Да, гнев его сродни любовной муке. Гетман бьется изо всех сил, чтобы
сломить самого себя. Теперь и брат ему уже не друг. Теперь он еще более
одинок, чем когда-либо. И думалось дьяку, что при всей твердости воли у
такого мужа победа его над сердцем своим принесет с собой потрясения и
развалины.
День стоял прозрачный, хрустальный; солнце почти достигло зенита.
Жаворонки умолкли; протянувшись с севера на юг, сверкал среди вольных
просторов Днепр; под обрывом зеленели луга. Никоарэ погнал коня навстречу
ласковому южному ветру. Сопутствуемый товарищами, он спустился по
обрывистому склону и поскакал по тропке, что вилась среди молодых трав и
блиставших свежестью цветов.
Долго бежали кони спорой иноходью; воздух напоен был мягкой весенней
теплынью. В уединенных озерках охотники спугивали чибисов, с тонким писком
вздымавшихся ввысь; в небе пролетали журавли. Всадники вступили в
безлюдную пустыню; они остановились, прислушиваясь, не долетит ли к ним,
точно из другого мира, далекий звон колокола; но ничего не было слышно.
Никоарэ обратился к дьяку:
- Здесь выходит к руслу Днепра ущелье, веками углубляемое весенними
потоками. Это дикое место, тут я уже не раз бывал.
- А что привело тебя сюда, государь?
- Я охотился на волков и, случалось, загонял одного в это ущелье с
отвесными стенами, откуда уже нет выхода. Мы с немногими товарищами гнали
его, пока он не высовывал языка от усталости, а тогда я соскакивал с коня
и шел против него.
Дьяк с жалостью глядел в затуманенные и угрюмые глаза Никоарэ.
- Въедем в ущелье, государь, - сказал Раду Сулицэ, - и поищем врага.
Хорошо бы застигнуть здесь Чигалу или пыркэлаба Иримию.
Гетман отвел в сторону потускневший взгляд.
- Дьяк, - печально усмехнулся он, - найдем и тех, недолго осталось.
Не знаю, понимаешь ли ты, но я хочу от другого избавиться.
- Понимаю, государь, - вздохнул дьяк, вскинув на него увлажненные
слезами глаза. - Верно, получил ты грамоту из Молдовы.
- Догадался, дьяк? - шепнул в удивлении Подкова.
- Догадался. Ведь я предан тебе всей душой и жизни бы за тебя не
пожалел.
За эти слова дьяк был награжден дружеским взглядом Никоарэ, дошедшим
до самого его сердца.
- Следуй и ты за нами, Иле, - приказал гетман.
- А ну-ка попробуем пробиться на тот свет, - обрадовался Иле
Карайман.
Они свернули вправо в скалистый проход и очутились меж двух отвесных
стен, заросших мелким кустарником. Было ясно, что ни человеку, ни зверю не
подняться по этим кручам. Разве сказочная жар-птица могла бы здесь
пролететь, а в тот сияющий весенний полдень эта птица обрела оперение и
голос кукушки. Она прокричала свое имя, испуганно взглянула на пришельцев
рубиновыми глазами и улетела в мир людей.
Узкая тропа на дне ущелья была прорыта и омыта весенними потоками.
Охотники продвигались вперед, и вдруг из кустарника выскочил хозяин
этой теснины - старый волк, слабый и худой, с облезлой серой шерстью. Он
ловил ящериц и крыс в трещинах ущелья, носившего его имя. Здесь он всегда
был повелителем - чужим волкам вход сюда был заказан.
Зверь вихрем понесся к концу расселины. Всадники пришпоривали коней и
мчались, не отставая от него. Кони храпели, прядая ушами, и задирали
головы, чуя волчий дух. Но их направляли поводья и подгоняли голоса. Так
шла скачка, пока охотники не заметили, что зверь слабеет. Тогда Никоарэ
кинул острый взгляд на дьяка и резвей погнал каурого; вскоре волк стал
медленнее перебирать ослабевшими ногами. Потом остановился и приткнулся к
камню, такому же серому, как и он.
Никоарэ обнажил длинный нож и соскочил с коня. Он стоял в пяти шагах
от хищника и пристально глядел на него. Дьяк и Иле держали наготове
короткие охотничьи пики.
