ходившими по запорожью слухами и проклиная слякоть и дождь. Тут собрались
Иле Карайман, Алекса Лиса и сорокские рэзеши, Копье, Агафангел и атаман
Агапие. Ни деда Петри, ни дьяка, ни Елисея не было. Они уехали с
Александру и капитаном Козмуцэ в Большие Луга на военный совет.
Разговор шел о небывалом событии: чудо-чудное приключилось в конце
месяца жовтня [октябрь]. Целую неделю шли об этом толки в селах, таборах и
на шляхах. Одни лишь глубокие старики, кому за сто перевалило, кто,
разглядывая правнуков, посохом поднимал нависшие брови, - только они одни
помнили такое диво. Встала, люди добрые, в небе страшная звезда,
взъерошилась и обрела хвост. Заняла она место среди всем известных светил
небесных, что восходят на востоке и движутся к западу, - между созвездиями
Орла и Утиным Гнездом; но люди приметили ее не сразу, а лишь после пяти
облачных, мглистых ночей. Все это время она росла. И в ночь под Дмитриев
день, когда небо совсем прояснилось, увидел народ в светлом тумане звезду
с угрожающе протянутым хвостом. Да какой там хвост! Огненный меч!
И тогда пришла весть от ученых ерусалимских и цареградских
митрополитов, будто появление хвостатой звезды предвещает конец света.
Такой плач стоял по кладбищам, что жалобы поднялись к небу почитай что до
самой той звезды; столько слез было пролито, что потоки их могли бы
вертеть колеса девяносто девяти мельниц; а многие смертные возрадовались,
что встретятся на том свете со своими близкими, милыми сердцу, и пировали
так, что и хмельного зелья не хватило. Иные же пили от скорби. Вода для
скотины и зверья сотворена, - так она осталась. А запасы приятного
человеку питья - горилки и вина - оскудели. Вот вам и первое знаменье
хвостатой звезды: в отношении винного питья ждет людской род великая
засуха.
Потом дошли вести от мудрых чернецов и схимников Печерской лавры:
хвостатая звезда предвещает, дескать, лишь гибель неверных, а православные
пусть договорятся со скитами и святыми монастырями о прощении грехов и
продлении жизни.
Когда стало известно, что старцы, еще цепко державшиеся за грешную
жизнь, уже видели в молодые свои годы такое знаменье, беспокойство людей
поутихло. День следовал за ночью, и ночь следовала за днем, всходили
озимые на полях; запорожские воины мчались во все стороны, выполняя
приказы своих старших. В ясные дни грело солнце; жинки, напевая песни,
принялись молотить коноплю, а дети резвились за околицей; улеглась в
бедных людях душевная тревога, и самые заядлые бражники, хоть и пришлось
им пить воду, довольствовались ее сладостью и возносили хвалу всевышнему,
не пожелавшему гибели рода человеческого.
Люди, собравшиеся в сарае с камышовой крышей, развели огонь в очаге.
Потолковали о хвостатой звезде, а потом перешли к иным делам и заботам. Им
хотелось знать, когда же двинется в Молдову государево воинство.
В последние дни жовтня налетели злые северные ветры. Казалось,
природа противилась решению гетмана. Среди сидевших у огня пуще всех
боялся зимы Тоадер Урсу: ведь саблей ее не осилишь, страшны лютые холода,
особливо, ежели их поддержат ветры со студеного моря.
- Конечно, изведали мы, каково бывает в стужу да в ветер, - сказал
Копье, - а только в наших краях с первой метелью зима еще не
устанавливается накрепко. Вы, поди, знаете поговорку: первый снег в овраги
стекает.
- Известно нам и другое присловье, - возразил Агапие. - Из семи зим
одна ранняя.
Собеседники поглядели в щели меж досками, любопытствуя, что делается
снаружи; кое-кто вздохнул, размышляя про себя, что в нынешнем, 1577 году,
пожалуй, будет ранняя зима. Шел мокрый снег, ветер вихрем кружил эту
снежную и дождевую кашу с таким неустанным упорством, словно природа
повелела ему побыстрей совершить неотложное дело.
