учебники, монографии. А посередине комнаты высятся в освещении низкого
январского солнца параллелепипеды ЦВМ-12 - цифропечатающих автоматов,
ажурный и пестрый от проводов куб кристаллоблока. Все новенькое,
незахватанное, без царапин, все излучает мудрую, выпестованную
поколениями мастеров и инженеров рациональную красоту.
Как тут не размечтаться? А вдруг получится?! Впрочем, для себя я
мечтал более смиренно: не о сверхмашине, которая окажется умнее
человека (эта идея мне вообще не по душе, хоть я и системотехник), а о
машине, которая будет понимать человека, чтобы лучше делать свое дело.
Тогда мне эта идея казалась доступной. В самом деле, если машина от
всего того, что я ей буду говорить, показывать и так далее, обнаружит
определенное поведение, то проблема исчерпана. Это значит, что она
через свои датчики стала видеть, слышать, обонять в ясном человеческом
смысле этих слов, без кавычек и оговорок. А ее поведение при этом
можно приспособить для любых дел и задач - на то она и универсальная
вычислительная машина.
Да, тогда, в январе, мне это казалось доступным и простым; море
было по колено... Ох, эта вдохновляющая сила приборов! Фантастические
зеленые петли на экранах, уверенно-сдержанное гудение трансформаторов,
непреложные перещелки реле, вспышки сигнальных лампочек на пульте,
точные движения стрелок... Кажется, что все измеришь, постигнешь,
сделаешь, и даже обыкновенный микроскоп внушает уверенность, что
сейчас (при увеличении 400 и в дважды поляризованном свете) увидишь
то, что еще никто не видел!
Да что говорить... Какой исследователь не мечтал перед началом
новой работы, не примерялся мыслью и воображением к самым высоким
проблемам? Какой исследователь не испытывал того всесокрушающего
нетерпения, когда стремишься - скорей! скорей! - закончить нудную
подготовительную работу - скорей! скорей! - собрать схему опыта,
подвести питание и начать!
А потом... потом ежедневные лабораторные заботы, ежедневные
ошибки, ежедневные неудачи вышибают дух из твоих мечтаний. И согласен
уже на что-нибудь, лишь бы не зря работать.
Так получилось и у меня.
Описывать неудачи - все равно что переживать их заново. Поэтому
буду краток. Значит, схема опыта такая: к входам ЦВМ-12 подсоединяем
кристаллоблок о 88 тысячах ячеек, а к входам кристаллоблока - весь
прочий инвентарь: микрофоны, датчики запахов, влажности, температуры,
тензометрические щупы, фотоматрицы с фокусирующей насадкой, "шапку
Мономаха" для считывания биотоков мозга. Источник внешней информации -
это я сам, то есть нечто двигающееся, звучащее, меняющее формы и свои
координаты в пространстве, обладающее температурой и нервными
потенциалами. Можно увидеть, услышать, потрогать щупами, измерить
температуру и давление крови, проанализировать запах изо рта, даже
залезть в душу и в мысли - пожалуйста! Сигналы от датчиков должны
поступать в кристаллоблок, возбуждать там различные ячейки -
кристаллоблок формирует и "упаковывает" сигналы в логичные комбинации
для ЦВМ-12 - она расправляется с ними, как с обычными задачами, и
выдает на выходе нечто осмысленное. Чтобы ей это легче было делать, я
ввел в память машины все числа-слова из словаря машинного перевода от
"А" до "Я".
И... ничего. Сельсин-моторчики, тонко подвывая, водили щупами и
объективами, когда я перемещался по комнате. Контрольные осциллографы
показывали вереницу импульсов, которые проскакивали от кристаллоблока
к машине. Ток протекал. Лампочки мигали. Но в течение первого месяца
рычажки цифропечатающего автомата ни разу не дернулись, чтобы
отстучать на перфоленте хоть один знак.
Я утыкал кристаллоблок всеми датчиками. Я пел и читал стихи,
жестикулировал, бегал и прыгал перед объективами; раздевался и
одевался, давал себя ощупывать (брр-р! - эти холодные прикосновения
щупов...). Я надевал "шапку Мономаха" и - о господи! - старался
"внушить"... Я был согласен на любую абракадабру.
