всю прыть слуги с табуном коней, взмыленных, измученных, загнанных.
- Что такое? - в тревоге спросил Хмельницкий.
- Ляхи за нами по пятам гонятся!
Ивашко тотчас же нашелся.
- Нам надо взять в сторону и скрыться в том лесочке, так как теперь
нам от них не ускакать. Мы выиграем время, а как стемнеет, можем
продолжать путь дальше.
Густой лес на краю оврага хорошо укрыл беглецов. След их терялся в
ручье, текшем по оврагу и скрывавшемся за опушкой. Богдан поставил по
опушке несколько сторожевых, они тихо спешились и спрятались за деревьями,
остальные же отошли в глубь, соблюдая всевозможную осторожность. Нельзя
было себе представить, чтобы неприятель не выследил их позиции; но дело
было главным образом в том, чтобы выиграть время и не выдать сразу своей
малочисленности.
Отряд, посланный в догоню за Хмельницким, состоял из пятисот казаков
и трехсот жолнеров. Доехав до оврага, польский отряд выставил разведчиков.
Сперва они поискали следов и, не найдя их, донесли своим начальникам, что,
по-видимому, казаки скрываются в лесу. Тогда вся залога окружила лес и
остановилась в выжидательной позиции, не решаясь напасть. Поляки
совершенно верно рассчитали, что, когда смеркнется, казаки захотят
пробиться дальше. Богдан между тем советовался со своими товарищами.
- Нам нет другого исхода, как попытаться побить поляков их же
оружием. В этой залоге у меня есть несколько доброжелателей между
регистровыми. Надо, во что бы то ни стало, переговорить с ними. Кто из вас
отважится на это?
- Я, батько! - нисколько не задумываясь, вызвался Ивашко.
- И я тоже! - отозвался и Брыкалок.
Нашлись и еще охотники, но Хмельницкий заявил:
- Двоих довольно! Смотрите же, други, - сказал он, обращаясь к обоим
запорожцам, - от вашего уменья зависят наша жизнь и спасение. Будьте мудры
и красноречивы, говорите то, что вам Бог на душу положит.
- Слушаем, батько! - ответили казаки.
К ночи жолнеры выбрали удобную позицию в овраге у ручья, а казакам
приказали оцепить лес и стеречь Хмельницкого. При малейшей попытке его к
бегству они рассчитывали тотчас же быть наготове и во-время поспеть ко
всеобщей схватке. Густая цепь казаков неподвижно стояла настороже с
атаманами во главе, зорко всматриваясь в темноту ночи. Вдруг недалеко от
одного из атаманов в овраге раздалось глухое, едва слышное: "гук-гук!"
Окрик этот слишком был знаком казацкому уху; так обыкновенно вольные
казаки перекликались с регистровыми, когда нужно было переговорить о
чем-нибудь важном.
- Кто там? - также тихо откликнулся атаман.
- Братья казаки! - был ответ.
- Что вам нужно?
- С поручением от Богдана, - тихо произнес Ивашко, наполовину
показываясь из оврага.
Ближайшие казаки придвинулись к послам и образовали тесный круг. В
первую минуту атаман сжал в руке саблю, предполагая какой-нибудь обман; но
увидя безоружных запорожцев, тотчас опустил руку и ласково спросил:
- Какое же поручение ваше?
Ивашко снял шапку и низко поклонился на все четыре стороны; то же
сделал и брыкалок.
Брыкалок начал:
- Братья казаки! Послал нас к вам батько наш Богдан, чтобы удержать
вас. Для чего вы на своих идете? Нам ли, казакам, дружить с ляхами? Богдан
вступился за правое дело, за веру православную, а вы хотите поднять на
него руку.
Пока он говорил, все казаки собрались вокруг него и внимательно
слушали.
- Если вы пойдете с ляхами на веру нашу благочестивую, то дадите за
это ответ Богу, - прибавил Ивашко.
В толпе пронесся ропот, а Брыкалок продолжал:
- Разве не теснят вас ляхи так же, как и нас, вольных казаков, разве
не терпите вы от них всякое надругание? И чем виноват пан Богдан, за что
его преследуют? Только за то, что он, осмеянный и поруганный панами, стоит
за правду, за народ русский и не потакает панским беззакониям... Как
хотите, братья казаки, - закончил он, - вас больше, чем нас, вы можете нас
перебить, а мы на вас рук не подымем.
