линия не работает. И мы испугались и прекратили попытки...
- Прекратили! Вы не можете прекращать!
- У нас есть несколько дальних телепатов, мы сейчас попытаемся
наладить связь через них. Но у них пока не получается. В дальней телепатии
нужда возникает редко, поэтому она не слишком отлажена.
Блейн застыл, не веря собственным ушам.
Не смогли дозвониться в Нью-Йорк! Нет связи с Денвером!
Неужели Финн держит все это в руках?
- не держит в руках, - поправила его Анита, - а только расставил
своих людей в стратегических точках. Не исключено, что в его силах
нарушить систему во всем мире. А поселения вроде нашего находятся под его
постоянным наблюдением. В другие города мы звоним не чаще, чем раз в
месяц. А тут три звонка за пятнадцать минут. Финн почувствовал неладное и
блокировал нас.
Блейн снял со спины рюкзак и опустил его не землю.
- Я возвращаюсь, - сказала он.
- Нет смысла. Все, что можно, мы уже делаем.
- Да, конечно. Возможно, ты права. Хотя есть один шанс, надо только
успеть в Пьер.
- Пьер - это город, где жил Стоун?
- Да, но... Ты что, знала Стоуна?
- Только слышала о нем. Для паранормальных людей он был вроде Робин
Гуда. Он боролся за них.
- Если я сумею связаться с его организацией, а мне кажется, это
возможно...
- Та женщина тоже там живет?
- Гарриет? Только она может вывести меня на группу Стоуна. Но ее
может там не оказаться. Я не знаю, где она.
- Если ты подождешь до вечера, мы сможем отвезти тебя по воздуху. Но
днем это слишком опасно. Чересчур много глаз, даже в таком месте, как
Гамильтон.
- Туда не больше тридцати миль. дойду пешком.
- По реке было бы проще. Ты умеешь управлять каноэ?
- Когда-то умел. Надеюсь, еще не забыл.
- Так даже безопаснее, - сказала Анита. - Суда по реке сейчас почти
не ходят. Выше по реке, недалеко от города, живет мой двоюродный брат. У
него есть каноэ. Давай я тебе объясню.
31
Непогода пришла неожиданно. Ничего не предсказывало ее приближения,
кроме постепенно сереющего неба. В полдень тучи лениво наползли на солнце,
а к трем часам все небо от горизонта до горизонта было затянуто серыми
барашками.
Блейн из всех сил налегал на весло, покрывая милю за милей. Много лет
ему не приходилось грести, и много лет его тело не знало таких
изнурительных нагрузок. Руки у него задеревенели и потеряли
чувствительность, плечи ломило, а верх спины обхватило стальным обручем,
который сжимался с каждым гребком. Ладони превратились в один большой
волдырь.
Но он не снижал темпа, зная, что дорога каждая минута. В Пьер ему еще
предстоит найти группу паракинетиков, работавших со Стоуном, но даже если
он их найдет, те могут отказаться ему помочь. Они могут начать проверять
его и его объяснения и вполне резонно станут подозревать в нем шпиона
Финна. Если б Гарриет была там, она смогла бы поручиться за него, хотя он
не знал, какое положение она занимает в организации и много ли весит ее
слово. Да и там ли она?
Но это хоть и слабый, но единственный шанс. Последний, который нельзя
упускать. Он должен приплыть в Пьер, он должен найти группу, он должен
заставить их поверить себе.
А если он не сумеет, то это будет означать гибель Гамильтона и еще
сотен таких гамильтонов по всему свету. И это будет означать гибель тех
паранормальных, что живут не в гамильтонах, а обитают, боясь сделать
лишний шаг, среди людей, считающих себя нормальными.
Обыкновенные люди называют их чокнутыми, колдунами, нечистой силой, и
кто может на это возразить? У каждого народа для каждого поколения есть
свои нормы, и эти нормы устанавливаются не законом и не по универсальному
эталону. Они устанавливаются общественным мнением, которое, в свою
очередь, складывается и из предубеждений, и из непонимания, и из
извращения логики, столь свойственных человеческому разуму.
