знакомый физик?
- Что тут странного? Я сказала, что ты мой приятель. А для таких
отношений профессия большого значения не имеет, и даже физик может
снизойти до презренного гида при условии, что этот гид - достаточно
привлекательная женщина.
- Селена, хватит!
- Ах, так... Послушай, Бэррон, по-моему, если бы он плел какую-нибудь
тайную паутину и искал моего общества только потому, что рассчитывал с
моей помощью добраться до тебя, он держался бы более напряженно. Чем
сложнее и нелепее заговор, тем он уязвимее и тем больше нервничает тот,
кто заинтересован в его успехе. А я нарочно вела себя чрезвычайно
непосредственно. Я говорила обо всем, кроме синхрофазотрона. Я повела его
на коктейль.
- И что же он?
- Ему было интересно. Он держался совершенно спокойно и наблюдал за
гимнастами с большим любопытством. Я не знаю, чего он хочет, но никаких
коварных замыслов он, по-видимому, не вынашивает.
- Ты уверена? А почему же представитель так поспешно потребовал его к
себе и помешал нашей встрече? По-твоему, это хороший признак?
- Не вижу, почему его надо считать дурным. Приглашение, переданное в
присутствии двух десятков лунян, тоже как-то не выглядит тонким
коварством.
Невилл откинулся, заложив руки за голову.
- Селена, будь добра, воздержись от безосновательных выводов. Они
меня раздражают. Начать хотя бы с того, что он никакой не физик. А ведь
тебе он говорил, что он физик?
Селена задумалась.
- Нет. Это сказала я. А он не стал отрицать. Но сам он ничего
подобного прямо не утверждал. И все-таки... все-таки я убеждена, что он
физик.
- Это ложь через умолчание, Селена. Возможно даже, что он искренне
считает себя физиком, но он не получил соответствующего образования и
никогда как физик не работал. Да, он что-то там кончил, но научной работой
не занимался. Пытался, но у него ничего не вышло. Не нашлось лаборатории,
которая захотела бы его взять. Он занесен в черный список Фреда Хэллема и
много лет возглавляет этот список.
- Это точно?
- Я все проверил, можешь не сомневаться. Ты же сама меня упрекнула,
что я так задержался... Все выглядит настолько замечательным, что это даже
подозрительно.
- Но почему? Я что-то не понимаю.
- Не кажется ли тебе, что такой человек прямо-таки напрашивается на
наше доверие? Ведь он явно не должен питать к Земле добрых чувств.
- Если твои сведения точны, то рассуждать можно и так.
- Сведения-то точны! То есть в том смысле, что, наводя справки, я
получил именно эти факты. Ну, а вдруг кто-то как раз и добивается, чтобы
мы рассуждали именно так?
- Бэррон, это нестерпимо! Почему тебе повсюду мерещатся заговоры? Бен
не похож...
- Бен? - иронически переспросил Невилл.
- Да, Бен! - твердо повторила Селена. - Бен не похож на человека,
который нянчится с тайной обидой. И он не пытался создать у меня
впечатление, будто он - человек, который нянчится с тайной обидой.
- О да! Но ему удалось создать у тебя впечатление, что он приятный и
интересный человек. Ты ведь сама это сказала, верно? И даже подчеркнула. А
может быть, он именно этого и добивался?
- Ты ведь отлично знаешь, что меня не так легко провести.
- Что же, подождем, пока я сам с ним не познакомлюсь.
- А, иди ты к черту, Бэррон! Я встречалась с тысячами разных землян.
Это моя работа. У тебя нет ни малейших оснований иронизировать над моими
выводами. И ты это знаешь. Наоборот, у тебя есть все основания им
доверять.
- Ну хорошо, увидим. Не сердись. Просто необходимость ждать... А не
скрасить ли нам ее? - и он гибким движением поднялся на ноги.
- У меня что-то нет настроения.
Селена тоже поднялась и, сделав едва заметное движение, ускользнула в
сторону.
- Ты злишься, потому что я подверг сомнению твои выводы?