Вся толпа загудела; казалось, все ненависть к ляхам сразу
пробудилась:
- Смерть ляхам! На погибель! - кричали они и бросились с обнаженными
саблями в овраг.
Брыкалок и Довгун не ожидали такого скорого полного успеха. Они
поспешили к Богдану с радостной вестью. Все вскочили на коней и тоже
отправились в овраг.
Поляки в первый момент не поняли, в чем дело. Они думали, что Богдан
вышел из засады, и недоумевали, зачем казаки несутся прямо на них. Но
услышав зловещий клич, они сразу догадались об измене. Защищаться было
невозможно, единственным спасением для них было бегство. Кто успел,
вскочил на коня и помчался; кто не поспел убежать, того зарубили на месте.
Впрочем и из беглецов немногим удалось спастись, так как ровная топкая
местность не представляла прикрытий и замедляла бегство. Никто из польской
залоги не решился остаться на Сечи, все спасшиеся ушли в Польшу.
Хмельницкий вернулся во главе пятисотенного отряда и был торжественно
встречен на Сечи. Запорожцы устроили шумное торжество: каждый курень
выкатил от себя бочку горилки и пятьсот вновь прибывших скоро так
напраздновались, что их пришлось разносить по куреням на руках.
- Пане Богдане! - с некоторым почтением в голосе сказал кошевой,
расставаясь с Хмельницким, решившим опять отправиться к Довгуну, - славное
начало ты положил. Теперь я смогу рассылать гонцов и скликать народ. Весть
о том, что ляхи побиты, разойдется повсюду...
- А я постараюсь отвести глаза панам, - весело проговорил
Хмельницкий. - Надо как-нибудь дотянуть до весны, заручиться народом, а
тогда и с татарами договориться.
Слух о том, что польский гарнизон перебит, и Запорожье свободно,
быстро разнесся повсюду; все, кто скрывались от поляков, повыползли из
лесов и ущелий. Кошевой тоже совершенно открыто разослал гонцов скликать
запорожцев, множество беглых ютились в землянках по берегам рек, по
оврагам; это были лугари, степовики, гайдамаки, не признававшие над собой
никакой власти, никаких законов. Большая часть питались только дичью, а
одевались, как дикари, в звериные шкуры и не боялись ни голода, ни холода.
Попасть на запорожскую общину новичку не представляло никакого
затруднения, теперь каждый день целыми десятками они приходили к кошевому,
и тот спрашивал их только:
- Веруешь ли в Бога?
Они отвечали:
- Верую.
- А в Богородицу веруешь?
- И в Богородицу верую.
- А ну-ка перекрестись!
Приходящий крестился.
- Ну, теперь ступай в какой хочешь курень.
Хмельницкий почти каждый день посещал Сечь и с радостью видел, как
прибывает народ.
Раз как-то Довгун доложил ему, что прибежали хлопы из Украйны.
Хмельницкий уже давно не получал вестей с родины. Он тотчас же велел
привести их к себе и спросил:
- Что нового на Украйне?
- Новое-то есть, да только нехорошее, - отвечали ему. - Как
прослышали, что ты регистровых казаков смутил, как прибежали оставшиеся в
живых ляхи, все паны всполошились. Старшой Барабаш собирает на тебя
казаков, а сам коронный гетман идет с войском к Черкасам. Пан Кречовский
бегает и к старшому, и к старосте и тоже тебя на чем свет стоит бранит.
Дорого оценили твою голову, на Украйну теперь тебе и показаться нельзя.
