солнце, что светит над землей, только до сих пор не знаю, верно это или
нет. Как видно, не больно-то много люди о них знают.
- Есть и такие, кто знает много, - сказал незнакомец.
- Уж не вы ли? - спросил Инек с легкой усмешкой, потому что его
гость совсем не походил на человека, который много знает.
- Да, я, - ответил тот. - Хотя есть и другие, которые знают
несравненно больше меня.
- Я иногда задумывался... - сказал Инек. - Если звезды это солнца,
то, возможно, там, наверху, есть и планеты, а может быть, и люди тоже...
Он вспомнил, как сидел однажды у костра, коротая вечер за
разговорами со своими приятелями, и упомянул о том, что, мол, на других
планетах, которые крутятся вокруг других солнц, живут другие люди;
приятели тогда здорово посмеялись над ним и еще долго потом отпускали в
его адрес шуточки, поэтому Инек никогда больше не делился с ними
своими догадками. Впрочем, он и сам не особенно в них верил - мало ли
что придет в голову ночью у костра.
А вот сейчас вдруг опять заговорил об этом, да еще с совершенно
незнакомым человеком. С чего бы это?..
- Вы в самом деле верите, что там тоже живут люди? - спросил
путник.
- Да так, пустые домыслы... - ответил Инек.
- Ну, не такие уж и пустые, - сказал незнакомец. - Другие планеты и
вправду есть, и на них живут другие люди. Я один из них.
- Но вы... - начал было Инек и тут же умолк.
Кожа на лице незнакомца лопнула и начала сползать в стороны, а
под ней Инек увидел другое лицо, не похожее на человеческое.
И в ту минуту, когда маска сползла с этого другого лица, через все
небо полыхнула огромная молния, тяжелый грохот сотряс землю, а
издалека донесся шум дождя, обрушившегося на холмы, - он все близился и
нарастал.
7.
Вот так это и началось, думал Инек, больше века назад. Фантазия,
родившаяся у горящего в ночи костра, обернулась реальностью, и теперь
Земля отмечена на всех галактических картах как пересадочная станция для
многочисленных путешественников, добирающихся от звезды до звезды.
Когда-то все они были чужаками, но это давно уже не так. Просто для
Уоллиса такой категории не существовало: в любом обличье и какую бы
цель они ни преследовали - все они для него люди.
Он взглянул на запись от 16 октября 1931 года и быстро ее
перечитал. То, что его интересовало, оказалось в самом конце:
~Улисс сказал, что жители шестой планеты Тубана, возможно,
самые выдающиеся математики во всей галактике. Похоже, они создали
новую систему счисления, превосходящую любую из существовавших
ранее, и она особенно полезна для обработки статистических данных.~
Инек захлопнул дневник и сел в кресло. Интересно, подумал он,
знают ли статистики с Мицара-Х о достижениях жителей Тубана?
Возможно, знают, поскольку и они применяют порой для обработки
информации нетрадиционные методы.
Он отодвинул дневник в сторону и, покопавшись в ящике стола,
извлек свою таблицу, расстелил ее на столе, проглядел еще раз и
погрузился в раздумья. Если бы он только был уверен... Если бы знал
мицарскую систему лучше... Последние десять лет Инек работал над этой
таблицей, проверяя и перепроверяя все известные ему факторы по системе,
выработанной на Мицаре, снова и снова пытаясь определить, те ли факторы
он использует, что нужны для анализа... Инек крепко стиснул кулак и
ударил им по столу. Если бы только быть уверенным до конца. Если бы
можно было с кем-нибудь поговорить. Но именно этого он пытался
избежать, поскольку такой ход очень ясно показал бы обнаженность,
беспомощность человечества.
А он все еще был человеком. Странно, подумал он, что ничего не
изменилось, что за сто с лишним лет общения с существами из множества
других миров он по-прежнему остается человеком с планеты Земля.
Ибо связи его с Землей во многих отношениях давно уже
прервались. Он теперь общался с одним-единственным человеком, со
старым Уинслоу Грантом. Соседи его сторонились, а больше тут никто не
бывал, если не считать наблюдателей, которых он видел довольно редко,
скорее мельком, а то и вообще просто их следы.
