тобой.
Хан подозрительно посмотрел на Богдана и с усмешкой проговорил:
- Чудно это, казак Хмель, с чего вдруг у вас такая любовь к нам
взялась? Знаю я, вы воины храбрые и дружбе вашей мы были бы рады, только
сегодня я тебе еще не могу дать ответа, поживи у нас, я посоветуюсь со
своими верными помощниками и слугами, тогда и дам тебе знать о своем
решении.
Аудиенция на этом пока и кончилась.
Хан отпустил Богдана, кивнул ему на прощание головою, и казаки вышли
из залы. На пороге Ивашко очутился бок о бок с Катрей, которая теперь, в
качестве слуги, нарочно толклась у двери, нетерпеливо посматривая на
медленно подвигавшихся к выходу казаков.
- Ивашко! - проговорила она вполголоса над самым ухом казака.
Если бы гром грянул с неба, если бы молнии разразились над самой
головой Ивашка, наверное, он бы не так оторопел, как при звуке этого
голоса и при взгляде в темные глаза припавшего к его уху татарченка.
- С нами крестная сила! - едва выговорил он, бледнея и подымая руку,
чтобы сотворить крестное знамение.
Катря схватила его за руку.
- Я не оборотень, - шептала она, - молчи только, не выдай меня,
сегодня вечером я прибегу к вам.
Приложив палец к губам, сверкнув на него еще раз глазами, она тихо
скользнула мимо, чтобы примкнуть к остальной свите мурзы Али.
- Что ты стоишь, братику? - смеясь толкал Ивашку под бок Тимош, -
чего ты там шептался с татарченком?
Ивашко провел рукой по лбу, точно пробудился от долгого сна. Он хотел
было что-то сказать, но одумался и промолчал. Мысль, что это была Катря, а
не оборотень, как-то не уживалась в его голове. "А ну, как это все мне
погрезилось?" думал он: "Еще на смех подымут, буду лучше молчать: до
вечера недалеко".
Однако ему пришлось увидать Катрю раньше вечера. Только что успели
они вернуться из дворца домой, как прискакал к ним гонец от мурзы Али с
приглашением немедленно пожаловать для переговоров. Не переодеваясь,
вскочили они на коней и отправились.
Мурза принял Богдана ласково, усадил его подле себя, пригласил сеть и
прочих казаков и начал:
- Тотчас после того, как вы ушли из дворца, у нас был совет, хан
передал вашу просьбу, но прибавил, что боится измены со стороны казаков.
Он думает, не подослан ли ты, Хмель, к нам нарочно от короля. Что, как вы
выманите татар в поле, да и наведете на польское войско?
Говоря это, мурза пытливо посматривал на Хмельницкого, наблюдая,
какое действие произведут его слова.
Хмельницкий гордо поднял голову и отвечал:
- Я не обманщик и не изменник! Все, что говорил хану, истинная
правда, а если хан мне не верит, то я могу присягнуть ему.
- Не поверит хан присяге, - сомнительно покачивая головой, сказал
Али, - поляки тоже присягали, что будут платить дань, а вот не платят же.
- Ну, так я оставлю хану в заложники моего сына, - решительно
проговорил Богдан, - слышишь, Тимош, останешься здесь, в заложниках?
- Как прикажешь, отец, - отозвался Тимош, - отчего же и не остаться.
Дело наше чистое, мы не обманщики, не предатели... Однако, жаль, что не
придется мне за родину постоять...
- Вон какого богатыря себе вырастил! - с удовольствием посматривая на
Тимоша, проговорил мурза, - славный вояка!..
- Успеет еще навоеваться, - сказал Богдан, - войны с панами на всех
хватит...
- Так я передам хану о том, что ты готов присягнуть и оставить
заложником сына?
- Готов, - подтвердил Хмельницкий.
Пошли шли переговоры Ивашко незаметно скользнул в дверь: он увидел в
другой комнате знакомое лицо, пристально смотревшее на него из толпы слуг.
- Гей, хлопец! - сказала Катря по-татарски, когда Ивашко приблизился,
- мы с тобой, кажется, виделись, когда я был еще у гяуров? Не пойдешь ли
ко мне? Мать тебе тоже будет рада.
