Была у него сестра Чаровница да еще другая Солоха. Каждый раз она гадала
им перед битвой. Если предвидела победу, садилась верхом на коня и ехала
впереди всех.
- Что же ее ляхи не пристрелили?
- И рады бы пристрелить, да пуля ее не брала, такой заговор она
знала. Осадил Донец какой-то город и взял его. На выручку пришел польский
пан с войском. Бросились казаки навстречу, а чаровницы кричат: "Уходите,
уходите, не сдержите!" Но казаки не послушались; всех их и перебили.
- А что же чаровницы?
- А чаровниц обоих паны казнили.
- Как же ты говорил, что они против смерти заговор знали?
- Так заговор-то был против пуль, а казнили их топором.
Наконец все прихожане собрались в церковь и небольшой храм едва
вместил всех молящихся. В правом углу около алтаря было отгорожено место
для самого пана и его семейства.
Вскоре подъехал и панский рыдван. Воевода Брацлавский, пожилой
человек с морщинистым лицом, с большими серыми глазами, смотревшими умно и
проницательно, вышел первым. Он подал руку пани, а за ней соскочила на
землю и Катря.
- Смотри, смотри, - говорили в толпе, - вон казачья невеста.
Воевода Кисель был набожный ревнитель православия, что, однако, не
мешало ему тянуть на сторону панов; но поместьями своими он управлял
благоразумно; хлопов не теснил, в дела входил сам и не допускал у себя
селиться жидам. Пани Кисель была хорошая хозяйка, прислуге жилось у нее
привольно: вот почему в имениях Киселя до сих пор не было смут, тогда как
повсюду кругом хлопы то и дело резали своих панов. У Киселя не было детей
и, когда Ивашка обратился к нему с просьбой укрыть на время его невесту,
старики очень обрадовались случаю оживить немного свою однообразную жизнь.
- Чего же лучше, - отвечал пан Адам казаку на его просьбу. - Пусть
панна поживет здесь; у нас тихо, хлопы не бунтуют, а я рад услужить моему
старому другу Хмелю.
Однако несмотря на свою дружбу к Хмелю, на полную готовность услужить
казаку, Кисель частенько отговаривал Катрю от ее намерения выйти замуж за
запорожца.
- Подумай только, панна, ведь тебе придется табак растирать своему
мужу; придется, пожалуй, сапоги смазывать дегтем; они, ведь, ленивые, эти
хохлы. Катря смеялась в ответ.
- А если бы я вышла замуж за такого пана, как Чаплинский, - говорила
она, - разве это было бы лучше. Он бы меня, пожалуй, плетью стегал.
- А ты думаешь, запорожец не будет? Будет, будет, наверно будет, -
шутил Кисель. Катря отсмеивалась и старалась отклонять разговор в другую
сторону. Чутким своим умом она поняла, что Кисель уважает больше панство,
чем казачество, и избегала столкновений по этому поводу. Веселая, живая,
подвижная, она сразу оживила старинный замок Киселя, сумела внести в
серенькую жизнь свет и радость, старики только вздыхали, когда думали, что
им придется скоро расстаться с молодой девушкой.
В церкви на этот раз было много народа; пожилой благообразный
священник с особым одушевлением сказал проповедь о том, что каждый
христианин должен защищать свою веру до последней капли крови, должен
бояться всякого отступничества, а так как истинная вера есть православная,
то в настоящее тяжелое время каждый православный должен быть постоянно
настороже. При этом священник часто посматривал на пана Киселя; с ним он
сильно расходился во мнениях по этому предмету.
Пану Киселю проповедь, видимо, не нравилась; он несколько раз с
неудовольствием посматривал на проповедника, но тот не обращал внимания на
его строгие взгляды и продолжал ратовать за православие.
По окончании обедни священник вынес пану большую просфору и поздравил
с праздником.
- Милости прошу батюшку к нам откушать, - пригласил пан.
Священник с почтительным поклоном принял приглашение. Через полчаса
все сидели за роскошной закуской со всякими печеньями, соленьями и
вареньями. Пани воеводша, как хорошая хозяйка, сама присматривала за
кухней.
