бы пошла, подумал он.
- Приходите как-нибудь вместе на чашку чаю, - сказала Дэзи. - По средам
у меня почти никого не бывает. Посидим, поболтаем. Никто не помешает. Я
очень интересуюсь хирургией.
- С удовольствием приду.
Равик закрыл за ней дверь и вернулся обратно.
- Красивые изумруды, - сказал он.
Кэт рассмеялась.
- Вот из чего прежде складывалась моя жизнь, Равик. Вы можете это
понять?
- Что ж тут непонятного? Просто великолепно, если можешь так жить.
Никаких волнений.
- А я этого уже не понимаю.
Кэт встала и, осторожно ступая, подошла к кровати.
Равик наблюдал за ней.
- В общем, не важно, где жить, Кэт. Больше или меньше удобств - не в
этом главное. Важно только, на что мы тратим свою жизнь. Да и то не всегда.
Кэт забралась с ногами на кровать. У нее были длинные красивые ноги.
- Все становится неважным, - сказала она, - если пролежишь несколько
педель в постели, а потом снова начинаешь ходить.
- Вам не обязательно оставаться здесь. Хотите - переезжайте в
"Ланкастер", только непременно возьмите сиделку.
Кэт отрицательно покачала головой.
- Я останусь здесь, пока не наберусь сил для дороги. Тут я буду надежно
укрыта от всех этих Дэзи.
- Гоните их в шею! Ничто так не утомляет, как болтовня.
Кэт осторожно вытянулась на постели.
- А вы знаете, при всей своей страсти к сплетням Дэзи замечательная
мать. Она отлично воспитывает своих детей, у нее их двое.
- Бывает и так, - равнодушно заметил Равик. Кэт натянула на себя
одеяло.
- В клинике, как в монастыре, - сказала она. - Заново учишься ценить
самые простые вещи. Начинаешь понимать, что это значит - ходить, дышать,
видеть.
- Да. Счастья кругом - сколько угодно. Только нагибайся и подбирай.
Она удивленно посмотрела на него.
- Я говорю серьезно, Равик.
- И я, Кэт. Только самые простые вещи никогда не разочаровывают.
Счастье достается как-то очень просто и всегда намного проще, чем думаешь.
Жанно лежал в постели. На одеяле были в беспорядке разбросаны какие-то
проспекты.
- Почему ты не зажжешь свет? - спросил Равик.
- Пока мне и так видно. У меня хорошее зрение.
Проспекты содержали описания протезов. Жанно добывал их как только мог.
Последние ему прине- сла мать. Он показал Равику какой-то особенно яркий,
красочный проспект. Равик включил свет.
- Вот самая дорогая нога, - сказал Жанно.
- Но не лучшая, - ответил Равик.
- Зато самая дорогая. Я скажу страховой компании, что мне нужна именно
эта нога. Она мне, конечно, совсем ни к чему. Главное - получить побольше
денег. А я обойдусь и пустой деревяшкой, лишь бы денег дали.
- У страховой компании есть свои врачи, Жанно. Они все проверяют.
Мальчик приподнялся на постели.
- Вы думаете, они не оплатят мне протез?
- Может быть, и оплатят, только не самый дорогой. Но денег на руки не
дадут, а позаботятся о том, чтобы ты действительно получил протез.
- Тогда я возьму его и сразу же продам. Конечно, я что-то потеряю на
этом. Процентов двадцать. Не много, по-вашему? Сначала я скину десять
процентов. Может быть, стоит заранее переговорить с магазином? Какое дело
компании, возьму я протез или нет? Ее дело заплатить. А остальное ее не
касается... Разве не так?
- Так. Попытаться, во всяком случае, можно.
- Эти деньги для меня не пустяк. На них мы купим прилавок и
оборудование для небольшой молочной. - Жанно хитро улыбнулся. - Ведь этакая
нога с шарниром и всякими штуками стоит немало! Тонкая работа. Вот здорово
получится!
- Из страховой компании уже приходили?
- Нет. Насчет ноги и отступного еще не приходили. Только насчет
операции и клиники. Стоит нам взять адвоката? Как вы считаете?.. Он ехал на
красный свет! Это точно. Полиция...
Сестра принесла ужин и поставила на столике у постели Жанно. Мальчик
заговорил снова, только когда она ушла.