Когда гетман приблизился, зверь в смертельной усталости склонил
голову, потом, задрожав всем телом, лязгнул зубами, поднял морду и завыл.
Протяжный вой и меркнущий взгляд полны были смертной тоски. В этом
отчаянном зверином вопле было что-то человеческое. Нет, скорее люди в
минуту гибели обращают такую же страшную волчью жалобу к создателю своего
сущего.
Гетман вздрогнул. И вдруг жалость заговорила в нем. Он уже взмахнул
ножом, чтобы нанести удар, но внезапно остановился, опустил руку и, вложив
свое оружие в ножны, отвернулся; потом вскочил в седло и пустил коня
обратно по дну ущелья.
Когда они выехали в поемные луга, лицо у гетмана было печальным, но
выражение его смягчилось - усталость и сострадание пришли на смену гневу.
Дьяку казалось, что одинокий волк принял на себя долю мучений
Никоарэ.
К заходу солнца они тихим шагом воротились в Черную Стену.
29. НА ОСТРОВЕ МОЛДАВАН
Лето на Днепре было в разгаре. Когда солнце уже достигало наибольшей
своей высоты в полуденные часы и начали цвести дерябки на полях, Никоарэ с
дедом Петрей и дьяком приехали на Остров молдаван посмотреть, что
поделывают собравшиеся там воины.
Дед Елисей с двумя великими знатоками конного строя обучал пришедших
из Молдавии людей ратному искусству, составлявшему тайну воинской силы
запорожцев.
Некогда в беспредельных степных просторах показали себя
непревзойденными конниками скифы; слава их покоилась в степных курганах.
После скифов пришли монгольские конники. Но за триста лет татары,
кочевавшие у Каспийского и Черного морей, потомки бехадыра Суботая и хана
Батыя, присмирели и нравы их смягчились; былые дети бури не проводили
теперь всю жизнь в седле - они строили себе дома, нежились в тенистых
волшебных садах.
В горниле тяжких испытаний выковывались козаки Запорожья, первые меж
витязей того воинственного времени. Среди них прошли юные годы Никоарэ.
Будучи их гетманом, он отважно повел их через море к Анатолии. Свою
овеянную славой жизнь он посвятил укреплению запорожской вольницы. В мире
запорожцев нашел он утешение своей печали, здесь почерпнул надежду
отомстить за гибель Иона Водэ и снять с души бремя страшной клятвы.
Когда конь двинулся шажком по извилистым тропкам Острова молдаван
мимо дозорных шалашей, из прибрежных рощ долетели до слуха Никоарэ робкие
призывы соловьев. А в первую же ночь при свете луны окрестные дубравы так
зазвенели голосами несметного числа крылатых певцов, что, казалось,
колдовские чары окутали табор. Костры горели перед куренями, и
воины-скитальцы внимали в тишине июньской ночи соловьиному пению, уносясь
душою сквозь лунную паутину в родные края к опустевшим мазанкам и свежим
могилам.
- По нраву ль тебе, гетман, нынешние наши труды? - осведомился
Покотило.
Они сидели на пнях у костра перед шалашом деда Елисея.
- Рад за наших учеников, - отвечал Никоарэ, дружелюбно положив руку
на плечо старика.
Дед Петря кивнул головой, но заметил:
- Хорошо поработали, да поторопиться бы надо.
- Отчего же, хлопче? - спросил дед Елисей. - Сколько я понял, у
гетмана свой замысел, иной, чем у твоей милости. Мы мало знаем - ему
ведомо все.
Дед наставительно поднял палец:
- Войны летом ведутся, Покотило. Таков уж порядок, дабы легче было
прокормить и людей и коней. Не знаю, что скажешь государь.
- Государь молчит, - рассмеялся Елисей.
- Погоди, Покотило, - отозвался Никоарэ. - Думаю, что войны можно
вести и зимой. На каждую хворь свое лекарство, у каждой войны своя цель.
Нам вот способнее ударить быстро, когда недруги и ждать нас не будут.
- А коли не летом, в самое подходящее время, то когда же?
- Не знаю, дед Петря, - улыбнулся гетман. - Буду ждать вестей от
осенних ливней и первого вьюжного ветра.
- А ты вели дьяку заглянуть в громовник.