А сам ты кто, спросил себя Блейн. Уж если называть кого-то чокнутым,
то в первую очередь тебя самого. Потому что ты даже не человек.
Он вспомнил Гамильтон и Аниту Эндрюс, и его больно кольнуло в сердце
- имел ли он право требовать, чтобы кто-либо, неважно, город или женщина,
принял его как своего?
Он навалился на весло, стараясь оборвать невыносимые раздумья,
прекратить в изнемогающем мозгу бешеную пляску вопросов.
Вместо легкого ветерка задул резкий северо-западный ветер, и на
закручивающейся волнами поверхности реки стали появляться белые пенистые
гребешки.
Небо, тяжелое и серое, навалилось на землю и темный крышей повисло
над рекой. В прибрежном ивняке суетливо защебетали птицы, обеспокоенные
ранним приходом сумерек.
Блейн вспомнил старого священника, принюхивающегося к небу. ПОгода
портится, предупредил он тогда.
Нет, погода меня не остановит, стиснул зубы Блейн, яростно работая
веслом. Меня ничто не остановит. Никакая сила на Земле.
Первые мокрые хлопья снега стегнули его по лицу, и всю реку ниже по
течению накрыло приближающимся огромным серым занавесом. Все скрылось из
виду, и только снег шелестел, падая на воду, и ветер, словно огромный
хищник, от которого ускользает добыча, зло скулил за спиной.
Берег был не более чем в сотне ярдов, и Блейн решил, что продолжать
путешествие придется пешком. Как бы он ни спешил, выгадывая время, плыть
дальше было невозможно.
Он сделал резкий гребок, чтобы направить каноэ к берегу, и тут на
него обрушился новый порыв ветра. Дальше вытянутой руки ничего нельзя было
разглядеть. Вокруг метались лишь снежные хлопья, и река, объединившись с
ветром, ритмично подбрасывала каноэ. И берег, и холмы над ним исчезли.
Остались лишь вода, ветер и снег.
Каноэ резко дернуло и закружило, и Блейн на мгновение потерял всякое
чувство направления. Всего несколько секунд - и он безнадежно заблудился
на реке, не имея ни малейшего представления, в какой стороне лежит берег.
Все, что ему оставалось, это стараться удерживать лодку от вращения.
Ветер стал еще резче и холодней и ледяным ножом вонзался в его
вспотевшее тело. По его лицу бежали струйки воды от запорошившего волосы и
брови снега.
Каноэ беспомощно приплясывало в волнах. Не зная, что делать дальше,
подавленный этой пришедшей с реки атакой, Блейн растерянно подгребал
веслом.
Вдруг из серого тумана всего в нескольких метрах от него вынырнули
заснеженные ивовые кусты; каноэ неслось прямо на них.
Блейн только успел напрячься, ухватиться за борта и приготовится к
удару.
Каноэ со скрежетом, заглушаемым ветром, врезалось в кусты,
приподнялось и опрокинулось.
Очутившись в воде, Блейн ухватился за ветви, нащупал мягкое скользкое
дно и, отфыркиваясь, выпрямился.
На каноэ рассчитывать больше не приходилось: подводная коряга
разодрала полотно вдоль всего борта, и теперь лодка медленно погружалась.
Спотыкаясь и падая, Блейн выбрался сквозь заросли ивняка на твердую
землю и только тут понял, что в воде было теплей.
Пронизывая его мокрую одежду, ветер впился в него миллионом ледяных
игл.
Весь дрожа, Блейн уставился на сотрясаемые штормом кусты. Надо найти
закрытое место. И там разжечь огонь. Иначе ночь не продержаться. Он поднес
руку к самым глазам: часы показывали только четыре.
Светло будет еще не больше часа, прикинул он, и за это время надо
успеть найти, где укрыться от бури и холода.
Он было двинулся вдоль берега и вдруг замер - он не сможет разжечь
огонь. У него нет спичек. А может, есть? Все равно они мокрые. Впрочем, их
можно высушить. Он лихорадочно обшарил промокшие карманы. Но спичек не
нашел.
