высшего общества. Быстро провожу носовым платком по лицу. Ризенфельд
безжалостно ухмыляется, Георг это замечает.
- Вы тоже здорово вспотели, Ризенфельд, - заявляет он.
- Ну, у меня это другое! Этот пот - от жажды жизни, - кричит
Ризенфельд.
- Это пот улетающего времени, - язвительно каркаю я и чувствую, как
испарина солеными струйками сбегает в уголки рта.
Эрна совсем близко. Блаженным взглядом смотрит она на оркестр. Я
придаю своему лицу выражение высокомерия и улыбаюсь слегка насмешливо и
удивленно, а воротничок мой уже размяк.
- Да что это с вами? - вопит Ризенфельд. - Прямо кенгуру-лунатик.
Я игнорирую его. Эрна обернулась. Я равнодушно разглядываю танцующих,
потом как будто случайно замечаю ее и с трудом узнаю. Небрежно поднимаю
два пальца для приветствия.
- Он спятил, - вопит Ризенфельд между синкопами фокстрота "Отец
Небесный".
Я не отвечаю. Я буквально лишился дара речи. Эрна меня просто не видит.
Наконец музыка прекратилась. Площадка для танцев медленно пустеет.
Эрна исчезает в одной из ниш.
- Вам сколько - семнадцать или семьдесят? - орет Ризенфельд.
Так как именно в это мгновение музыка смолкает, его вопрос разносится
по всему залу. Несколько десятков людей смотрят на нас, и даже сам
Ризенфельд оторопел. Мне хочется быстро нырнуть под стол, но потом
приходит в голову, что ведь присутствующие могут это просто принять за
обсуждение торговой сделки, и отвечаю холодно и громко:
- Семьдесят один доллар за штуку и ни на цент меньше.
Моя реплика немедленно вызывает у публики интерес.
- О чем речь? - осведомляется сидящий за соседним столиком человек с
лицом младенца. - Всегда интересуюсь хорошим товаром. Разумеется, за
наличные. Моя фамилия Ауфштейн.
- Феликс Кокс, - представляюсь я в ответ; я рад, что у меня есть время
собраться с мыслями. - А товар - двадцать флаконов духов. К сожалению, вон
тот господин уже купил их.
- Ш... ш... - Шепчет искусственная блондинка.
Представление началось. Конферансье несет какую-то чушь и злится, что
его остроты не доходят. Я отодвигаю свой стул и прячусь за Ауфштейном;
почему-то конферансье, атакующие публику, всегда избирают своей мишенью
именно меня, а сегодня на глазах у Эрны это было бы позором.
Все благополучно. Конферансье сердито уходит; и кто же появляется
вдруг вместо него в белом подвенечном платье и под вуалью? Репе де ла Тур.
Со вздохом облегчения я усаживаюсь, как сидел до конферансье.
Рене начинает свой дуэт. Скромно и стыдливо, высоким сопрано выводит
она несколько куплетов
в роли девственницы - тут же звучит бас жениха, и это вызывает сенсацию.
- Как вы находите эту даму? - спрашиваю я Ризенфельда.
- Дама хоть куда...
- Хотите с ней познакомиться? Это мадемуазель де ла Тур.
Ризенфельд смущен:
- Ла Тур? Вы же не будете уверять меня, что эта нелепая игра природы и
есть та чародейка, которую я видел от вас в окне напротив?
Я решаю утверждать именно это, чтобы посмотреть, как он будет
реагировать, и вдруг вижу вокруг его слоновьего носа нечто вроде
ангельского сияния. Безмолвно тычет он большим пальцем в сторону двери,
потом бормочет:
- Вон она, там... Эта походка! Я сразу узнал ее!
Он прав. Лиза только что вошла. Ее сопровождают два пожилых жулика, а
она держится словно дама из высшего общества, по крайней мере, так считает
Ризенфельд.
Кажется, она едва дышит и слушает речи своих кавалеров надменно и
рассеянно.
- Разве я не прав? Женщину сразу же узнаешь по походке!
- Женщин и полицейских, - усмехается Георг; но он тоже благосклонно
поглядывает на Лизу.
Начинается второй номер программы. На танцевальной площадке стоит
акробатка. Она молода, у нее задорное личико и красивые ноги. Она
исполняет акробатический танец с сальто, стоянием на голове и высокими
прыжками. Мы продолжаем незаметно наблюдать за Лизой. Она делает вид, что
охотнее всего ушла бы отсюда. Конечно, это только комедия: в городе
имеется всего один ночной клуб, остальное - просто рестораны, кафе или
пивные. Поэтому здесь встречаешь каждого, у кого хватает денег, чтобы сюда
прийти.