- Кормят здесь до отвала, - сказал он. - Я никогда еще так хорошо не
ел. Даже не могу сам всего съесть, - приходит мать и доедает остатки.
Хватает для нас двоих. А она на атом экономит. Очень уж дорого стоит
палата.
- За все заплатит компания. Так что тебе не о чем
волноваться.
Серое лицо мальчика чуть оживилось.
- Я говорил с доктором Вебером. Он обещал мне десять процентов. Пошлет
компании счет за все расходы. Она оплатит, а он даст мне десять процентов
наличными.
- Ты молодец, Жанно.
- Будешь молодцом, если беден.
- Верно. Нога болит?
- Болит ступня, которой у меня уже нет.
- Это нервы. Они еще остались.
- Знаю. И все-таки странно. Болит то, чего у тебя нет. Может быть, это
душа моей ступни? - Жанно усмехнулся: он сострил. Потом заглянул в тарелки.
- Суп, курица, салат, пудинг. Мать будет довольна. Она любит курицу. Дома мы
ее не часто видим. - Он улегся поудобней. - Иной раз я просыпаюсь ночью и
думаю: а вдруг придется за все платить самим?.. Знаете, так бывает:
проснешься ночью и ничего не соображаешь. А потом вспомнишь, что ты в
клинике лежишь, как сынок богатых родителей, можешь требовать все, что
угодно, вызывать звонком сестру, и она обязана прийти, а заплатят за все
другие. Замечательно, правда?
- Да, - сказал Равик. - Замечательно...
Он сидел в комнате для осмотров в "Озирисе".
- Еще остался кто-нибудь? - спросил он.
- Да, - сказала Леони. - Ивонна. Она последняя.
- Пришли ее. Ты здорова, Леони.
Ивонна была мясистой двадцатипятилетней блондинкой с широким носом и
короткими толстыми руками и ногами, обычными для многих проституток.
Самодовольно покачивая бедрами, она вошла в комнату и приподняла шелковое
платье.
- Туда, - сказал Равик.
- А так нельзя? - спросила Ивонна.
- Зачем так?
Вместо ответа она молча повернулась и показала свой могучий зад. Он был
весь в синих кровоподтеках. Видимо, кто-то ее здорово отлупил.
- Надеюсь, клиент тебе хорошо заплатил, - сказал Равик. - Это не шутки.
Ивонна покачала головой.
- Ни одного сантима, доктор. Клиент тут ни при чем.
- Значит, ты сама получаешь от этого удовольствие. Не знал, что тебе
это нравится.
Ивонна снова отрицательно покачала головой; на ее лице появилась
довольная, загадочная улыбка. Ситуация ей явно нравилась. Она чувствовала
себя важной персоной.
- Я не мазохистка, - сказала она, гордясь знанием такого слова.
- Так что же это? Поскандалили?
Ивонна немного помолчала.
- Это любовь, - сказала она затем и блаженно говела плечами.
- Ревность?
- Да.
Ивонна сияла.
- Должно быть, очень больно?
- От этого не бывает больно.
Она осторожно улеглась.
- Знаете, доктор, мадам Роланда сперва не хотела пускать меня к гостям.
"Хотя бы на часок, - сказала я ей. - Попробуем хотя бы часок! Вот увидите!"
И теперь у меня такой успех, как никогда.
- Почему?
- Не знаю. Попадаются типы, которые от этого прямо-таки с ума сходят.
Это их возбуждает. За последние три дня я принесла выручки на двести
пятьдесят франков больше. Долго еще будет видно?
- По крайней мере, недели две-три.
Ивонна прищелкнула языком.
- Если так, удастся справить новую шубу. Лиса - отлично выкрашенные
кошачьи шкурки.
- А не хватит, твой друг легко сможет помочь - снова отлупит.
- Этого он никогда не станет делать, - живо ответила Ивонна. - Он не из
таких... Не какая-нибудь расчетливая сволочь, знаете ли. Он делает это
только от страсти. Когда на него находит. А так ни за что - хоть на коленях
проси.
- Характер! - Равик поднял глаза. - Ты здорова, Ивонна.
Она встала.
- Тогда я пошла, внизу меня уже поджидает старик с седой бороденкой.