Она вязла Ивашку за руку и увела его.
Это никому не показалось странным, все знали, что татарченок долго
жил с урусами, значит, у него могли быть и знакомства с казаками.
Уходя от мурзы, Богдан хватился Ивашка, но татары сказали ему, что
казак нашел старого знакомого и пошел к нему в гости.
- Мы позовем его, это тут недалеко... - предложил кто-то.
- Не надо, - отвечал Богдан, - пусть его, сам отыщется.
Через несколько часов Ивашко, действительно, как вихрь ворвался к
Богдану, позабыв свою обычную сдержанность.
- Что ты, хлопец, с ума сошел? - остановил его Хмельницкий.
- Батько, батько, ведь, Катря нашлась! - проговорил Ивашко, - я ее
сейчас видел...
И он рассказал Богдану, как Катря очутилась со своей мамкой в
Бахчисарае, в услужении у мурзы.
- Поздравляю, братику, поздравляю, - сказал Богдан, - только теперь
надо подумать, как нам высвободить твою невесту. Разве уж мне в это дело
вмешаться и выпросить у мурзы его молодого слугу? Ну, да об этом мы еще
подумаем...
На другой день состоялась новая аудиенция у хана. Теперь хан уже с
большим доверием отнесся к Богдану. Он протянул ему свою саблю и сказал:
- Клянись мне на этой сабле в том, что не замышляешь против нас
никакой измены.
Хмельницкий поцеловал саблю и, окруженный мурзами и сановниками
торжественно произнес:
- Боже, Создатель всей видимой и невидимой твари! Клянусь Тобой, чего
ни потребую, чего ни попрошу у его ханской милости - все буду делать без
коварства и измены. Если бы я замыслил что-либо ко вреду его ханской
милости, то да отсечет, Боже, эта сабля мою голову!
- Теперь мы верим тебе! - сказал хан и милостиво пожал Богдану руку в
знак союза.
Его примеру последовали и все мурзы.
- Значит, я могу рассчитывать на твою помощь, высокий повелитель? -
весело спросил Богдан, когда церемония кончилась.
- Сам я не могу сейчас тебе ничем помочь, потому что в Диване еще не
обсудили, начинать ли нам войну с ляхами, а без согласия с Диваном я
ничего не могу сделать. Но я позволю своему мурзе Тугай-Бею идти с тобой.
Вы начните, а когда Диван решит объявить войну ляхам, то и я к вам
нагряну.
Приходилось помириться и на этом.
Настала Пасха 2 апреля. Казаки шумно христосовались, стреляли из
ружей. По всему городу разнеслась весть, что урусы справляют свой
"байрам-великий", и татары бежали к скромному домику армянина смотреть на
пирующих.
- Что случилось? - спросил хан, услыхав шум и выстрелы.
Ему объяснили в чем дело.
- Ну, так свезти ему три бочки вина, пять быков и пятнадцать баранов,
- приказал хан, - да поздравить их от моей милости с их великим байрамом.
Казаки с восторгом встретили ханский подарок. Остряки-бандуристы тут
же сложили лихую песню про славного хана с припевом:
Гей, гей, хан Гирей
Раздобрився дюже!
Гей, гей, хан Гирей,
Ты казаков друже!
Далеко за полночь пировали казаки. У Богдана тоже шел пир: он угощал
на прощанье мурзу Али и еще несколько знатных татар и, между прочим, завел
с мурзой разговор о его слуге.
- Великое бы ты мне одолжение сделал, если бы отпустил твоего
молодого мальчика со мной: он дружен с одним из моих казаков, пусть бы
поучился у него военному делу. Самому-то ему больно охота пришла пороху
попробовать.
- Что же, я не прочь, только вряд ли его мать отпустит, ей уж сколько
раз предлагали взять его в поле, да она и слышать не хочет.
Но на этот раз Олешка оказалась очень сговорчивой и живо согласилась.
К великому удивлению всех она тоже стала собираться в путь.
- А ты-то куда? - спрашивали ее.
- Побреду за ними, пока сил моих хватит, - говорила хитрая старуха со
слезами, - а умру в степи, так туда мне и дорога.