Блейн зашагал дальше. Если он найдет хорошее укрытие, сумеет выжить и
без костра. Какую-нибудь яму под корнями упавшего дерева или дупло, куда
сможет втиснуться, - любое закрытое от ветра место, где тепло его тела
хотя бы частично просушит одежду и не даст замерзнуть самому.
Деревьев не было. Одни только бесконечные ивы, хлопающие, как бичи, в
порывах ветра.
Он пошел дальше, скользя и спотыкаясь на обломках и топляках,
выброшенных на берег в половодье. От частых падений его костюм покрылся
грязью и замерз, превратившись в ледяной панцирь, и все же он шел.
Останавливаться было нельзя: ему необходимо было укрытие; если он
перестанет двигаться, не сможет двигаться, то погибнет.
Он снова споткнулся, упал на колени. Там, у самого берега, в воде,
зажатое ивовыми ветвями, плавно полузатопленное каноэ тяжело покачиваясь в
волнах наката.
Каноэ!
Он провел по лицу грязной ладонью, чтобы взглянуть получше. Это было
то же самое каноэ, другого и быть не могло!
Именно от этого каноэ он отправился вдоль берега.
И снова к нему вернулся!
Он напряг уставший разум в поисках ответа - ответ мог быть только
один, один-единственный.
Он в западне - на крохотном речном островке.
И вокруг ничего, кроме ивняка. Ни одного нормального дерева
вывернутого, с дуплом или еще какого-либо. У него нет спичек, а если б они
были, то костер все равно не из чего было бы сделать.
Штанины стали фанерами и похрустывали всякий раз, как он сгибал
колени. Казалось, что с каждой минутой становится все холоднее - хотя он
слишком замерз, чтобы осудить о температуре.
Он медленно поднялся на ноги, выпрямился и пошел прямо на обжигающий
ветер. По кустам шелестел падающий снег, разгневанно гудела исхлестанная
бурей река, и наступающая темнота несла ответ пока еще не заданному
вопросу.
Ночь на острове он не выдержит, а покинуть его нет возможности. Он
понимал, что до берега не может быть более полусотни метров, но что толку?
Десять против одного, что на берегу будет не легче, чем здесь.
Я должен найти выход, приказывал себе Блейн. Я не умру на этом
затхлом клочке недвижимого имущества, на этом идиотском островке. И не
потому, что моя жизнь представляет великую ценность. Я единственный, кто
может получить в Пьере помощь.
Какое издевательство! Ведь я никогда не попаду в Пьер. Я не выберусь
с этого острова. Я так и останусь на этом месте, и, скорее всего, меня
даже не найдут.
А когда начнется весеннее половодье, течение потащит меня вместе с
прочим смытым с берегов мусором.
Он повернулся и отошел подальше от края воды. Нашел место, где ивы
хоть немного защищали от ветра, и осторожно сел, вытянув ноги.
Механическим жестом поднял воротник. Потом плотно сложил на груди руки,
спрятал полузамерзшие пальцы в едва различимое тепло подмышек и уставился
взглядом в призрачные сгущающиеся сумерки.
Но так нельзя, сказал он себе. В такой ситуации обязательно надо
двигаться. Чтобы кровь не застыла в жилах. Надо отгонять сон. Махать
руками. Топать ногами. Надо цепляться за жизнь.
Впрочем, зачем, подумал он. Можно пережить все унижения борьбы за
жизнь и все же погибнуть в конце концов.
Нет, должен быть лучший путь.
Если у меня в голове мозги, а не солома, я обязан подумать что-то
получше.
Главное, решил он, суметь отрешиться от ситуации, чтобы
беспристрастно обдумать проблему: как перенести себя, свое тело, с этого
острова, и не только с острова, но и в безопасное место.
Но разве есть для меня безопасное место?
И вдруг он понял, что есть.
Есть такое место. Я могу вернуться в голубую комнату, где живет
Розовый.
Но нет! Это то же самое, что остаться на острове, потому что к
Розовому может полететь лишь мой разум, а не тело. А когда я вернусь,
тело, скорее всего, будет уже не пригодно к употреблению.