Показала ему рубцы. Чуть не взбесился. Дома ему и словечка не дают сказать.
Небось спит и видит, как бы излупить свою старуху. - Она звонко
расхохоталась. - Доктор, до чего же смешны люди, правда?
Самодовольно покачивая бедрами, Ивонна вышла.
Равик вымыл руки. Затем прибрал инструменты и подошел к окну. Над
домами нависли серебристо-серые сумерки. Голые деревья тянулись из асфальта,
словно черные руки мертвецов. В окопах, засыпанных землей, ему случалось
видеть такие руки. Он открыл окно. Час нереальности, колеблющийся между днем
и ночью. Час любви в маленьких отелях - для женатых мужчин, которые по
вечерам, исполненные достоинства, восседают за семейным столом. Час, когда
на ломбардской низменности итальянки уже произносят felissima notte (1). Час
отчаяния и грез.
Он закрыл окно. Казалось, в комнате сразу стало гораздо темнее. Влетели
тени, забились в уголки и завели беззвучный разговор. Бутылка коньяку,
припасенная Роландой, сверкала на столе, как шлифованный топаз. Равик
постоял еще с минуту. Потом спустился вниз.
Большой зал был ярко освещен. Играла пианола. Девицы в розовых рубашках
сидели в два ряда на мягких пуфиках. Груди у всех были раскрыты - клиенты
хотели видеть товар лицом. Их собралось
(1) Прекраснейшая ночь (ит.). уже человек пять-шесть, главным образом
мелкие буржуа средних лет. Это были осторожные специалисты. Они знали дни
осмотра и приходили сразу после него, чтобы ничем не рисковать. Ивонна была
со своим стариком. Он сидел за столиком перед бутылкой "дюбонне", а она
стояла рядом, поставив ногу на стул, и пила шампанское. Она получала десять
процентов с каждой бутылки. Старик, видимо, совсем рехнулся - очень уж
здорово он раскошелился. Шампанское заказывали только иностранцы. Ивонна
знала это. Она стояла в небрежной позе укротительницы львов.
- Ты уже кончил, Равик? - спросила Роланда, стоявшая у двери.
- Да, все в порядке.
- Хочешь что-нибудь выпить?
- Нет, Роланда. Пойду к себе в отель. Я до сих пор работал. Все, что
мне сейчас нужно, - это горячая ванна и свежее белье.
Он направился к выходу, минуя бар и гардероб. На улице стоял вечер с
фиолетовыми глазами. В синем небе одиноко и торопливо гудел самолет. Черная
маленькая птичка верещала на ветке голого дерева.
Женщина, больная раком, пожирающим ее, словно безглазый серый хищник;
маленький калека, подсчитывающий свою ренту; проститутка с золотоносным
задом; первый дрозд на голых ветвях - все это скользит и скользит мимо, а
он, безразличный ко всему этому, медленно бредет сквозь сумерки, пахнущие
теплым хлебом, к женщине.
- Хочешь еще кальвадоса?
Жоан кивнула.
- Разве что чуть-чуть.
Равик сделал знак кельнеру.
- Есть у вас кальвадос постарше?
- Разве этот нехорош?
- Хорош. Но, может быть, у вас в погребе найдется другой?
- Сейчас посмотрю.
Кельнер прошел мимо кассы, около которой дремала хозяйка с кошкой на
коленях, и скрылся за матовой стеклянной дверью в конторке, где хозяин
возился со счетами. Через минуту он вышел оттуда, важный и чинный, и, даже
не взглянув в сторону Равика, направился к лестнице, ведущей в подвал.
- Кажется, все в порядке, - заметил Равик.
Кельнер вернулся с бутылкой, неся ее бережно, как запеленатого
младенца. Это была грязная бутылка, совсем не похожая на те, которые
специально посыпают пылью для туристов, а просто очень грязная бутылка,
пролежавшая много лет в подвале. Кельнер осторожно откупорил ее, понюхал
пробку и принес две большие рюмки.
- Вот, мсье, - сказал он Равику и налил немного кальвадосу на донышко.
Равик взял рюмку и вдохнул аромат напитка. Затем отпил глоток,
откинулся на спинку стула и удовлетворенно кивнул. Кельнер ответил кивком и