- Я злюсь, потому что... А, черт, ну почему ты не наведешь порядка у
себя в комнате?
И с этими словами она ушла.
6
- Я бы с удовольствием угостил вас чем-нибудь земным, доктор, -
сказал Готтштейн, - но из принципиальных соображений мне было запрещено
везти с собой земные продукты. Глубокоуважаемые луняне считают, что
приезжие с Земли не должны жить в особых условиях, так как это создаст
искусственные барьеры. А потому мне положено вести, елико возможно, лунный
образ жизни, но, боюсь, мою походку не скроешь. С этой чертовой силой
тяжести шутки плохи!
- Совершенно с вами согласен, - сказал землянин. - И позвольте
принести вам мои поздравления по поводу вашего вступления в должность...
- Ну, я еще не вполне вступил в нее.
- Тем не менее я вас поздравляю. Но, естественно, я несколько
недоумеваю, почему вы пожелали меня видеть.
- Мы летели на одном корабле и вместе прибыли сюда. Землянин вежливо
слушал.
- Но мое знакомство с вами восходит к более давнему времени, -
продолжал Готтштейн. - Нам довелось встретиться несколько лет назад...
Правда, встреча была довольно мимолетной.
- Боюсь, я не помню, - спокойно сказал землянин.
- Это неудивительно. Было бы странно, если бы вы меня запомнили. Я в
то время был сотрудником сенатора Бэрта, который возглавлял... как и
теперь возглавляет... комиссию по техническому прогрессу и среде обитания.
В то время он пытался собрать материал против Хэллема... Фредерика
Хэллема.
Землянин сел прямее.
- Вы знаете Хэллема? - спросил он.
- За время моего пребывания на Луне вы - второй, кто задает мне этот
вопрос. Да, я его знаю. Хотя и не очень близко. И я разговаривал со
многими людьми, которые его знают. Как ни странно, их мнение обычно
совпадало с моим. Хэллема почитает вся планета, но тем, кто встречается с
ним лично, он почему-то внушает довольно мало симпатии.
- Довольно мало? Вовсе никакой, как мне кажется, - сказал землянин.
Готтштейн продолжал, словно его не перебивали:
- В то время мне было поручено - сенатором, я имею виду - заняться
Электронным Насосом и проверить, не сопровождаются ли его установка и
эксплуатация неоправданными расходами и личным обогащением. Такое
расследование вполне отвечало задачам комиссии, но, между нами говоря,
сенатор надеялся обнаружить что-нибудь, компрометирующее Хэллема. Его
тревожило чрезмерное влияние, которое тот приобрел в науке, и он хотел
как-то подорвать хэллемовский престиж. Но у него ничего не вышло.
- Последнее очевидно. Хэллем силен как никогда.
- Никаких темных махинаций обнаружить не удалось, и, уж во всяком
случае, Хэллем оказался совершенно чист. Он скрупулезно честен.
- В этом смысле - пожалуй. У власти есть своя рыночная цена, которая
вовсе не обязательно измеряется деньгами.
- Но меня заинтересовало другое, хотя продолжить расследование в этом
направлении я тогда не мог. Среди тех, кого опрашивала комиссия, нашелся
человек, который возражал не против власти Хэллема, а против самого
Электронного Насоса. Я присутствовал при беседе с ним, хотя сам в ней
активного участия не принимал. Этим человеком были вы, не так ли?
- Я помню разговор, о котором вы говорите, - осторожно сказал
землянин. - Но вас я все-таки не припоминаю.
- Тогда меня поразило, что у кого-то нашлись чисто научные возражения
против Электронного Насоса. Вы произвели на меня такое впечатление, что на
корабле ваше лицо сразу же показалось мне знакомым. А потом я припомнил и
все остальное. В список пассажиров я не заглядывал, а решил просто
положиться на свою память. Вы ведь доктор Бенджамин Эндрю Денисон, не так
ли?
Землянин вздохнул.
- Бенджамин Аллан Денисон. Совершенно верно. Но, собственно, какое
это имеет значение? Мне нисколько не хочется ворошить прошлое, сэр. Я
сейчас на Луне и хотел бы начать все заново. С самого начала, если
потребуется. Черт побери, я же думал изменить имя!
