и
правы. Но теперь на нашу Землю явятся пришельцы - и, раз уж мы это
допустили, мы в их власти. Они нас провели, и нам нечем защищаться.
Цветам довольно к нам проникнуть - и они могут вытеснить, подменить
собою все растения на всей Земле, а мы и знать ничего не будем, не в
наших силах это обнаружить. Стоит их впустить - и мы уже никогда ничего
не будем знать наверняка. А с той минуты, как они заменят наши растения,
они наши хозяева и повелители. Ибо весь животный мир на Земле, в том
числе и человек, существует только благодаря земным растениям.
- Одного не пойму,- сказал я.- Ведь они могли всем завладеть и без
нашего ведома. Немного времени, немного терпения - и они все равно
захватили бы всю Землю, а мы бы ничего и не подозревали. Ведь
некоторые уже попали в Милвил, пустили здесь корни. Им необязательно
оставаться цветами. Они могут обратиться во что угодно. За сто лет они
подменили бы собой каждую ветку и листок, каждую травинку...
- Может быть, тут важно время, какой- то срок,- сказала Нэнси.-
Может быть, им почему-то нельзя ждать так долго.
Я покачал головой.
- Времени у них вдоволь. А захотят - так добудут еще, они умеют
им управлять.
- Ну, а если им что-то нужно от людей? Вдруг у вас есть что-то
такое, чего им не хватает? Общество, состоящее из растений, само по себе
ровно ничего не может. Они не передвигаются, и у них нет рук. Накопить
бездну знаний - это они могут, и мыслить, и обдумывать, строить любые
планы. А вот осуществить эти планы и замыслы им не под силу. Для этого
им нужны товарищи и помощники.
- Помощники у них и сейчас есть,- напомнил я.- Сколько угодно.
Кто-то смастерил же для них ту машинку - №машину времени¤. А доктор,
похожий на обезьянку? А верзила Смит? Нет, помощников и сотрудников
Цветам хватает. Тут кроется что-то другое.
- Может быть, жители тех миров - обезьянки, великаны - не то, что
им нужно.- сказала Нэнси.- Может, они переходят из одного мира в другой
потому, что ищут какое- то другое человечество. Самое подходящее для
них. Ищут подходящих товарищей и сотрудников. Вдруг мы и есть самые
подходящие.
- Наверно, все другие оказались недостаточно злыми и подлыми,-
вырвалось у меня.- Возможно, они ищут злобное племя, племя убийц. А мы
и есть убийцы. Может, им нужны такие, чтоб набрасывались, как бешеные,
на новые миры и всюду несли разорение и гибель,- беспощадное племя,
свирепое, ужасное. Ведь если вдуматься, мы ужасны. Наверно, Цветы так и
рассчитали, что, если они объединятся с нами, их уже никто и ничто не
остановит. Вероятно, они правы. У них - богатейшие запасы знаний,
могущественный разум, а у нас - понимание физических законов, чутье ко
всякой технике: если все это объединить, для них и для нас не останется
ничего невозможного.
- А по-моему, совсем не в том дело. Что с тобой, Брэд? С самого
начала мне казалось, что эти Цветы, на твой взгляд, не так уж плохи.
- Может, они и не плохи. Но они столько раз меня обманывали, и
каждый раз я попадался на удочку. По их милости я - пешка, козел
отпущения.
- Так вот что тебя точит.
- Я себя чувствую последним мерзавцем,- признался я.
Мы еще посидели молча. Улица лежала тихая, пустынная. За все
время, пока мы сидели вот так рядом на крыльце, мимо ни разу никто не
прошел.
- Не понимаю, как люди могут обращаться к этому чужому
доктору,- вновь заговорила Нэнси.- Меня от одного его вида жуть берет.
Кто его знает...
- Мало ли народу верит знахарям и шарлатанам,- сказал я.
- Но это не шарлатанство. Он и вправду вылечил доктора Фабиана
и всех остальных. Я совсем не думаю, что он жулик, только он страшный,
отвратительный.
- Может быть, мы ему тоже страшны и отвратительны.
- Тут еще другое. Слишком непривычно он действует. Никаких
лекарств, инструментов, никакой терапии. Он просто смотрит на тебя,
влезает в самое нутро - безо всякого зонда, но все равно ты это
чувствуешь,- и пожалуйста, ты совершенно здоров... не просто вылечился
от болезни, а вообще совершенно здоров. Но если он так легко справляется
с нашим телом, как насчет духа? Вдруг он может перекроить и наши души,
весь строй наших мыслей:
- Некоторым гражданам города Милвила это было бы совсем не
вредно. Хигги Моррису, например.
- Не шути этим, Брэд,- резко сказала Нэнси.
- Ладно. Не буду.
- Ты так говоришь просто, чтобы отогнать страх.
- А ты говоришь об этом так серьезно, потому что стараешься
сделать вид, будто все очень просто и обыкновенно.
Нэнси кивнула.
- Только я зря стараюсь,- призналась она.- Совсем это все не
просто и не обыкновенно.
Она поднялась.
- Проводи меня.
И я проводил ее до дому.
24.
Когда стало смеркаться, я пошел к центру города. Сам не знаю,
чего меня туда потянуло. Должно быть, просто я не находил себе места.
Слишком большой и слишком пустой у меня дом - никогда еще он не был
так пуст,- и слишком тихо все по соседству. Ни звука, лишь изредка,
урывками, откуда-то донесется неестественно громкий, механически
усиленный голос - то взволнованный, то наставительный. Во всем Милвиле
наверняка нет такого дома, где не слушали бы сейчас последних известий
по радио или по телевидению.
Но когда я включил было у себя в гостиной телевизор и попробовал
смотреть и слушать, мне стало совсем невмоготу.