- А я держусь иного мнения, нежели атаман Агапие, - заговорил
Агафангел и постучал по лбу костяшкой согнутого указательного пальца
правой руки. - Вот сей громовник мой уже давным-давно показал мне, что ни
в наших краях, в Молдове, ни на Украине для зимы нет установленных
порядков. И от старых иноков слыхал я, что ранние метели иной раз
обманчивы. Случается, правда, что вырвутся не ко времени бури из пещеры,
где держит их Отец ветров. И как вырвутся, вылетят, - давай терзать и сушу
и моря. Но едва успевают ветры буйные взволновать леса и поднять волны,
как взмывают в небеса птицы Алкионы; такие у них крылья, что ни единый
ветер не может сломить их. И слетаются они стаей и спешат к пещере, где
обитает Старец бурь, и жалуются с великими воплями и молят старика: пусть
уймет беглецов и велит им вернуться с морских скал, ибо вылупились недавно
у Алкионов птенцы в гнездах и еще не приучены они летать. По закону
вселенских стихий птенцы Алкионовы живут в это время спокойно. Стихии
имеют повеление щадить детенышей всех тварей земных и морских; одни только
люди, сущие варвары, не жалеют ни женщин, ни детей, когда учиняют войну, -
все разрушают, всех убивают и тем показывают себя самыми злыми, окаянными
обитателями земли.
Может, и в эту осень вырвутся буйные ветры, но обычно порядки бывают
иные: созовет в скорости старик ветры и с укоризненным словом запрет их в
пещеру.
И сызнова прояснится осеннее небо накануне самой зимы, улыбнется,
заиграет солнышко, и три недели постоит запоздалое лето.
- Так оно и есть, - кивнул Копье. - Запоздалое это лето называют у
нас, в Молдове, "летом святых архангелов", а тут, на Украине, зовут его
"бабьим летом". Непонятно мне, отчего так называют его здешние жители.
- Может, оттого, что нельзя ему вполне довериться; радуешься теплу,
но нет у тебя надежды большой на него, а хоть и знаешь, что улыбка его
обманчива, но любишь его. И даже еще больше любишь, оттого что недолгое
оно и быстротечное.
- Ай да мудрец сей побратский инок! - смеясь, сказал Копье. - Теперь
я все понял!
Агафангел уже не был более иноком. Волосы он подстриг, носил воинское
платье, огромные сапоги - на каждый ушла, верно, целая телячья шкура - и
меч времен Штефана Водэ, найденный среди старой рухляди на монастырском
чердаке. Этот тяжелый меч привел в ясность давние его думы и побудил
вступить на новую стезю. Да тут еще прибавилась и дружба с добрым
человеком, удалым молодцом по имени Копье. В днепровском таборе встретил
он своего побратима Алексу. И теперь все трое были неразлучны.
Карайман, сидевший у огня, встал, натягивая на плечи вильчуру.
- Ты куда, Иле? - спросил Алекса.
- Иду, как было велено, грузить телегу его светлости гетмана.
- Видно, веришь ты сказкам, - усмехнулся монах.
- Сказки, ваше преподобие, на то и сказываются, чтобы верить в них.
Не случись оно в ту пору, не было б и разговору [часть присказки, с
которой обычно начинаются румынские сказки]. Недолго ждать осталось -
скоро увидим Молдову. Большей радости для нас, скитальцев, нет на свете.
- Погоди, Иле, пока выйдет приказ.
В широкую дверь сарая ворвалась со двора заверть мокрого снега и
бухнулась в огонь. Казалось, призрачный баран стряхнул с рогов пепел,
затем повернулся на месте и выскочил в окно.
Карайман, которому померещилось это привиденье, в испуге покачал
головой и снова уселся на свое место.
Вместе с метелицей, никем не замеченные, проникли в полутемное
строение братья Гырбову; с обычной своей робостью, никогда их не
оставлявшей, подошли они к огню, стряхивая с себя бусинки влаги.
Прислушиваясь, но не вступая в разговор, они поняли, что речь идет о
погоде и о выступлении в поход.
Тогда Некита нарочито громко кашлянул и подтолкнул локтем брата.
Алекса поднял на них глаза.
- А вы, молодцы, кажется, ездили куда-то...