Но ЦВМ-12 не могла выдать абракадабру, не так она устроена. Если
задача имеет решение - она решает, нет - останавливается. И она
останавливалась. Судя по мерцанию лампочек на пульте, в ней что-то
переключалось, но каждые пять-шесть минут вспыхивал сигнал "стоп", я
нажимал кнопку сброса информации. Все начиналось сначала.
Наконец я принялся рассуждать. Машина не могла не производить
арифметических и логических операций с импульсами от кристаллоблока -
иначе что же ей еще делать? Значит, и после этих операций информация
получается настолько сырой и противоречивой, что машина, образно
говоря, не может свести логические концы с концами - и стоп! Значит,
одного цикла вычислений в машине просто мало. Значит... и здесь мне,
как всегда в подобных случаях, стало неловко перед собой, что не
додумался сразу, - значит, надо организовать обратную связь между
машиной (от тех ее блоков, где еще бродят импульсы) и кристаллоблоком!
Ну, конечно: тогда сырая информация из ЦВМ-12 вернется на входы этого
хитрого куба, переработается там еще раз, пойдет в машину и так далее,
до полной ясности.
Я воспрянул: ну, теперь!.. Далее можно абстрагироваться от
воспоминаний о том, как сгорели полторы сотни логических ячеек и
десяток матриц в машине из-за того, что не были согласованы режимы ЦВМ
и кристаллоблока (дым, вонь, транзисторы палят, как патроны в печке, а
я, вместо того чтобы вырубить напряжение на щите, хватаю со стены
огнетушитель), как я добывал новые ячейки, паял переходные схемы,
заново подгонял режимы всех блоков - трудности технической реализации,
о чем разговор. Главное - дело сдвинулось с места!
15 февраля в лаборатории раздался долгожданный перестук: автомат
отбил на перфоленте строчку чисел! Вот она, первая фраза машины
(прежде чем расшифровать ее, я ходил вокруг стола, на котором лежал
клочок ленты, курил и опустошенно как-то улыбался: машина начала вести
себя...): "Память 107 бит".
Это было не то, что я ждал. Поэтому я не сразу понял, что машина
"желает" (не могу все же писать такое слово без кавычек!) увеличить
объем памяти.
Собственно говоря, все было логично: поступает сложная информация,
ее необходимо куда-то девать, а блоки памяти уже забиты. Увеличить
объем памяти! Обычная задача на конструирование машин.
Если бы не уважение Альтера Абрамовича, просьба машины осталась бы
без последствий. Но он выдал мне три куба магнитной памяти и два -
сегнетоэлектрической. И все пошло в дело: спустя несколько дней ЦВМ-12
повторила требование, потом еще и еще... У машины прорезались
серьезные запросы...
Что я тогда чувствовал? Удовлетворение: наконец что-то получается!
Примерял результат к будущей диссертации. Несколько смущало, что
машина работает лишь "на себя".
Затем машина начала конструировать себя! В сущности, и это было
логично; сложную информацию и перерабатывать надо более сложными
схемами, чем стандартные блоки ЦВМ-12.
Работы у меня прибавилось. Печатающий автомат выстукивал коды и
номера логических ячеек, сообщал, куда и как следует их подсоединить.
Поначалу машину удовлетворяли типовые ячейки. Я монтировал их на
дополнительной панели.
(Только сейчас начинаю понимать: именно тогда я допустил, если
судить с академических позиций, крупную методологическую ошибку в
работе. Мне следовало на этом остановиться и проанализировать, какие
схемы и какую логику строит для себя мой комплекс: датчики -
кристаллоблок - ЦВМ-12 с усиленной памятью. И, только разобравшись во
всем, двигаться дальше... Да и то сказать: машина, конструирующая себя
без заданной программы, - это же сенсационная диссертация! Если хорошо
подать, мог бы прямо на докторскую защититься.