- Это не помогло бы. Я ведь узнал ваше лицо. У меня нет никаких
возражений против вашего намерения начать новую жизнь, доктор Денисон. И я
не собираюсь вам мешать. Но мне хотелось бы выяснить одно обстоятельство,
которое вас затрагивает лишь косвенно. Я не помню точно, какие возражения
против Электронного Насоса вы тогда выдвигали. Вы не изложили бы их снова?
Денисон опустил голову. Пауза затягивалась, но новый представитель
Земли не прерывал ее. Он даже постарался не кашлянуть. Наконец Денисон
сказал:
- В сущности, обоснованных аргументов у меня не было. Простая
догадка, опасения, что напряженность сильного ядерного поля может
измениться. Короче говоря, ничего конкретного.
- Ничего? - Готтштейн все-таки откашлялся. - Извините, но мне
хотелось бы разобраться. Я вам уже сказал, что вы тогда очень меня
заинтересовали. Но в тот момент у меня не было возможности этим заняться,
а сейчас мне вряд ли удастся получить нужные сведения. Сенатор тогда
потерпел поражение, а потому принял все меры, чтобы этот факт не стал
достоянием гласности. Но кое-что я все-таки припоминаю. Одно время вы были
сослуживцем Хэллема. И вы не физик.
- Совершенно верно. Я был радиохимиком. Как и он.
- Поправьте меня, если я ошибаюсь, но начало вашей карьеры было
многообещающим, не так ли?
- Это подтверждается объективными фактами. И у меня никогда не было
склонности к переоценке собственной личности. Я действительно показал себя
блестящим исследователем.
- Поразительно, сколько подробностей я, оказывается, помню! Хэллем, с
другой стороны, особых надежд не подавал.
- Да, пожалуй.
- Тем не менее ваша научная карьера оборвалась. И когда мы с вами
беседовали... вы ведь сами к нам пришли, насколько я помню... вы работали
на фабрике игрушек.
- В косметической фирме, - сдавленным голосом поправил Денисон. -
Мужская косметика. Что не послужило хорошей рекомендацией в глазах вашей
комиссии.
- Да, конечно. К сожалению, это обстоятельство не придало весомости
вашим словам. Вы, кажется, были коммивояжером?
- Нет, я заведовал отделом сбыта. И представьте себе, справлялся со
своими обязанностями опять-таки блестяще. Когда я решил бросить все и
уехать на Луну, я был уже вице-президент компании.
- А Хэллем имел к этому какое-нибудь отношение? К тому, что вы должны
были бросить научные исследования?
- С вашего разрешения я предпочел бы оставить эту тему, сэр! - сказал
Денисон. - Теперь это уже не имеет ни малейшего значения. Я практически
присутствовал при том, как Хэллем открыл конверсию вольфрама и начались
события, которые в конце концов привели к появлению Электронного Насоса.
Что произошло бы, не окажись я в этот момент там, сказать не берусь.
Вполне возможно, что месяц спустя и Хэллем и я умерли бы от лучевой
болезни или через полтора месяца стали бы жертвами ядерного взрыва. Не
хочу гадать. Во всяком случае, я оказался там, и Хэллем стал тем, чем он
стал, отчасти благодаря мне, а я по той же причине стал тем, чем стал. И к
черту подробности. Вам довольно этого? Потому что ничего больше вы от меня
не услышите!
- Пожалуй, довольно. Значит, у вас есть основания относиться к
Хэллему с личной неприязнью.
- Да, в те дни я к нему, безусловно, нежных чувств не питал. Как,
впрочем, и сейчас.
- Так не были ли ваши возражения против Электронного Насоса
продиктованы желанием поквитаться с Хэллемом?
- Это допрос? - сказал Денисон.
- Что? Конечно, нет. Я просто хотел бы получить у вас некоторые
справки в связи с Электронным Насосом и рядом других проблем, которые меня
интересуют.
- Ну что же. Можете считать, что личные чувства сыграли тут некоторую
