- Нет, ничего, - ответил он. - Я просто задумался. Прошу прощения.
- Ты говорил о том, какие великие открытия ждут нас в галактике, -
сказал Дэвид. - Вот тот, например, раздел математики, о котором ты когда-
то нам рассказывал...
- Ты имеешь в виду математику Арктура? Я и сейчас знаю не
больше, чем тогда. Слишком для меня сложно. Этот раздел математики
основан на поведенческом символизме.
Трудно даже назвать эту дисциплину математикой, думал он, хотя,
если вдуматься, математика - самый подходящий термин. Это именно то,
чего, без сомнения, не хватает ученым Земли, чтобы их социальные
исследования оказывались эффективными и логичными в такой же степени,
как эффективны и логичны механизмы, создаваемые на планете с помощью
традиционных разделов математики.
- А вспомни биологию, созданную расой из созвездия Андромеды,
которая заселила все эти непокорные планеты, - сказала Мэри.
- Да, я помню. Но Земля должна развиться и интеллектуально, и
морально, прежде чем мы сможем рискнуть по их примеру использовать
такие знания. Хотя, я думаю, даже сейчас им нашлось бы применение.
При воспоминании о том, как андромедяне использовали свои
знания, его охватывала дрожь. Видимо, это доказывало, что он все еще
гражданин Земли, которому по-прежнему близки все пристрастия,
предубеждения и привычки человеческого разума. Потому что андромедяне
поступили в полном соответствии со здравым смыслом. Если ты не можешь
колонизировать планету, оставаясь самим собой, в том виде, в каком
существуешь, тогда ты просто изменяешься. Превращаешь себя в существо,
которое способно на этой планете жить, и подчиняешь ее себе. Если надо
стать червем, становишься червем. Или насекомым, или моллюском, или
чем-то еще - чем или кем нужно. И меняешь ты при этом не только тело, но
и разум, меняешь его до такой степени, какая необходима, чтобы выжить
на этой планете.
- А все их лекарства? - продолжала Мэри. - Все медицинские
знания, которые можно было бы использовать на Земле. Хотя бы тот
маленький набор, что прислали тебе из Галактического Центра.
- Да, набор лекарств, которые могли бы вылечить практически
любую болезнь на Земле. Это мучит меня, пожалуй, сильнее всего. Знать,
что они вот там, в шкафу, то есть уже на этой планете, где в них нуждается
так много людей...
- Ты мог бы отправить образцы каким-нибудь медицинским
организациям или производителям лекарств, - сказал Дэвид.
Инек покачал головой.
- Я уже думал об этом. Но я должен помнить и о галактике, о своих
обязательствах перед Галактическим Центром. Они так старались, чтобы
станция осталась незамеченной. Мне нужно думать об Улиссе и обо всех
моих друзьях. Я не могу разрушить их планы. Не могу предать их. И
вообще, если вдуматься, Галактический Центр и работа, которую они
выполняют, - все это гораздо важнее, чем одна только Земля.
- И нашим, и вашим, значит, - произнес Дэвид с легкой издевкой в
голосе.
- Вот именно. Одно время - много лет назад - я хотел написать
несколько статей для научных журналов. Не медицинских, разумеется,
потому что я ничего не смыслю в медицине. Лекарства у меня есть, лежат
себе на полке, и к ним даже приложены инструкции по использованию, но
это таблетки, порошки, мази или что-то там еще - все уже готовое. Однако я
все-таки набрался кое-каких знаний в других областях, что-то понял. Не
очень много, но, во всяком случае, достаточно, чтобы намекнуть, в каком
направлении надо двигаться. Для людей сведущих это вполне могло бы
послужить толчком.
- Вряд ли из этого что-нибудь вышло бы, - заметил Дэвид. - У тебя
нет практического опыта исследования. Ты нигде не учился и не связан ни с
одним из колледжей или научных центров. Тебя бы просто не напечатали,
если бы ты не представил каких либо доказательств.
- Это я понимаю, конечно. Потому и не стал никуда писать. Я знал,
что это безнадежно. Да и какие могут быть претензии к научным журналам
- они ведь должны отвечать за то, что печатают. Их страницы открыты
отнюдь не для любого желающего. Но даже если бы редакторы отнеслись к
моим статьям уважительно и захотели их опубликовать, они непременно
захотели бы узнать, кто я такой. А это привело бы их к станции.
