судя по выражению лица, хотел что-то прибавить, но воздержался" только
резко выдохнул воздух, - ты должен так же уважать мои чувства, как я
твой, понял? Ведь я тоже люблю Ленку. И знаю, что она моя - моя
женщина, понимаешь? Я знаю ее тело, замах кожи ж волос, ее дыхание...
и как она говорит: "Ну, Валек, ты как медведь, право!" - и как она
морщит нос...
Он вдруг осекся. Мы посмотрели друг на друга, пораженные одной и
той же мыслью.
- В лабораторию! - я первый кинулся к вешалке".
Глава четвертая
Если тебе хочется такси, а судьба
предлагает автобус - выбирай автобус, ибо он
следует по расписанию.
К. Прутков-инженер мысль N_90
"Мы бежали по парку напрямик; в ветвях и в наших ушах свистел
ветер. Небо застилали тучи цвета асфальта.
В лаборатории пахло теплым болотом. Лампочки под потолком маячили
в тумане. Возле своего стола я наступил на шланг, который раньше здесь
не лежал, и отдернул ногу: шланг стал извиваться!
Колбы и бутыли покрылись рыхлым серым налетом; что делалось в них
- не разобрать. Журчали струйки воды из дистилляторов, щелкали реле в
термостатах. В дальнем углу, куда уже не добраться из-за переплетения
проводов, трубок, шлангов, мигали лампочки на пульте ЦВМ-12.
Шлангов стало куда больше, чем раньше. Мы пробирались среди них,
будто сквозь заросли лиан. Некоторые шланги сокращались, проталкивали
сквозь себя какие-то комки. Стены бака тоже обросли серой плесенью. Я
очистил ее рукавом.
...В золотисто-мутной среде вырисовывался силуэт человека. "Еще
дубль?! Нет..." Я всмотрелся. В ванне наметились контуры женского
тела, и очертания этого тела я не спутал бы ни с каким другим.
Напротив моего лица колыхалась голова без волос.
Была какая-то сумасшедшая логика в том, что именно сейчас, когда
мы с дублем схлестнулись из-за Лены, машина тоже пыталась решить эту
задачу. Я испытывал страх и внутренний протест.
- Но... ведь машина ее не знает!
- Зато ты знаешь. Машина воспроизводит ее по твоей памяти...
Мы говорили почему-то шепотом.
- Смотри!
За призрачными контурами тела Лены стал вырисовываться скелет.
Ступни уплотнились в белые фаланги пальцев, в суставы; обозначились
берцовые и голенные кости. Изогнулся похожий на огромного кольчатого
червя позвоночник, от него разветвились ребра, выросли топорики
лопаток. В черепе наметились швы, обрисовались ямы глазниц... Не могу
сказать, что это приятное зрелище - скелет любимой женщины, - но я не
мог оторвать глаз. Мы видели то, чего еще никто не видел на свете: как
машина создает человека!
"По моей памяти, по моей памяти... - лихорадочно соображал я. - Но
ведь ее недостаточно. Или машина усвоила общие законы построения
человеческого тела? Откуда - ведь я их не знаю!"
Кости в баке начали обрастать прозрачно-багровыми полосами и
свивами мышц, а они подернулись желтоватым, как у курицы, жирком.
Красным пунктиром пронизала тело кровеносная система. Все это
колебалось в растворе, меняло очертания. Даже лицо Лены с опущенными
веками, за которыми виднелись водянистые глаза, искажали гримасы.
Машина будто примеривалась, как лучше скомпоновать человека.
Я слишком слабо знаком с анатомией вообще и женского тела в
частности, чтобы оценить, правильно или нет строила машина Лену. Но
вскоре почуял неладное. Первоначальные контуры ее тела стали
изменяться. Плечи, еще несколько минут назад округлые, приобрели
угловатость и раздались вширь... Что такое?
- Ноги! - дубль больно сжал мое предплечье. - Смотри, ноги!
Я увидел внизу жилистые ступни под сорок второй размер ботинок - и
от догадки меня прошиб холодный пот: машина исчерпала информацию о
Лене и достраивает ее моим телом! Я повернулся к дублю: у него лоб
тоже блестел от пота.
