- Пятьдесят лет назад скорди не было, - сказал первый насупленно.
- А можа и не было, - согласился Коль, стараясь не подумать лишнего.
- Можа, чего другое не ломалось.
Они засмеялись.
- Деда, - спросил потом первый, - а как тебя зовут?
- Зовут? - Коль поскреб в затылке, лукаво глядя на гостей в прорезь
между свисающими на лоб патлами и карабкающейся к глазам бородой. - А я
энтого и не помню... можа, Иван, а... а можа - Семен...
Они опять засмеялись. Это было восхитительно: седой заросший дед,
такой древний, что не берет телепатемы, с веселыми коричневыми глазами,
живущий в дремучих лесах так давно, что имя свое забыл! Они все принимали
на веру.
- А как же нам тебя... э... величать?
- А как вашей душеньке угодно, хошь просто дедом. А вот как мне вас
величать?
- Цию, - с готовностью сказал первый. - Фамилия - Пэн.
- Но он еще не сэнсэй, так что можно без фамилии, - с веселым
ехидством ввернула стоявшая рядом девчонка.
- Сэнсэй - это у японцев, - терпеливо возмутился Цию. - А у нас
говорят "сяньшэн". Сколько раз тебе объяснять?
- Да помню я, шучу просто, - отмахнулась девчонка и назвала себя: -
Даума.
- Сима, - здесь была еще одна девчонка.
А четвертый покраснел так, что даже из-под тины проглянуло,
застенчиво улыбнулся и поведал чуть ли не шепотом:
- А я - Макбет...
Его товарищи прыснули.
- Ишь ты, - уважительно сказал Коль. - Из Шотландии, небось?
Макбет пылко выпрямился, но ответил опять застенчиво:
- Из Армении...
- Тоже страна, говорят, хорошая, с горами... А уляпались-то вы,
интернационал болотный, мать честная! Жертв-то не было, когда падали?
- Да скорди у нас на земле поломался! - радостно объявила Даума.
- Удачно, удачно... Помыться б вам, да одежонку простирнуть...
Справитесь?
Другая девчонка - Сима, что ли - неуверенно кивнула с неопределенной
надеждой поглядывая на остальных.
- Ну и ладушки. Пошли, тут до речки полтораста аршин.
"Аршин" прозвучал, как музыка.
- А это сколько? - сладко трепеща, спросил Макбет.
- А увидите, чай, - ответил Коль, сам никогда не знавший, сколько в
метре аршин или в аршине метров.
Подальше, подальше! Только держаться подальше! После года животной
жизни Коля опять била дрожь человеческого страха, предощущения
человеческого стыда. Маршал сказал - метров семь, дальше цепляют только
гении, а эти на гениев не очень-то похожи!.. Подальше!
А пришельцам было не до того. Они смотрели во все глаза на
всклокоченную бороду и на замшелый скит, слушали во все уши древнюю лесную
речь, а из сознания Коля до них долетали легкими дуновениями спокойные
озера, бурные речки, полные рыбы, оленята, катающиеся с Колем по жухлой
осенней траве...
Они пошли. Босой Коль в перезаплатанной рубахе-размахайке, в
закатанных до колен штанах вел и безо всякой телепатии чувствовал на своей
спине изумленно-радостные взгляды ребятишек.
- Вот она, - проговорил он, и они вышли на тот самый берег, где Лена
- царствие ей небесное - когда-то его спасла.
- Ух, какая, - раздался сзади голос Симы. Алая от заходящего солнца
вода бурлила. - Здесь бы надо порисовать...
- Заползайте, девоньки, - посоветовал Коль, - а мы за огорочек
пойдем, во-он туды. Не заледенейте, водица тут студеная...
- Не заледенеем, дед, - заверила Даума, и тогда Коль с парнями
удалился, перевалив через береговой холм, на котором, обнажив длинные
стоячие жилы корней, кренились над потоком тяжелые золотые сосны.
- Тут и вы стирайтесь.
Парни послушно разнагишались - с одежды хлопьями отваливалась
просохшая грязь.
- К скиту дорогу найдете?
- Куда? - спросил Цию.
- К дому.
- Найдем.
- Тогда я пошел ужин варганить. Только живей, а то как раз лихоманку
подхватите!