Богдан отпустил хлопов и долго совещался с кошевым. Возвратившись на
Томаковку, он засел за письма, написал Шемберку, Потоцкому, Конецпольскому
и Барабашу. Шемберку, как своему прямому начальнику, он сообщал, что
только временно скрывается от Чаплинского, поклявшегося его извести, что
он думает скоро вернуться и просит пана комисара позаботиться, чтобы не
разграбили его остального имущества и не разогнали его слуг. Почти то же
он писал и коронному гетману, уверяя его, что казаки собираются в
Запорожье только потому, что хотят послать депутацию королю о
восстановлении своих прав. Конецпольскому он писал о Чаплинском, уверяя,
что Чаплинский его обкрадывает и недостоин быть не только панским
дозорцею, но даже истопником или кучером. Всех троих Хмельницкий уверял,
что и в уме не имеет мысли о восстании, что все это клевета, и что скоро
он намерен вернуться на Украйну. Барабашу он писал совсем в ином тоне, он
упрекал его в том, что тот так долго хранил у себя королевскую грамоту.
"За то, что ваша милость хранили королевскую привилегию, - писал он, -
между плахтами вашей жены, войско запорожское считает вас достойным
начальствовать не над людьми, а над свиньями или над овцами. Я же, с
помощью этой привилегии, надеюсь сделать что-либо лучшее для погибающей
Украйны, выпросить ласку и милость у королевского величества, панов,
сенаторов и у всей Речи Посполитой".
Кошевой разглашал между запорожцами, что будет послано посольство в
Варшаву к королю, и ни словом не обмолвился никому о замышляемом
восстании. Хмельницкий жил и в Сечи, и на Томаковке; но в начале марта до
него дошли слухи, что коронный гетман посылает к нему кого-то для
переговоров. По этому поводу у Хмельницкого было новое совещание с
кошевым.
- Думаю, что тебе не следует оставаться здесь, в Сечи, - советовал
кошевой. - Если придет сюда посол панский, трудно будет от него скрыть
наши замыслы. Он как раз узнает, да и увидит, что слишком много сюда
нагрянуло всякого люда, нашим запорожцам ртов не закроешь, их не обманешь;
они чуют, чем пахнет... Всего лучше будет, если ты распростишься с
запорожцами, заберешь с собою для безопасности человек триста или пятьсот
и переберешься на остров Томаковский, как будто для того, чтобы кормить
коней.
- Правда твоя, - подтвердил Хмельницкий, - я отберу самых надежных,
огорожусь на острове палисадом и прикинусь, что с Сечью никаких дел не
веду, она сама по себе, а я сам по себе...
- А кого пан коронный гетман посылает к тебе? - спросил кошевой.
- Ротмистра Ивана Хмелецкого. Он долго жил между казаками и знает все
казацкие привычки. Вот пан коронный гетман и думает, что это самый лучший
посол ко мне, он все выведает и высмотрит.
На другой день Хмельницкий распрощался со своими запорожскими
друзьями и объявил им, что он теперь поедет на Томаковку кормить коней, а
для безопасности выбирает себе стражу в пятьсот человек. После же кормежки
он выберет депутацию для посольства в Варшаву, а может быть и сам поедет
туда же.
Наконец приехал ожидаемый посол. По дороге в Сечь он справился у
ближайшего зимовника, где теперь находится Хмельницкий.
- А не знаю, пане, вон там сидит хлопец, он вам и скажет, - был
ответ. - Гей, хлопец, - крикнул он в корчму, - скажи пану о пане
Хмельницком.
Из корчмы вышел наш старый знакомец Брыкалок, он уже давно тут
дежурил по наказу Богдана и теперь был готов вполне добросовестно
исполнить возложенное на него поручение.
- Что угодно пану? - спросил он, низко кланяясь.
- Не можешь ли ты мне сказать, где находится теперь пан Хмельницкий?
- спросил пан ротмистр.
- Пан Хмельницкий сидит на острове Томаковке.
- А что он там делает? - спросил посол.
- Да кормит коней, собирается ехать в Варшаву к королю.
- Гм! - многозначительно промычал пан Хмелецкий. - А послушай-ка,
хлопец, - продолжал он, отводя Брыкалка в сторону, - ты, я вижу, человек
добрый. Вот тебе для первого знакомства два карбованца.
- Спасибо, пане! - проговорил Брыкалок, снова низко кланяясь и
опуская червонцы в карман.
- Скажи мне, добрый человече, без утайки, хорошо ты знаешь этого пана
Хмельницкого?
- Хорошо, пане, так хорошо, как своего родного, каждый день там