- Надо остановить!
- Как? Вырубить ток?
- Нельзя, это сотрет память в машине. Дать охлаждение?
- Чтобы затормозить процесс? Не выйдет, у машины большой запас
тепла...
А искаженный образ в баке приобретал все более ясные очертания.
Вокруг тела заколыхалась прозрачная мантия - я узнал фасон
простенького платья, в котором Лена мне больше всего нравилась. Машина
с добросовестностью идиота напяливала его на свое создание...
Надо приказать машине, внушить... но как?
- Верно! - дубль подскочил к стеклянному шкафчику, взял "шапку
Мономаха", нажал на ней кнопку "Трансляция" и протянул мне. - Надевай
и ненавидь Ленку! Думай, что хочешь ее уничтожить... ну!
Я сгоряча схватил блестящий колпак, повертел в руках, вернул.
- Не смогу...
- Тютя! Что же делать? Ведь это скоро откроет глаза и...
Он плотно натянул колпак и стал кричать напропалую, размахивая
кулаками:
- Остановись, машина! Остановись сейчас же, слышишь! Ты создаешь
не макет, не опытный образец - человека! Остановись, идиотище!
Остановись по-хорошему!
- Остановись, машина, слышишь! - Я повернулся к микрофонам. -
Остановись, а то мы уничтожим тебя!
Тошно вспоминать эту сцену. Мы, привыкшие нажатием кнопки или
поворотом ручки прекращать и направлять любые процессы, кричали,
объясняли... и кому? - скопищу колб, электронных схем и шлангов. Тьфу!
Это была паника.
Мы еще что-то орали противными голосами, как вдруг шланги около
бака затряслись от энергичных сокращений, овеществленный образ-гибрид
затянула белая муть. Мы замолкли. Через три минуты муть прояснилась, В
золотистом растворе не было ничего. Только переливы и блики
растекались от середины к краям.
- Ф-фу... - сказал дубль. - До меня раньше как-то не доходило, что
человек на семьдесят процентов состоит из воды. Теперь дошло...
Мы выбрались к окну. От влажной духоты мое тело покрылось липким
потом. Я расстегнул рубашку, дубль сделал то же. Наступал вечер. Небо
очистилось от туч. Стекла институтского корпуса напротив как ни в чем
не бывало отражали багровый закат. Так они отражали его в каждый ясный
вечер: вчера, месяц, год назад - когда этого еще не было. Природа
прикидывалась, будто ничего не произошло.
У меня перед глазами стоял обволакиваемый прозрачными тканями
скелет.
- Эти анатомические подробности, эти гримасы... бррр! - сказал
дубль, опускаясь на стул. - Мне и Лену что-то расхотелось видеть.
Я промолчал, потому что он выразил мою мысль. Сейчас-то все
прошло, но тогда... одно дело знать, пусть даже близко, что твоя
женщина - человек из мяса, костей и внутренностей, другое дело -
увидеть это.
Я достал из стола лабораторный журнал, просмотрел последние записи
- куцые и бессодержательные. Это ведь когда опыт получается, как
задумал, или хорошая идея пришла в голову, то расписываешь подробно; а
здесь было:
"8 апреля. Раскодировал числа, 860 строк. Неудачно.
9 апреля. Раскодировал выборочно числа с пяти рулонов. Ничего не
понял. Шизофрения какая-то!
10 апреля. Раскодировал с тем же результатом. Долил в колбы и
бутыли: No1, 3 и 5 глицерина по 2 л; N_2 и 7 - раствора тиомочевины по
200 мл; во все - дистиллята по 2-3 л.
11 апреля. "Стрептоцидовый стриптиз с трепетом стрептококков". Ну
- все..."
А сейчас возьму авторучку и запишу: "22 апреля. Комплекс
воспроизвел меня, В. В. Кривошеина. Кривошеин N_2 сидит рядом и чешет
подбородок". Анекдот!
И вдруг меня подхватила волна сатанинской гордости. Ведь
открытие-то есть - да какое! Оно вмещает в себя и системологию, и
электронику, и бионику, и химию, и биологию - все, что хотите, да еще
сверх того что-то. И сделал его я! Как сделал, как достиг - вопрос
второй. Но главное: я! Я!!! Теперь пригласят Государственную комиссию
да продемонстрировать возникновение в баке нового дубля...