Поспешно развел огонь, поставил ужин - картофель со своего огорода и
копченая лососина. Потом, вспомнив, бросился к скорди, вскрыл пульт и
вытащил интераптор. Теперь не взлетит, хоть тресни. Закатил блок под
крыльцо, вернулся в скит.
Там было полутемно, легко пахло жарящейся картошкой. Достал из
погреба баночку маринованных огурцов. И тут множественно заскрипели
ступени крыльца, и в дверь вежливо постучали.
- Забирайтесь, - сказал Коль самым радушным голосом - и внутрь
буквально ворвались гости в мокрых насквозь, но чистых одежках,
красноносые и продрогшие до костей. - Эка вас разобрало! Ну, давайте к
печурке, она теплая...
Они не ответили - возможности не было - только закивали судорожно и,
трясясь, прильнули. Коль, посмеиваясь, созерцал. Теперь можно было, слава
богу, разобрать, кто парень, кто девка. Невысокая, коренастая, с черными
жесткими волосами - Даума. Монголка, наверное. Тоненькая, гибкая, длинные
волосы мокрыми веревками приклеились к спине и узким плечам - Сима.
Высокий, тощий, носатый, губастый - Макбет. Цию похож на Дауму - тоже
крепко сшит, скуласт, только повыше, почти с Макбета.
- Вам ведь, робятки, придется застрять здесь, - Коль заполз в дальний
угол: авось пси-слышимость похуже. - Мой скорди навряд полетит. Автомат с
продуктами придет только через неделю. Так что...
- А если подождем автомат, тебя не стесним? - это, конечно, тактичный
Макбет просипел сквозь дрожь.
- Да чего ж, мне одна приятность.
- А нам и подавно, - ответила Сима. - Здесь удивительно красиво. Ты с
оленями нас научишь играть?
- Олешков тута нету, - ответил Коль с сожалением. - Зимой на олешков
приезжайте, ну, осенью в конце... Нонче медведь в лесу, кабарга, изюбр...
белки, птахи всякие...
Гости постепенно приходили в человеческий вид - трясение унималось,
умеряли алое сияние носы. Но ребята еще припластывались к печке, по
которой, темня побелку, сползали водяные потеки.
Потом был ужин.
- Медку выпейте, медок у меня знатнеющий, лесной! Хмелеешь, а не
дурееешь! Ну, что по капельке, одно только продукт переводить, ты,
красавица, стаканчик-то доверху налей и одним глоточком - хлоп! Во, вот на
Цию свово погляди! А вот огурчик, из нефти вы огурчика такого хоть лопните
не сделаете, не даст ни нефть, ни вакуум такого букету... Ах, сладко! Ишь,
горностайчик прилез, вкусно запахло ему... ай ты, лапочка, ай, друг
любезный, ну, уважил! Ты, Мак, дай ему кусочек, не кусит с пальцем! Что?
Как приручил? Да никак не приручал, зверушки меня все сызмальства знают.
По душам поговорить и им охота, а кто ж их лучше меня поймет? Волк глухаря
не поймет, лисонька зайчат не поймет тож... Зайчата обратно ко мне
побалакать идут. Что ж ты, Серафима-красавица, картоху-то в дальний угол
удвигаешь? День-деньской по лесу плутала, да с двух картошек ладошкой по
горлушку пилишь? Фигуру, я чай, бережешь? Вот и зря, кому задохлина-то
нужна? Цию, тебе нужна? А тебе, Мак? Чего краснеешь? Подлить медку?
Усталые, угоревшие ребята быстро сомлели. Коль пожелал им спокойной
ночи и удалился, оставив их самих разбираться со спальными местами. В
скиту была одна комната, и в ней был один диван. Вошел в сарай, решив было
улечься на сиденье скорди, но, покачав головой, вышел и, постелив старую
доху прямо на землю, под сосенкой, бухнулся на нее. Не хотелось спать,
хотелось смеяться - словно в то, первое утро. Оказалось, он очень
соскучился по людям. Неужели по сю пору не раскусили? Вот тебе и
телепатия! Он открыл глаза; приподнявшись на локте, посмотрел на скит - в
окошке еще теплился свет, промелькнула чья-то тень, взмахнула чья-то рука.
Но не доносилось ни звука. Теперь они беседовали по-своему. Нечего
скрывать. Счастливые... Он не заметил, как заснул.