- Не сердись, дед Петря, решение найду я в собственной своей голове,
а не в громовнике.
Старики украдкой переглянулись: ответ гетмана пришелся им по сердцу.
- Пусть не жиреют от безделья ни люди, ни кони.
- Не дам жиреть, - обещал Покотило.
- Хорошо бы нам двинуться после первой вьюги, - тихонько, словно
мечтая вслух, произнес Никоарэ.
Один лишь дьяк услышал вздох гетмана; у костра, где шел совет,
настала тишина.
- Головные отряды пойдут впереди на расстоянии двух дней пути от
основного войска, - продолжал гетман, пристально вглядываясь в виденье
грядущего; в тот ласковый летний вечер ему казалось, что он один со своими
мыслями.
- ...Крепкие головные отряды... они с великой поспешностью должны
захватить выходы из Молдовы. Расставим сети, чтоб не выпустить из страны
зайцев-беглецов. А все остальные - сотни Константина Шаха и наши сотники -
должны проделать десятидневный путь в пять дней.
Снеди от местных жителей нам не надобно. Снедь повезем с собой в
телегах - по восемь телег на каждую сотню. Возьмем сала и копченого мяса,
сухарей и гурут. Как делают гурут, я знаю, научился у монголов; замешивают
тесто из гречневой и пшеничной муки с брынзой, молоком и яйцами,
раскатывают его скалкой и режут мелко, как лапшу, высушивают в печах или
на летнем солнышке и насыпают в мешки. Смочить водой и обдать кипятком
меру этого гурута, - получается самая сытная похлебка. Если подготовимся,
то осилим и время и расстояние; распрей с жителями у нас никаких не будет,
ибо спокойствия их мы не нарушим, не превратим его в бурю. Наши глашатаи
возвестят по селам: "Люди добрые! Государь Никоарэ жалеет сирых и карает
надменных".
С бьющимся сердцем, затаив дыхание, слушали оба старика и дьяк эти
тихие, волновавшие их слова. В глазах Подковы искорками отражались огни
табора.
- ...Захватим мы Яссы, - продолжал Никоарэ, - и в первый же день
выставим дозоры, чтобы не допустить нигде беспорядков. Ведь мы придем туда
как судьи, связавшие себя клятвой, а не как грабители; сотни расставим на
постой по монастырям; среди ратников - никакого ослушания, неуклонно
исполняются все приказы. Дед Петря будет великим армашем, судьями назначим
наших есаулов из пограничных крепостей и начальников пятисотенных отрядов.
Сотни захватят большие города. С рубежей и из всех краев приведут на суд
бояр, предавших государя Иона. Того ради мы и потрудимся; проделаем спешно
путь, никого не притесняя, оберегая спокойствие и справедливость, дабы
изловить и наказать бояр, продавших своего государя.
Гетман умолк, устремив вдаль неподвижный взгляд. Потом покачал
головой.
- Да... вашей работы еще недостаточно. Если наши сотни не
подготовятся к тому, чтобы преодолеть путь в положенный срок, - мы придем
в Молдову с усталыми ратниками, и у нас не хватит силы завершить дело,
ради которого мы выступим.
- Мы проделаем путь за пять дней, государь, - заверил Елисей
Покотило. - А на шестой наши люди будут в силах сразиться с врагом.
Надобно, однако, и об одежде позаботиться, коли едем в зимнюю стужу.
- Дед Елисей, - отвечал Никоарэ, - наши воины будут сыты и обуты, как
подобает. Я уже послал весть Иакову Лубишу, что нам нужны валенки, кожухи
и шапки. А передовые отряды подготовят места для привалов, закупят скот,
дабы сытней и обильней был харч, закупят овес для коней. И не в зимнюю
стужу мы выступим, дед Елисей. Не качай головой, дед Петря. Сам знаешь -
есть время в конце осени, на пороге зимы, когда северные ветры еще
закованы и южный ветер на крыльях своих приносит теплые дни, кои
называются летом святых архангелов; вот тогда мы бодро и уверенно
проделаем путь.
- Гетман прав, - заметил дед Елисей.
Дед Петря возразил:
- А что, если уже в листопаде заладит непогода?
- Дед, - усмехнулся Никоарэ, не бойся, погода будет для нас