- И зачем это батюшка так уж нападает на панов, - укоризненно говорил
Кисель, - нехорошо раздражать чернь. Хлопы и так возбуждены: наше дело
сдерживать их, а не подготовлять восстание для этого мятежника.
- Так пан воевода считает Богдана Хмельницкого мятежником, а не
верным сыном церкви, готовым положить свою жизнь за восстановление
православной веры, попранной и поруганной жидами?
- Хорош верный сын церкви, вступающий в союз с татарами! - с иронией
возразил пан Кисель.
- Но, ведь, это только слухи, - немного смутясь, возразил священник.
- Какие тут слухи, я имею верные известия от бояр московских, что он
поступает в хлопство к Крымскому хану. Они советуют нам не допускать его
до этого. Хорошо им говорить, а тут повсюду волнение, повсюду измена,
каждый хлоп только и смотрит, как бы бежать на Запорожье.
Священник вздохнул и задумчиво ответил:
- Что ж? Чудны дела Божии и неисповедимы пути Его; может быть Господь
рукой неверных восстановит церковь Свою и защитит ее от всякого
поругания...
- Дожидайтесь! - отвечал Кисель с досадой. - Стоит только показать
татарам дорогу в страну, а уж распорядятся они в ней сами. Не рад будет и
Хмельницкий, что навел эту саранчу на свою родину. Нет, уж прошу батюшку,
- решительно прибавил он, - оставить эти проповеди. Будем надеяться, что
славное польское войско остановит мятежного казака в его замыслах и не
даст ему соединиться с неверными.
Священник ничего не ответил и опустил голову. Он, видимо, не хотел
спорить с паном воеводой, но был совершенно противоположного мнения о
Хмельницком.
В это время вошедший слуга доложил, что какой-то казак желает видеть
пана.
- Позови сюда, - проговорил Кисель.
В комнату вошел Выговский, одетый по-казацки, в широких шароварах и
коротком кафтане.
- Пана ли Ивана я вижу? - с удивлением проговорил Кисель, вставая
навстречу гостю. - Что за странный наряд? Уж не поступил ли пан на службу
к запорожцам?
- Совершенно верно угадал пан воевода, - отвечал с поклоном
Выговский. - Состою на службе у пана гетмана Богдана Хмельницкого ил,
вернее сказать, намереваюсь состоять, пока же нахожусь на испытании.
- Пан Иван шутит? - проговорил Кисель, недоверчиво на него
посматривая. - Богдан Хмельницкий, по-первых, не гетман, а мятежник;
польские войска с Божьей помощью приведут его в повиновение.
- Польские войска? - усмехнулся Выговский. - Пан воевода, видимо, не
знает самых свежих новостей. Могу его уверить, что польских войск больше
не существует, они наголову разбиты Хмельницким.
Кисель с изумлением слушал его.
- Пан Иван, надеюсь, не шутит? - серьезно проговорил он.
- Нисколько, пан воевода! Я сам участвовал в сражении при Желтых
водах, был взят в плен с другими панами и присутствовал при смерти
молодого Потоцкого.
- Боже мой! Боже мой! - воскликнул Кисель, набожно крестясь. - За что
ты прогневался на бедную Украину? И пан Иван так спокойно говорит обо всем
этом? - обратился он к Выговскому.
- Я православный, как и пан Кисель, - отвечал Выговский.
Кисель пожал плечами.
- Однако, пан, наверное, сказал в шутку, что служит пану
Хмельницкому?
- Нет, я говорю это серьезно. Я имею намерение сделаться писарем при
пане Богдане.
- Ах, пан Иван, пан Иван! - укоризненно проговорил Кисель. - Попасть
пану с ним вместе на виселицу!
- Не думаю, пан воевода, - с лукавой усмешкой проговорил Выговский. -
Напротив, я уверен, что Хмельницкий подымется очень высоко. Во имя старой
дружбы советую и пану воеводе переменит мнение о пане Богдане. Он,
по-видимому, доброжелатель пана Киселя, а теперь не следует пренебрегать
его расположением.
Кисель угрюмо молчал.