Только старый Уинслоу Грант да Мэри и другие люди-тени время
от времени скрашивали его одинокие часы.
Вот и вся его Земля - старик Уинслоу, люди-тени да акры
принадлежавшей семье фермы, раскинувшиеся вокруг дома. Но не сам дом,
поскольку дом уже принадлежал галактике.
Он закрыл глаза и принялся вспоминать, как выглядел дом в те
давние времена. Здесь вот, где он сидит, была кухня с железной плитой,
огромной черной плитой, сверкающей своими огненными зубами в щели
решетки для поддува. У самой стены стоял стол, где они втроем ели, и он
даже помнил, что на нем стояло: графинчик с уксусом, стакан с ложками и
судок с горчицей, хреном и соусом из красного перца в центре стола, на
красной скатерти в клеточку, точно какое-то украшение.
Зимний вечер, Инеку года три или четыре. Мама у плиты готовит
ужин. Он сидит на полу, играет в кубики и деревянные дощечки, а снаружи
доносится приглушенное завывание ветра. Отец только что вернулся из
хлева, где доил коров, и вместе с ним в дом ворвался порыв ветра, несущий
вихрь снежинок. Дверь тотчас захлопнулась, ветер и снег остались
снаружи, в ночном мраке и непогоде. Отец поставил ведро с молоком в
раковину. Инек смотрит на него: на бороде и на бровях отца налип снег, в
усах поблескивают мелкие льдинки.
Эта картина все еще перед ним, словно три восковых манекена,
застывших на стенде исторического музея: отец с примерзшими к усам
льдинками, в больших валенках до колен; раскрасневшаяся у жаркой плиты
мать в кружевном чепце и он сам с кубиками на полу.
Помнилось ему и еще кое-что, может быть, отчетливее, чем все
остальное. На столе стояла большая лампа, а на стене за ней висел
календарь, и свет от лампы падал на картинку, словно луч прожектора. На
ней был изображен Санта Клаус в санях, несущихся по просеке в лесу, и
весь лесной народец высыпал на обочины полюбоваться им. В небе висела
большая луна, а землю укрывал толстый слой снега. Два зайца глядели на
Санта Клауса во все глаза, рядом стоял олень, чуть дальше, закутавшийся в
собственный хвост енот, а на низко свисающей ветке рядышком сидели
белка с синицей. Старый Санта Клаус приветственно вскинул руку со
свернутым кнутом, щеки у него раскраснелись, он весело улыбался, а сани
тянули гордые, сильные, неутомимые северные олени.
Сквозь все эти годы Санта Клаус из девятнадцатого столетия
мчался по заснеженным дорогам времени, весело приветствуя лесных
жителей. И вместе с ним мчался золотой свет настольной лампы, по-
прежнему ярко освещавшей стену и скатерть в клеточку.
Да, думал Инек, что-то всегда остается навечно - хотя бы
воспоминание об уютной теплой кухне в студеную зимнюю ночь из детства.
Но это лишь воспоминание, память души, потому что в жизни
ничего такого не сохранилось. Кухни уже нет, и нет общей комнаты со
старинным диваном и креслом-качалкой, нет гостиной со старомодными
парчовыми занавесами и шелковыми шторами. Не сохранились ни гостевая
спальня на первом этаже, ни семейные спальни на втором.
Вместо всего этого появился один большой зал. Пол на втором
этаже и все перегородки убрали, и получился зал, одну сторону которого
занимает галактическая пересадочная станция, а на другой живет ее
смотритель. В углу стоит кровать, у противоположной стены - плита,
работающая на неизвестном Земле принципе, и холодильник - тоже
инопланетного происхождения. Все свободное место вдоль стен занято
шкафами и полками, заставленными журналами, книгами и дневниками.
В доме сохранилась только одна примета тех давних времен.
старый массивный камин, сложенный из кирпича и местного камня, у
стены общей комнаты, - единственное, что Инек не разрешил убрать
инопланетным рабочим, которые устанавливали аппаратуру станции.