- Но даже если бы ты сумел остаться в тени, - добавил Дэвид, - не
только в этом все дело. Вот ты говорил о своей лояльности к
Галактическому Центру...
- Если бы на меня никто не обращал внимания, все было бы в
порядке. Если бы я мог просто подбрасывать земным ученым идеи, чтобы
они сами разрабатывали их дальше, это не принесло бы вреда
Галактическому Центру. Главная проблема в том, чтобы не раскрывать
источник идей.
- Видимо, даже в этом случае ты все равно не смог бы сообщить
слишком много, - сказал Дэвид. - У тебя нет достаточно подробных
данных, чтобы на их основе можно было сделать что-то значительное.
Галактическая наука слишком далека от привычных наезженных дорог.
- Это я понимаю, - ответил Инек. - Например, психотехника
Манкалинена-III. Если бы Земля располагала этими знаниями, люди
наверняка нашли бы способы лечения нервных и умственных расстройств.
Мы освободили бы бесчисленные заведения для нервнобольных, а потом
снесли бы их или использовали для чего-то другого. Они просто стали бы
ненужными. Но, кроме жителей Манкалинена-III, нас некому научить. Сам
я знаю только, что они постигли в психотехнике невероятных успехов, но
больше мне ничего не известно. Ведь я ничего не смыслю в этой науке.
Точные знания можно получить только от них, от жителей звезд.
- Ты все время говоришь о неизвестных науках, - сказала Мэри. -
Люди еще даже не подозревают об их существовании.
- И не только люди - мы тоже, - добавил Дэвид.
- Дэвид! - воскликнула Мэри.
- Нам незачем прикидываться людьми, - ответил Дэвид
рассерженно.
- Но вы - люди, - сказал Инек с усилием. - Для меня вы - люди.
Кроме вас, у меня никого нет. В чем дело, Дэвид?
- Мне кажется, пришло время сказать, кто мы на самом деле, -
ответил тот. - Мы - иллюзии, плод воображения. Мы созданы тобой с
единственной целью: появляться и разговаривать с тобой, заменяя тебе
настоящих людей, общения с которыми ты лишен.
- Но ты ведь так не думаешь, Мэри! - крикнул Инек. - Ты не
можешь так думать!
Он потянулся к ней и тут же безвольно уронил руки, с ужасом
осознав, что хотел сделать. Впервые в жизни Инек попытался дотронуться
до нее, впервые за все эти годы он забылся.
- Извини, Мэри. Мне не следовало этого делать.
Глаза ее заблестели слезами.
- Если бы это было возможно! - вздохнула она. - Я так хотела бы,
чтобы это было возможно!
- Дэвид, - позвал Инек, не поворачивая головы.
- Дэвид ушел, - сказала Мэри. - Он не вернется. - Мэри медленно
покачала головой.
- В чем дело, Мэри? Что происходит? Что я такое наделал?
- Ничего, - ответила она, - если не считать, что ты сделал нас
слишком похожими на людей. Настолько похожими, что у нас появились
все человеческие качества. И теперь мы уже не марионетки, не красивые
куклы, мы - люди! Мне кажется, именно это мучило Дэвида больше всего -
не то, что он человек, а то, что, став человеком, он по-прежнему остается
тенью. Раньше, когда мы были куклами, это не имело значения. У нас не
было тогда человеческих чувств.
- Прости меня, Мэри, - произнес Инек. - Прошу тебя, прости!
Она наклонилась к нему, и лицо ее озарилось нежностью.
- Ты ни в чем не виноват. Скорее, мы должны благодарить тебя.
Ты создал нас, потому что любил, и это прекрасно знать, что ты любима и
нужна.
- Но теперь все по-иному, - молил Инек. - Теперь вы приходите ко
мне сами, по собственной воле.
Сколько лет уже прошло? Должно быть, все пятьдесят. Мэри стала
первой, Дэвид - вторым. Из всех, кого воскрешало его воображение, они
были ближе и дороже других.
А сколько лет минуло с тех пор, как он попытался сделать это
впервые? Сколько лет провел он, изучая безымянную науку, созданную
чудотворцами Альфарда-XXII?