- Собственно говоря, я к пану Киселю по делу, - меняя тон, проговорил
Выговский и недоверчиво посмотрел на священника.
- Если это дело касается пана Хмельницкого, - с иронией отвечал
Кисель, - то пан будущий писарь смело может его изложить в присутствии
отца Василия: он тоже один из почитателей этого казака.
- Пан Хмельницкий послал меня в Чигирин с некоторыми поручениями, при
чем велел заехать и к пану воеводе. Ему известно, что пан в хороших
отношениях с московскими соседями, поэтому он просит пана обратиться к
знакомым воеводам и расположить их к казацкому дело.
- Вот чего захотел пан Хмельницкий, - проговорил Кисель. - Он желает
союза с Москвой? А если московские люди не захотят иметь с ним дело и
дадут помощь панам?
- Пан Богдан надеется на влияние пана воеводы, - отвечал Выговский.
Кисель задумался; казалось он что-то соображал.
- И пан Иван говорит, что у Богдана много войска? - спросил он.
- У него несметное войско! - подтвердил Выговский. - Известный
татарский богатырь Тугай-бей заключил с ним вечный союз, да и хана
Крымского с минуты на минуту ожидают с его ордой.
- Не говорил ли я отцу Василию?!.. - воскликнул Кисель, обращаясь к
священнику. - Я подумаю, пан Выговский, - ответил он посланному, - и тогда
пришлю ответ пану Богдану. Это дело слишком серьезно, чтобы решить его
поспешно. Оно тем более серьезно для меня, так как я сразу могу встать в
дурные отношения с благородным шляхетством, а как православному, мне уже и
без того не оказывают большого доверия.
Пан Выговский стал откланиваться.
- Желаю пану всего хорошего на его новом поприще, - с некоторым
оттенком иронии сказал Кисель, провожая гостя.
В тот же вечер пан воевода написал два письма: одно к воеводе
Севскому, другое в Москву, к одному из бояр. Воеводу он просил подать
помощь против мятежного казака, не допустить его при содействии татар
разгромить Украину и Польшу, а также просил передать об этом воеводе
Хотмышскому. В Москву он сообщил узнанные им новости и благодарил
московских бояр за готовность подать помощь против мятежника. Затем он
велел просить к себе монаха Петрония Ляшко и имел с ним долгое совещание.
Он сообщил ему все новости, услышанные от Выговского, и прибавил:
- Как ты полагаешь, Петроний, что мне теперь делать?
- Полагаю, не следует показывать и вида, что пан воевода не одобряет
действий Хмельницкого. Надо отвести ему глаза, постараться подействовать
на него своим красноречием, упирая особенно на то, что и пан воевода также
предан православной вере, умолять его послать депутацию на сейм и обещать
ему свое содействие для примирения с панами...
- Я и сам так думал, - отвечал пан воевода, - и, конечно, мог бы
как-нибудь примирить Хмельницкого с сеймом... Я знаю, что этот казак не
прочь дружить с панами, но меня смущает одно: дружба его с татарами...
Разве убедить его отослать орду, по крайней мере, на время переговоров?
- О, пан воевода, конечно, сумеет ему написать самое убедительное
послание! - не без лести проговорил поверенный пана.
- А ты, отец Петроний, будешь моим посланным, только, смотри, не
проговорись о чем-нибудь, чего ему знать не следует... Пусть он вполне
доверяет нам и надеется на нашу дружбу.
На следующее утро Петроний Ляшко собрался в путь и распростился со
своими домашними.
- Отец Петроний, - застенчиво проговорила Катря, - провожая его за
ворота, где ожидал его конь. - Когда ты будешь в казацком таборе, отыщи
там запорожца Ивашка Довгуна, передай ему от меня поклон и скажи, что я
здорова и что мне здесь очень хорошо живется.
- А письмеца не будет? - лукаво спросил отец Петроний.
- Ивашко не умеет читать! - закрасневшись, отвечала панна, - а я не
хочу, чтобы мое письмо читал кто-нибудь другой.
- Эх, пана Катря, - проговорил Петроний шутя, - какого ты жениха-то