Камин стоял на месте, напоминая о далеких днях прошлого, словно
последняя частичка Земли в доме, а над ним выступала из стены дубовая
каминная полка, которую отец Инека сам вырубил из толстого бревна и
потом обтесал рубанком и стругом.
На каминной и на книжных полках, на столе стояли и лежали
различные предметы внеземного происхождения, для многих из которых
даже не существовало земных названий, подарки от дружелюбных
путешественников, - их много накопилось за долгие годы. Некоторым из
них находилось применение, на другие можно было только смотреть, но
попадались и совершенно бесполезные вещи - эти либо не могли быть
использованы человеком, либо просто не работали в земных условиях, либо
созданы были для каких-то целей, о которых Инек не имел ни малейшего
понятия. Несколько смущаясь, он принимал эти дары, потому что люди,
дарившие их, всегда делали это от души, и долго, путано благодарил.
В другой половине дома размещался сложный комплекс
аппаратуры, переносившей странников от звезды до звезды; он занимал все
пространство до самого потолка.
Постоялый двор. Пересадочная станция. Галактический
перекресток.
Инек свернул таблицу и убрал в ящик стола. Дневник поставил на
место среди других таких же дневников. Потом взглянул на галактический
хронометр: пора было идти.
Он придвинул кресло вплотную к столу, взял со спинки стула
куртку и надел ее. Затем снял с крюков винтовку и, повернувшись к стене
лицом, произнес одно-единственное слово. Дверь бесшумно отъехала в
сторону, и Инек перешел в свой скудно обставленный сарайчик. Секция
стены за его спиной так же бесшумно скользнула на место, и даже следа
разъема не осталось.
Инек вышел во двор. День был изумительный, один из последних
дней уходящего лета. Еще неделя другая, подумал он, и появятся первые
признаки осени, начнутся заморозки. Уже зацвел золотарник, а днем
раньше начали распускаться в канаве у забора первые астры.
Он завернул за угол дома, прошел через большое запущенное поле,
поросшее орешником и редкими деревьями, направился к реке.
Вот она, Земля, размышлял он, планета, созданная для Человека.
Но не для одного его, ведь на ней живут лисы, совы, горностаи, змеи,
кузнечики, рыбы и множество других существ, что населяют воздух, почву
и воду. И даже не только для них, для здешних обитателей. Она создана и
для странных существ, что называют домом другие миры, удаленные от
Земли на многие световые годы, но в общем-то почти такие же, как Земля.
Для "улиссов", и "сиятелей", и для всех других инопланетян, если у них
вдруг возникнет необходимость или желание поселиться на этой планете и
если они смогут жить тут вполне комфортно, без всяких искусственных
приспособлений.
Наши горизонты, думал Инек, так узки, и мы так мало видим.
Даже сейчас, когда, разрывая древние путы силы тяжести, поднимаются на
столбе огня ракеты с мыса Канаверал, мы так мало задумываемся о том,
что лежит за этими горизонтами.
Душевная боль не оставляла его и только усиливалась, боль,
вызванная стремлением поведать человечеству все то, что он узнал. Не
только передать какие-то конкретные технические сведения - хотя что-то
Земле обязательно пригодилось бы, - но, самое главное, рассказать о том,
что во Вселенной есть разум, что человек не одинок, что, избрав верный
путь, он уже никогда не будет одинок.
Инек миновал поле, перелесок и поднялся на большой каменный
уступ на вершине скалы, высящейся над рекой. Он стоял там, как стоял уже
тысячи раз по утрам, и глядел на реку, величественно несущую серебристо-
голубые воды через заросшую лесом долину.
Старая, древняя река, мысленно обращался к ней Инек, ты
смотрела в холодные лица ледников высотой в милю, которые пришли,
побыли и ушли, отползая назад к полюсу и цепляясь за каждый дюйм; ты
уносила талую воду с этих самых ледников, заливавшую долину
невиданными доселе потопами, ты видела мастодонтов, саблезубых тигров,
бобров величиной с медведя, что бродили по этим вековым холмам,
оглашая ночь рыком и ревом; ты знала небольшие тихие племена людей,