Представляю, какие у всех будут лица! И знакомые теперь уж точно
скажут: "Ну ты да-ал!", скажут: "Вот тебе и Кривошеин!" И
Вольтампернов прибежит смотреть... Я испытывал неудержимое желание
захихикать; только присутствие собеседника остановило меня.
- Да что знакомые, Вольтампернов, - услышал я свой голос и не
сразу понял, что это произнес дубль. - Это, Валек, Нобелевская премия!
"А и верно: Нобелевская! Портреты во всех газетах... И Ленка,
которая сейчас относится ко мне несколько свысока - конечно, она
красивая, а я нет! - тогда поймет... И посредственная фамилия
Кривошеин (я как-то искал в энциклопедии знаменитых однофамильцев - и
не нашел: Кривошлыков есть, Кривоногов есть, а Кривошеиных еще нет)
будет звучать громоподобно: Кривошеин! Тот самый!.."
Мне стало не по себе от этих мыслей. Честолюбивые мечтания
сгинули. Действительно: что же будет? Что делать с этим открытием
дальше?
Я захлопнул журнал.
- Так что: будем производить себе подобных? Устроим демпинг
Крвиюшеивых? Впрочем, и других можно, если их записать в машину...
Черт те что! Как-то это... ни в какие ворота не лезет.
- М-да. А все было тихо-мирно"... - дубль покрутил головой.
Вот именно: все было тихо-мирно... "Хорошая погода, девушка. Вам в
какую сторону?" - "В противоположную!" - "И мне туда, а как вас
зовут?" - "А вам зачем?" - ну и так далее, вплоть до Дворца
бракосочетаний, родильного дома, порции ремня за убитую из рогатки
кошку и сжигаемой после окончания семи классов ненавистной "Зоологии".
Как хорошо сказано в статье председателя Днепровской конторы загса:
"Семья есть способ продолжения рода и увеличения населения
государства". И вдруг - да здравствует наука! - появляется
конкурентный способ: засыпаем и заливаем реактивы из прейскуранта
Главхимторга, вводим через систему датчиков информацию - получаем
человека. Причем сложившегося, готового: с мышцами и инженерной
квалификацией, с привычками и жизненным опытом... "Выходит, мы
замахиваемся на самое человечное, что есть в людях: на любовь, на
отцовство и материнство, на детство! - Меня стал пробирать озноб. - И
выгодно. Выгодно - вот что самое страшное в наш рационалистический
век!"
Дубль поднял голову, в глазах у него были тревога и
замешательство.
- Слушай, но почему страшно? Ну, работали - точнее, ты работал.
Ну, сделал опытную установку, а на ней открытие. Способ синтеза
информации в человека - заветная мечта алхимиков. Расширяет наши
представления о человеке как информационной системе... Ну, и очень
приятно! Когда-то короли щедро ассигновали такие работы... правда,
потом рубили головы неудачливым исследователям, но если подумать, то и
правильно делали: не можешь - не берись. Но нам-то ничего не будет.
Даже наоборот. Почему же так страшно?
"Потому что сейчас не средние века, - отвечал я себе. - И не
прошлое столетие. И даже не начало XX века, когда все было впереди.
Тогда первооткрыватели имели моральное право потом развести руками:
мы, мол, не знали, что так скверно выйдет... Мы, их счастливые
потомки, такого права не имеем. Потому что мы знаем. Потому что все
уже было.
...Все было: газовые атаки - по науке; Майданеки и Освенцимы - по
науке; Хиросима и Нагасаки - по науке. Планы глобальной войны - по
науке, с применением математики. Ограниченные войны - тоже по науке...
Десятилетия минули с последней мировой войны: разобрали и застроили
развалины, сгнили и смешались с землей 50 миллионов трупов, народились
и выросли новые сотни миллионов людей - а память об этом не слабеет. И
помнить страшно, а забыть еще страшнее. Потому что это не стало
прошлым. Осталось знание: люди это могут.