Но разобрало любопытство. Комплекс явно стремился развиваться. Но
зачем? Чтобы понимать человека? Непохоже: машину пока явно устраивало,
что я понимаю ее, прилежно выполняю заказы... Люди делают машины для
своих целей. Но у машины-то какие могут быть цели?! Или это не цель, а
некий первородный "инстинкт- накопления", который, начиная с
определенной сложности, присущ всем системам, будь то червь или
электронная машина? И до каких пределов развития дойдет комплекс?
Именно тогда я выпустил вожжи из рук - и до сих пор не знаю: плохо
или хорошо я сделал...)
В середине марта машина, видимо, усвоив с помощью "шапки Мономаха"
сведения о новинках электроники, стала запрашивать криозары и
криотроны, туннельные транзисторы, пленочные схемы, микроматрицы...
Мне стало вовсе не до анализа: я рыскал по институту и по всему
городу, интриговал., льстил, выменивал на что угодно эти "модные"
новинки.
И все напрасно! Месяц спустя машина "разочаровалась" в электронике
и... "увлеклась" химией.
Собственно, и в этом не было ничего неожиданного: машина выбрала
наилучший способ конструировать себя. Ведь химия - это путь природы. У
природы не было ни паяльников, ни подъемных кранов, ни сварочных
станков, ни моторов, ни даже лопаты - она просто смешивала растворы,
нагревала и охлаждала их, освещала, выпаривала... так и получилось все
живое на Земле.
В том-то и дело, что в действиях машины все было последовательно и
логично! Даже ее пожелания, чтобы я надел "шапку Мономаха", - а их она
выстукивала чем дальше, тем чаще, - тоже были прозрачные. Чем
перерабатывать сырую информацию от фото-, звуко-, запахо- и прочих
датчиков, лучше использовать переработанную мною. В науке многие так
делают.
Но бог мой, какие только реактивы не требовала машина: от
дистиллированной воды до триметилдифторпарааминтетрахлорфенилсульфата
натрия, от ДНК и РНК до бензина марки "Галоша"! А какие замысловатые
технологические схемы приходилось мне собирать!
Лаборатория на глазах превращалась в пещеру средневекового
алхимика; ее заполнили бутыли, двугорлые колбы, автоклавы, перегонные
кубы - я соединял их шлангами, стеклянными трубками, проводами. Запас
реактивов и стекла исчерпался в первую же неделю - приходилось
добывать еще и еще.
Благородные, ласкающие обоняние электрика запахи канифоли и
нагретой изоляции вытеснили болотные миазмы кислот, аммиака, уксуса и
черт знает чего еще. Я бродил в этих химических джунглях как
потерянный. В кубах и шлангах булькало, хлюпало, вздыхало. Смеси в
бутылях и колбах пузырились, бродили, меняли цвет; в них выпадали
какие-то осадки, растворялись и зарождались вновь желеобразные
пульсирующие комки, клубки колышущихся серых нитей. Я доливал и
досыпал реактивы по численным заказам машины и уже ничего не
понимал...
Потом вдруг машина выстучала заказ еще на четыре печатающих
автомата. Я ободрился: все-таки машина интересуется не только химией!
- развил деятельность, добыл, подсоединил... и пошло!
(Наверно, у меня тогда получился тот самый эшбианский "усилитель
отбора информации" или что-то близкое к нему... Впрочем, шут его
знает! Именно тогда я запутался окончательно.)
Теперь в лаборатории стало шумно, как в машинописном бюро:
автоматы строчили числа. Бумажные ленты с колонками цифр лезли из
прямоугольных зевов, будто каша из сказочного горшочка. Я сматывал
ленты в рулоны, выбирал числа, разделенные просветами, переводил их в
слова, составлял фразы.
"Истины" получались какие-то странные, загадочные. Ну, например:
"...двадцать шесть копеек, как с Бердичева" - одна из первых. Что это:
факт, мысль? Или намек? А вот эта: "Луковица будто рана стальная..." -
похоже на "Улица будто рана сквозная..." Маяковского. Но какой в ней
смысл? Что это - жалкое подражание? Или, может, поэтическое открытие,