Комментатор - один из самых популярных - разглагольствовал с
необычайным хладнокровием и уверенностью:
@№...никакой возможности проверить, действительно ли
приспособление, которое сейчас вращается в нашем небе, в состоянии
сыграть роль, для которой, как уверяет наш гость из другого мира, мистер
Смит, оно предназначено. Оно многократно было замечено радарными
установками и всякими наблюдательными пунктами, но похоже, что, по
тем или иным причинам, они сразу же теряют его из виду; были также
сообщения, и как будто вполне достоверные, о случаях визуального
наблюдения. Но более точных и определенных сведений пока получить не
удалось.
В Вашингтоне, очевидно, полагают, что неизвестному существу,- а
нам ничего не известно ни о его личности, ни о расовой принадлежности,-
едва ли можно просто поверить на слово. Видимо, сегодня в столице ждут
дополнительных заявлений, исходя из которых возможно будет прийти к
более обоснованным выводам, и лишь после этого, вероятно, будет
обнародовано какое-либо официальное сообщение.
Такова, разумеется, версия для широкой публики: что делается за
кулисами, можно только догадываться. И смело можно сказать, что то же
самое происходит во всех столицах на всем земном шаре.
Совсем иное настроение царит вне правительственных сфер.
Новость повсеместно вызвала бурю восторга. В Лондоне стихийно
возникли манифестации, по улицам движутся веселые, праздничные
шествия; Красная площадь в Москве заполнена шумной, ликующей толпой.
Как только новость распространилась, во всех странах в церкви и храмы
начал стекаться народ, спеша вознести благодарственные молитвы.
В народных массах не чувствуется ни малейших сомнений и
колебаний. Как у нас, в Соединенных Штатах, так и в Англии, во Франции,
да и во всем мире простые люди приняли странное заявление пришельцев
за чистую монету. Потому ли, что человеку свойственно верить в то, во что
хочется поверить, или по каким-то иным причинам, но факт остается
фактом: недоверие, которым не далее как сегодня утром встретила новость
широкая публика, рассеялось с поразительной быстротой.
По-видимому, общественное мнение отнюдь не склонно учитывать
какие-либо привходящие обстоятельства и предполагаемые осложнения.
Перед вестью о том, что отныне ядерная война невозможна, все остальное
стало мелким и ничтожным. Это лишь показывает, в каком молчаливом,
быть может, подсознательном, но страшном и тягостном напряжении жило
до сего дня человечество...¤@
Я выключил телевизор и пошел бродить по дому; быстро темнело,
шаги мои непривычно гулко отдавались в пустынных комнатах.
Хорошо этому благодушному, самодовольному комментатору
сидеть где-то там, за тысячу миль, в ярко освещенной студии и, по-актерски
играя отлично поставленным голосом, неторопливо рассуждать о том, что
происходит. Хорошо им всем, всем, кроме меня, даже здесь, в Милвиле,
сидеть и слушать его рассуждения. А я не могу слушать... просто
выдержать не могу.
Отчего я терзаюсь, виноват я, что ли? Может, и виноват, ведь не
кто-нибудь, а я принес на Землю ту машинку, не кто-ни будь, а я привел
Смита на пресс-конференцию у барьера. Я свалял дурака - ох, какого же я
свалял дурака! - и мне чудится, что всему свету это известно.
А может, после разговора с Нэнси в глубине души у меня зреет
уверенность, что есть какая-то малость, какой-то пустяк, случайность,
неясное побуждение или мелкое обстоятельство, которое я прозевал,
которое никому из нас не удается заметить и понять,- и если бы только
уловить эту крупицу истины, все разом станет просто и ясно, и в
надвигающейся перемене мы увидим некий смысл?
Я искал эту неизвестную величину, туза, который нежданно
обернется козырным, неприметную малость, которую все мы проглядели и
которая, однако, сулит последствия необычайной важности,- искал и не
находил.
А может быть, я все-таки ошибаюсь. Может быть, ее и нет, этой
спасительной неизвестной величины. Просто мы попали в капкан и
обречены, и надеяться не на что.
Я вышел из дому и побрел по улице. Идти никуда не хочется, но
надо: может, от ходьбы, от вечерней свежести прояснится голова.
За полквартала от дома я услыхал постукивание. Оно как-будто
приближалось, а вскоре я различил какой-то белый ореол, который словно
бы подскакивал в такт этому мерному стуку. Я остановился и смотрел, не
понимая, а постукивание и вздрагивающий белый круг все приближались.
Еще минута - и я понял: навстречу, в ореоле снежно-белых волос, шла
миссис Тайлер, опираясь на неизменную палку.
- Добрый вечер, миссис Тайлер,- сказал я как мог тихо и ласково,
чтоб не испугать старуху.
Она остановилась, повернулась ко мне.
- Это Брэдшоу, да? Я плохо вижу, но я узнала тебя по голосу.
- Да, это я. Поздно вы гуляете, миссис Тайлер.
- Я шла к тебе, да только прошла мимо твоего дома. Забывчива
стала, вот и прошла мимо. А потом вспомнила и повернула обратно.
- Что я могу для вас сделать?
- Так ведь все говорят, ты видел Таппера. Даже погостил у него.
- Это верно,- признался я.
Меня даже в пот бросило, я со страхом ждал следующего вопроса.
Она придвинулась ближе, закинула голову, всмотрелась мне в
лицо.
- А правда, что у него там хорошая служба?
- Да,- сказал я,- очень хорошая.
- И начальство ему доверяет?
- Да, так я понял. Я бы сказал, ему доверен немаловажный пост.
- Он что-нибудь говорил обо мне?
- Да,- солгал я.- Он про вас спрашивал. Сказал, что все хотел вам