Наконец, хан дал Богдану прощальную аудиенцию.
- Передай слуге нашему Тугай-Бею, сказал Ислам-Гирей, вручая свою
ханскую грамоту, что мы разрешаем ему идти с тобой, но с тем условием,
чтобы ляхи не знали об этом нашем позволении. Пусть они думают, будто
Тугай-Бей сам по себе напал на них. Сыну твоему будет у нас хорошо, об нем
не беспокойся.
- Прощай, Тимош, - говорил Богдан сыну, - пользуйся случаем и
присмотрись к здешней жизни, в ней много найдешь для себя интересного; не
пропускай случая сводить знакомство со здешними знатными мурзами, почем
знать, быть может, когда-нибудь тебе и самому их помощь пригодится.
Главное же, старайся понравиться хану; нам казакам пока одна только и
надежда на татарскую помощь...
Катря с Олешкой отправилась вместе с казаками: мурза подарил своему
мнимому слуге прекрасного коня и богатую одежду. Хмельницкий тоже получил
богатые подарки от хана: черкесский панцирь, колчан, лук и стрелы, розовый
кафтан из златоглава, темно-зеленый кунтуш французского сукна и
позолоченную саблю. В провизии у казаков тоже недостатка не было, их с
избытком снабдили мясом, вином и хлебом. По дороге им надо было заехать в
Перекоп к Тугай-бею. Богдан предложил Ивашку с Катрей и олешкой отделиться
и ехать прямо в Сечь.
- Как же ты сделаешься в Сечи? - спросил он. - Ведь, там нельзя
держать женщин!
- Я знаю такой остров и такую пещеру, где их никто не найдет, -
отвечал Ивашко.
- Эй, хлопец, не попадись, не лучше ли тебе свезти ее в Украйну?
- На Украйне теперь неспокойно, куда и к кому ее везть? - возразил
Ивашко. - Да и в Сечи, ведь, мы пробудем недолго, а там я уж найду
где-нибудь ей пристанище.
- Ну, как знаешь, - согласился Богдан.
В Перекопе они расстались. Богдан отправился к Тугай-Бею, а Ивашко
повез Катрю с Олешкой в Сечь. Они благополучно проехали степь и прибыли
ночью к переправе, где у Ивашка была спрятана лодка. Коней пустили вплавь,
привязав их за поводья к лодке, и, таким образом, добрались до пустынного
острова, где в одной из скал была довольно просторная пещера, скрытая в
расщелине.
13. ОПЯТЬ НА СЕЧИ
И ти Чигирине, мiсто украинне,
не меньшую славу
Теперь в собi маешь, коли оглядаешь
в руках булаву
Зацного Богдана, мудрого гетьмана,
доброго молодця,
Хмельницкого чигиринського, давного
запорозьця.
Стояла теплая погожая весна. Сечь кишмя кишела народом, но никто не
принимался за промыслы. Рыболовы хотя и чистили самопалы, но не для охоты
на зверя. Шинкарям был сущий праздник: Сечь пропивала последнее и гуляла с
утра до ночи. Тем не менее стекавшиеся со всех концов хлопцы не знали,
против кого готовится воевать Сечь. Кошевой все еще держал втайне
намерения Хмельницкого и поджидал его самого. Многочисленная конница пасла
своих коней около Днепра на заливных днепровских лугах, так как в самой
Сечи ей совсем не было места.
Яркий пурпурный закат расстилался причудливыми полосами по небу,
когда Богдан в сопровождении своих спутников, с четырьмя татарскими
начальниками подъехал к Сечи. Вечер стоял чудный, тихий, теплый; вся Сечь
высыпала навстречу прибывшим. Они прошли прямо к кошевому, куда стала
собираться и войсковая старшина. Богдан представил кошевому и старшинам
татарских начальников и сообщил добрую весть, что мурза Тугай-бей стоит со
своей ордой на реке Базавлуке.
- И мы готовы! - отвечал кошевой. - Народу в Сечь нагрянуло столько,
как никогда не бывало.
- А знает Сечь о нашем деле? - спросил Хмельницкий.