- Шампанского! - рявкает Ризенфельд голосом диктатора.
Я вздрагиваю, Георг тоже встревожен.
- Господин Ризенфельд, - замечаю я, - здешнее шампанское ужасная бурда.
В это мгновение я чувствую, что с пола на меня смотрит чье-то лицо. Я
с удивлением оглядываюсь и вижу танцовщицу, которая так сильно перегнулась
назад, что ее голова видна между ногами. Она вдруг кажется каким-то
невероятно искривленным карликом.
- Шампанское заказываю я! - поясняет Ризенфельд и кивает кельнеру.
- Браво! - восклицает лицо на полу.
Георг подмигивает мне. Он играет роль рыцаря, а я существую для более
неприятных вещей - так у нас договорено. Поэтому он и отвечает:
- Если вы непременно хотите шампанского, Ризенфельд, вы получите
шампанское. Но, разумеется, вы наш гость.
- Исключено! Это я беру на себя! И больше ни слова! - Сейчас
Ризенфельд - прямо Дон-Жуан высшего класса. Он с удовлетворением смотрит
на золотую головку в ведерке со льдом. Несколько дам сразу же выказывают
живой интерес к нему. Я и тут не возражаю. Шампанское - это Эрне урок, она
слишком скоро выбросила меня за борт. С удовлетворением пью здоровье
Ризенфельда, он торжественно отвечает мне тем же.
Появляется Вилли. Этого надо было ожидать: он тут завсегдатай.
Ауфштейн со своей компанией уходит, и нашим соседом становится Вилли. Он
тут же поднимается и приветствует входящую Репе де ла Тур. С ней рядом
прехорошенькая девушка в вечернем туалете. Через мгновение я узнаю
акробатку. Вилли нас знакомит. Ее зовут Герда Шнейдер, и она бросает
пренебрежительный взгляд на шампанское и па нас троих. Мы наблюдаем, не
клюнет ли на нее Ризенфельд: тогда мы на этот вечер от него отделались бы;
но Ризенфельд поглощен Лизой.
- Как вы думаете, можно ее пригласить потанцевать? - спрашивает он
Георга.
- Я бы вам не советовал, - дипломатически отвечает Георг. - Но, может
быть, нам позднее удастся как-нибудь с ней познакомиться.
Он укоризненно смотрит на меня. Если бы я в конторе не заявил, будто
мы не знаем, кто такая Лиза, все легко уладилось бы. Но разве можно было
предвидеть, что Ризенфельд попадется на романтическую де ла Тур? А теперь
вносить ясность в этот вопрос уже поздно. Романтикам чужд юмор.
- Вы не танцуете? - спрашивает меня акробатка.
- Плохо. У меня нет чувства ритма.
- У меня тоже. Давайте все-таки попробуем?
Мы втискиваемся в сплошную массу танцующих, и она медленно несет нас
вперед.
- Ночной клуб, трое мужчин и ни одной женщины - почему это? -
удивляется Герда.
- А почему бы и нет? Мой друг Георг уверяет, что если приводишь
женщину в ночной клуб, то тем самым толкаешь ее на то, чтобы наставить ему
рога.
- Кто это, ваш друг Георг? Тот вон, с толстым носом?
- Нет, лысый. Он сторонник гаремной системы и считает, что женщин
выставлять напоказ не следует.
- Ну конечно... а вы?
- У меня никакой системы нет. Я как мякина, которую несет ветер.
- Не наступайте мне на ноги, - замечает Герда. - Никакая вы не мякина.
В вас, по крайней мере, семьдесят кило.
Я приосаниваюсь. Нас как раз проталкивают мимо столика Эрны, и сейчас
она, слава Богу, меня узнала, хотя ее голова лежит на плече спекулянта с
перстнем и он вцепился в ее талию. Какое тут, к дьяволу, соблюдение
синкоп! Я улы-
баюсь, глядя вниз на Герду, и крепче прижимаю ее к себе. При этом наблюдаю
за Эрной.
От Герды пахнет духами "Ландыш".
- Лучше отпустите-ка меня, - говорит она. - Таким способом вы все
равно ничего не выиграете в глазах той рыжей дамы. А ведь вы именно к
этому и стремитесь, верно?
- Нет, - вру я.
- Вам надо бы совсем не обращать на нее внимания. А вы, точно вас
загипнотизировали, все время глаз с нее не сводили, а потом устраиваете
вдруг эту комедию со мной. Господи, до чего же вы еще неопытны в таких
делах!
Однако я стараюсь сохранить на лице притворную улыбку: только бы Эрна
не заметила, что я и тут сел в калошу.