Когда-то, в прежние дни, при его прежнем отношении к жизни, все
это могло показаться ему черной магией, хотя черная магия была тут ни
при чем. Скорее, упорядоченные манипуляции некими естественными
характеристиками Вселенной, о которых человечество еще не подозревает.
Может быть, оно никогда их не откроет. Потому что на Земле просто не
существовало - по крайней мере в настоящее время направления научной
мысли, необходимого для появления исследований, которые могли бы
привести к такому открытию.
- Дэвид чувствовал, - сказала Мэри, - что так не может
продолжаться вечно. Эти наши благочинные визиты... Рано или поздно
должно было наступить время, когда нам пришлось бы признаться себе, кто
мы такие.
- И остальные тоже так решили?
- К сожалению, да, Инек. Остальные тоже...
- А ты? Ты сама, Мэри?
- Не знаю, - ответила она. - Для меня все это по-другому... Я
люблю тебя.
- И я тебя.
- Нет, ты не понимаешь! Я и вправду влюблена в тебя.
Инек застыл, глядя на нее, и ему почудилось, что весь мир
заполнился грохотом, словно он сам остановился, а пространство и время
все так же несутся мимо него.
- Если бы все оставалось по-прежнему, как вначале... - произнесла
Мэри. - Тогда мы радовались своему существованию, эмоции наши были
еще не столь глубоки, и нам казалось, что мы счастливы. Как маленькие
беспечные дети, что играют на улице под яркими лучами солнца. Но потом
мы повзрослели. И возможно, я больше, чем другие.
Она улыбнулась Инеку, но в глазах у нее стояли слезы.
- Не принимай это так близко к сердцу. Мы можем...
- Мэри, дорогая, - сказал Инек. - Я полюбил тебя с того самого дня,
когда мы встретились впервые. А может быть, и еще раньше.
Он потянулся было к ней, но тут же опомнился и опустил руку.
- Я не знала этого... - проговорила Мэри. - Наверно, мне не
следовало признаваться тебе... Если бы ты не знал, что я тоже тебя люблю,
тебе, возможно, было бы легче.
Инек удрученно кивнул. Мэри склонила голову и прошептала:
- Боже праведный, за что ты обрушил на нас свою немилость? Мы
ничем не заслужили такой кары.
Она подняла голову, посмотрела Инеку в глаза и добавила:
- Мне бы только коснуться тебя...
- Мы можем встречаться, как раньше, - сказал Инек. Приходи в
любое время, когда захочешь. Мы...
Она покачала головой.
- Теперь уже не получится. Для нас обоих это будет слишком
тяжело.
И Инек понял, что она права, что все кончено. Целых пятьдесят лет
и Мэри, и другие люди - тени появлялись в доме, чтобы повидаться с ним.
Но теперь они не вернутся. Сказочное королевство рассыпалось в прах,
волшебные чары развеялись. Отныне он будет одинок - более одинок, чем
когда-либо, более одинок, чем до знакомства с ней.
Сама она не вернется, а у него не хватит духу вызвать ее снова,
даже если бы он смог, - теперь мир теней и его любовь, единственная
любовь в его жизни, уйдут навсегда.
- Прощай, моя любимая, - произнес он.
Но было уже поздно - Мэри исчезла.
И откуда-то издалека, как поначалу показалось Инеку, до него
донесся свист аппарата связи, требующего внимания к новому сообщению.
13.
"Пришлось бы признаться себе, кто мы такие", - сказала Мэри.
А действительно, кто они? Не в его представлении, а на самом
деле? Что они думают о самих себе? Может быть, им известно больше, чем
ему?
Куда ушла Мэри? В каком неизвестном измерении растворилась
она, покинув эту комнату? Существует ли она сейчас?
И если да, то что это за существование? Может быть, она лежит,
словно кукла, в коробке, куда маленькие девочки прячут свои игрушки,
убирая их в шкаф. А рядом хранятся все остальные куклы...
Инек попытался представить себе это вневременное, затерянное
измерение, и воображение рисовало ему серую пустоту, где его прежние
друзья существовали в небытии, где не было ни пространства, ни времени,
ни света, ни воздуха, ни цвета, ни видения - одна бескрайняя пустота,