На рассвете проснулся от сырости. За ночь наполз с болот туман;
деревья, как кошмары, темнели в пелене. Привычная тишина казалась странной
настолько, что звенело в ушах. Коль вскочил; упруго пробежался,
согреваясь, вокруг безмолвного скита. Там еще спали. Туман медленными
струями оглаживал отсыревшие серые бревна - казалось, скит плывет. Коль на
цыпочках подошел к двери, осторожно заглянул. Ровное, сонное дыхание
внутри только подчеркивало тишину. Даума и Цию умостились рядышком на
тесном для двоих диване; но теснота им не мешала. Они едва заметно
улыбались - лицо в лицо. Макбет скрючился на голом полу - в углу, в том
самом, дальнем. Коль отметил, как совсем по-детски приоткрыты его губы, а
взгляд уже потек влево и сердце, будто все зная заранее и тщась зачем-то
предупредить о неизбежном, торкнулось сначала в живот, потом в горло и
пошло бешеными ударами пинать кадык. Возле печки, на Колевой дохе, обняв
единственную в доме подушку, спала Сима.
Волосы цвета оленьих глаз широким пушистым водопадом лились на плечи
и спину, обтянутую майкой - из-под майки, из золотистой пены водопада
беззащитно выпирали лопатки. Юбчонка, охлестнутая по осиной талии широким
красным поясом, вся скаталась где-то на животе. Длинные ноги, уже не
девчачьи, а девичьи, были чуть раздвинуты - они и не подозревали,
доверчивые бедняжки, что вдруг докрасна раскалившийся взгляд старого
монстра сейчас грубо навалился на них сзади и тщится раздвинуть шире. Коль
поспешно захлопнул дверь, глотнул холодного тумана - сердце не сходило с
форсажа. Опять? Все сначала?! Он рванулся вон. Долетел до озера, содрал
одежду и остервенело швырнул себя в прохладную тихую воду; оттолкнул ее,
как смертельного врага, еще, еще, еще, перед ним вздыбился кипящий бурун.
Ну ведь живой я, живой!
И не такой.
Плохой. Пусть плохой. Я могу стараться быть лучше. Могу взять себя в
узду, соблюдать приличия. Не нарушать. Не преступать. Врать. Притворяться
столетним дедом. Только чтоб они не уходили. Она не уходила. Но думать-то,
чувствовать-то я могу только как я! И с этим ничего не сделаешь!
Утонуть?
Берег ушел в туман; и сзади, и впереди, и по сторонам зеркало
покорной воды, которую он насиловал, растворялось в серой бездне и
казалось бесконечным.
Он нашел скит пустым. Подушка и аккуратно сложенное одеяло лежали
там, где полагалось. доха висела на своем чуть погнутом гвозде у двери.
Коль окостенел на пороге. Неужто ушли? Он почувствовал странное, мертвое
облегчение. Ушли. Шагнул назад, постоял на крылечке, держась одной рукой
за косяк - туман рассеивался, розовел, деревья плыли в нем, как корабли. В
лесу только птахи гомонили.
- Робяты-ы-ы!! - надорванно крикнул Коль. - Ого-го-го-о!!
С одной из елей сорвалась кукушка и в два взмаха беззвучно сгинула.
Ушли.
Коль вернулся в уютный полумрак. Подошел к печке. Половицы скрипели
оглушительно - каждым шагом Коль будто сам пилил себе череп.
Вот здесь она лежала, раздвинув ноги, как влюбленная девушка-зверушка
подставляясь его взгляду.
Если бы не спала.
Провел по лицу рукою, встряхнулся. Стол был полон грязной посуды -
следовало ее помыть.
Сзади раздался легкий шорох, и Коль рывком обернулся, потеряв
дыхание. У входа, степенно сложив лапки на груди, столбушком стояла белка.
- Привет, - сказал Коль угрюмо. - Иди, ничего тебе гости не оставили.
Белка цокнула и раздраженно дернула хвостом вправо-влево.
Посреди стола лежал листок бумаги.
- О господи, - устало пробормотал Коль.
"С добрым утром, дед! Мы пойдем побродим. Не заблудимся, не
беспокойся - без тебя далеко не уйдем. До свидания. Мы."
Он совсем не обрадовался. Наоборот, сгорбился еще больше. Все
начиналось сызнова, на худшем витке, и в перспективе был только проигрыш.
Чистая, без своего вранья и без напряженного ожидания чужой подлости жизнь