- Ничего я не подстраивал, - пытаюсь я оправдаться. - Просто мне
сначала не хотелось танцевать.
Герда отстраняет меня.
- До кавалера вы тоже, как видно, не доросли! Давайте прекратим. У
меня ноги болят.
Не объяснить ли ей, что я имел в виду совсем другое? Но кто знает,
куда все это опять заведет меня? Лучше уж попридержу язык и проследую с
высоко поднятой головой, хоть и пристыженный, к нашему столу.
А тем временем алкоголь успел оказать свое действие. Георг и
Ризенфельд уже перешли на "ты". Имя Ризенфельда - Алекс. Не пройдет и
часа, как он и мне предложит перейти на "ты". Завтра утром все это будет,
конечно, забыто.
Я сижу в довольно унылом настроении и жду, когда Ризенфельд наконец
устанет. Танцующие пары скользят мимо в ленивом потоке шума, влекомые
жаждой телесной близости и стадным чувством. С вызывающим видом проплывает
мимо Эрна. Она меня игнорирует, Герда подталкивает меня.
- А волосы-то крашеные, - заявляет она, и у меня возникает
отвратительное чувство, что она хочет меня утешить.
Я киваю, мне кажется, я выпил достаточно. Ризенфельд наконец подзывает
кельнера. Лиза ушла - теперь и его тянет прочь отсюда.
Пока мы рассчитываемся, проходит некоторое время. Ризенфельд
действительно платит за шампанское; я боялся, что он бросит нас с этими
четырьмя заказанными им бутылками. Мы прощаемся с Вилли, Рене де ла Тур и
Гердой Шнейдер. И без того пора расходиться: музыканты укладывают
инструменты. У выхода и в гардеробе давка.
Вдруг я оказываюсь рядом с Эрной. Ее кавалер, огребаясь длинными
руками, пробивается к вешалке, чтобы достать ее пальто. Эрна меряет меня с
головы до ног ледяным взглядом.
- Так вот где мне пришлось поймать тебя! Вероятно, ты этого не ожидал?
- Ты меня поймала? - отвечаю я опешив. - Да ведь это я тебя поймал!
- И с какими типами! - продолжает она, словно не слыша меня. - С
какими-то кафешантанными певичками! Не прикасайся ко мне. Кто знает, что
ты уже успел подцепить!
Но я и не пытался к ней прикоснуться.
- Здесь я по делу. А ты, как ты сюда попала?
- По делу? - Она резко хохочет. - По делу! Кто же скончался?
- Основа государства, мелкий вкладчик, - отвечаю я, и мне кажется, что
это очень остроумно. - Таких хоронят здесь каждый день. Но на его
надгробии - не крест, а мавзолей, чье имя - биржа.
- И такому типу, такому гуляке я доверяла, - продолжает Эрна, как
будто я опять ничего не ответил. - Между нами все кончено, господин Бодмер!
Георг и Ризенфельд ведут в гардеробе бой за свои шляпы. Я вижу, что
Эрна все хочет свалить на меня, хотя я ни в чем не виноват.
- Послушай, - возмущаюсь я, - а кто мне сегодня еще заявил под вечер,
что не может выходить из-за адской головной боли? И кто отплясывал тут с
толстым спекулянтом?
У Эрны белеет нос.
- Ах ты, низкий рифмоплет, - язвительно шипит она, словно брызгая
купоросом. - Списываешь стихи про покойников, и уже вообразил себя невесть
кем? Научись сначала прилично зарабатывать, чтобы вывести даму в свет.
Только и знаешь, что свои пикники на лоне природы! Под шелковые майские
знамена! Удивительно, как это я не рыдаю от сострадания!
Шелковые знамена - это цитата из моего стихотворения, которое я
сегодня послал ей. В душе я прямо-таки пошатнулся, но на лице моем -
усмешка.
- Не будем отклоняться, - заявляю я. - Кто пойдет отсюда домой с двумя
почтенным дельцами? А кто - с кавалером?
Эрна изумленно смотрит на меня.
- Что же, я должна, по-твоему, одна тащиться ночью по улице, как
ресторанная шлюха? За кого ты меня принимаешь? Думаешь, мне очень приятно,
чтобы со мной заговаривал каждый хам? Ты Что - спятил?
- Незачем было вообще являться сюда.
- Ах, так? Скажите пожалуйста! Ты уж намерен командовать? Мне, видите
ли, выход запрещен, а тебе можно шляться где угодно. Что еще прикажешь?
Может, сесть тебе чулки вязать? - Она язвительно хохочет. - Он, видите ли,
лакает шампанское, а для меня хороша была и зельтерская да пиво или