- Ездили с государем, - ответил старший, - а теперь, стало быть,
воротились. Так, Доминте?
- Так, батяня. Коней расседлали и пришли вот к огоньку погреться.
- Ездили с государем и молчите?
- А что сказать? Государь с запорожским гетманом сделали роздых на
полпути; осталось им справить кое-какие дела, а нас послал вперед подать
весть: завтра к вечеру прибудет он сам.
- Так ведь нам эта весть и надобна, люди добрые, а вы молчите!
Молодцы с сомнением покачали головой и не ответили на укор. Устали
они; у жаркого пламени от их промокшей одежды валил пар. Казалось, сила
земли сотворила их: глаза у них глядели словно из лесной чащобы, бороды
были молодые, кудри до плеч.
- Скажи, Некита, - продолжал Алекса, - что изволил повелеть его
светлость?
- Что изволил повелеть? А ну-ка, припомним, Доминте, что повелел
государь?
- Государь ничего не повелел, - неуверенно ответил младший Гырбову, -
только приказал, чтоб его милость Иле Карайман готовил гетманскую телегу.
- Так что ж ты? Разве то не повеление?
- Нет, повеление. И пусть, говорит, готовит телегу в долгий путь, -
вспомнил Некита.
Сидевшие у огня многозначительно переглянулись.
Доминте высунул голову из-под вильчуры и вытаращил глаза.
- Пусть поведает вам батяня Некита, - сказал он, - как гадали гетманы
насчет перемены и узнали про то от гусей.
- Какой перемены?
- Погоды.
- От кого про то узнали?
- От гусей. Пусть поведает вам батяня Некита... Правду я говорю,
батяня? На полпути, когда остановились на роздых, их милости гетманы долго
стояли и смотрели на Забытые озера. Этих самых озер множество вдоль Днепра
- ни конца ни краю им нет. И собралось на тех озерах гусиное племя всей
земли. Столько было на воде гусей, сколько листьев в лесу. Кружатся,
взлетают, опускаются и плывут туда-сюда, соберутся, держат совет; до того
шумят, галдят - голоса человечьего не слышно. Какие-то старики-запорожцы
вместе с нами там останавливались, так они все вспоминали, что лишь
несколько раз в жизни видели подобные птичьи сборища. А государь Никоарэ и
говорит: "Раз гуси остановились на Забытых озерах, это указывает на долгую
осень". А старые запорожцы сказали, что дикие гуси вот уже три дня, как
держат совет. Государь говорит: "Поглядим, что они скажут." И повелел он
ратнику Парайпану выстрелить из пищали в воздух. Когда грохнула пищаль,
поднялись гуси над нами и над озерами, будто туча. И отвечали они
государю: "Да-да-да!" Тут уж уразумели мы с батяней Некитой, что государь
Никоарэ - кудесник и понимает язык земных тварей.
- А что вы, молодцы, скажете, насчет хвостатой звезды? - спросил
Агафангел.
- Да что ж сказать? К добру это. Сперва, было, до смерти испугался я,
сроду так не пугался, а батяня Некита и говорит: "Мне хоть бы что!" Как
молвил батяня Некита такие слова, и у меня страх прошел. И он еще говорит,
что звезда-то хвост протянула в сторону Молдовы.
Все сидевшие повернули голову и взглянули на Некиту.
Тот молчал, смущенно опустив глаза.
Так гусиный слет на Забытых озерах и огненный меч взъерошенной звезды
указали государю Подкове, что пришла пора исполнить самое важное, великое
свое решение, и было то в начале месяца листопада 1577 года.
Во вторник на исходе дня, когда солнце уже пошло на закат и
красноватыми отблесками заиграло на узких окнах церкви, видневшейся на
холме, вдалеке от Острова, прибыл Никоарэ со стороны Больших Лугов, как о
том уведомили братья Гырбову. А сопровождали его светлость дед Петря Гынж,
дед Покотило, капитан Козмуцэ Негря, дьяк Раду и четыре запорожских воина
гетмана Шаха.
В тот же вечер под ясным небом у лагерного костра собрались вокруг
гетмана сотники, пятисотенные и старые воины - те, что должны были вести
за всадниками запасных коней и телеги со съестными припасами, кожухами и
