благодаря ее посредничеству (уж из-за одного этого они могли бы больше с
ней считаться!). Тройственный синтез вызывает приятное ощущение, было бы
глупо это оспаривать. Но она испытывает почти то же, когда проникает в
каменные стены... уж от себя-то она скрывать не будет, что иногда тайком
это проделывает. Ну, а Тритт и Ун давно утратили это умение, и, кроме
синтеза, у них других радостей нет.
Впрочем, это не совсем так. Ун утверждает, что приобретение знаний
или, как он выражается, "интеллектуальное развитие" - огромная радость. И
она сама, Дуа, испытывала нечто подобное. Во всяком случае, настолько, что
может об этом судить. Хотя удовольствие получаешь не такое, как при
синтезе, но по-своему оно ничуть не меньше, и Ун предпочитает его всему на
свете.
А вот у Тритта все иначе. У него нет других радостей, кроме синтеза и
детей. Никаких. И когда он начинает настаивать со всем упрямством
глупости, Ун уступает, и она, Дуа, тоже вынуждена уступать.
Как-то раз она взбунтовалась:
"Но что происходит, когда мы синтезируемся? Ведь мы вновь становимся
самими собой только через много часов, а то и дней. Что происходит за это
время?"
Тритт был шокирован.
"Так было всегда. Иначе не бывает".
Ун смутился. Он с утра до ночи только и делает, что смущается.
"Видишь ли, Дуа, это необходимо. Из-за... из-за детей".
Выговаривая последнее слово, он запульсировал.
"Почему ты пульсируешь? - резко сказала Дуа. - Мы давно взрослые, мы
синтезировались уж не знаю сколько раз, и нам все известно, что без этого
нельзя взрастить детей. Ну, и говорил бы прямо. Только я ведь спрашивала о
другом: почему синтез занимает столько времени?"
"Потому что это сложный процесс, - ответил Ун, - все еще пульсируя. -
Потому что он требует значительной энергии. Дуа, образование детской почки
продолжается очень долго, и ведь почка далеко не всегда завязывается. А
условия непрерывно ухудшаются... И не только для нас", - добавил он
поспешно.
"Ухудшаются?" - тревожно переспросил Тритт. Но Ун больше ничего не
сказал.
Со временем они взрастили ребенка - крошку-рационала, левульку,
который так клубился и разрежался, что все трое прямо мерцали от умиления,
и даже Ун брал его в ладони и позволял ему менять форму, пока Тритт
наконец не вмешивался и не отбирал малыша. Ведь именно Тритт хранил его в
своей инкубаторной сумке весь период формирования. От Тритта он
отпочковался, когда обрел самостоятельность. И Тритт же продолжал его
опекать.
После рождения крошки-левого Тритт начал бывать с ними гораздо реже.
И Дуа радовалась, не вполне понимая, почему. Одержимость Тритта ее
раздражала, но одержимость Уна, как ни странно, была ей приятна. Она все
более четко ощущала его... его важность. В рационалах было что-то такое,
что давало им возможность отвечать на вопросы, а ей все время хотелось
спрашивать его то об одном, то о другом. И она скоро заметила, что он
отвечает охотнее, когда Тритта нет рядом.
"Но почему это занимает столько времени, Ун? Мы синтезируемся, а
потом не знаем, что происходило в течение нескольких суток. Мне это не
нравится".
"Ведь нам ничего не грозит, Дуа, - убеждал ее Ун. - Подумай сама - с
нами же никогда ничего не случалось, верно? И ты ни разу не слышала, чтобы
с какой-нибудь другой триадой случилось несчастье, верно? Да и вообще тебе
не следует задавать вопросов".
"Потому что я эмоциональ? Потому что другие эмоционали вопросов не
задают? Ну так, если хочешь знать, я других эмоционалей терпеть не могу. А
вопросы задавать буду!"
Она четко ощущала, что Ун смотрит на нее так, словно в жизни не видел
никого прекраснее, и из чистого кокетства начала чуточку разреживаться -
самую чуточку.
Ун сказал:
"Но ты ведь вряд ли сумеешь понять, Дуа. Для того чтобы вспыхнула
новая искра жизни, требуется огромное количество энергии".
"Вот ты всегда говоришь про энергию. А что это такое? Объясни, но
поточнее".
"Ну, это то, что мы едим".
"А почему же ты тогда не скажешь просто-"пища "?"
"Потому что пища и энергия - не совсем одно и то же. Наша пища
поступает от Солнца - это один вид энергии. Но существуют и другие виды,
которые в пищу не годятся. Когда мы едим, мы расстилаемся и поглощаем
свет. Для эмоционалей это особенно трудно, потому что они очень
прозрачные. То есть свет проходит сквозь них и не поглощается".
Как чудесно узнать, в чем тут дело, думала Дуа. Собственно, она все
это знала, но не знала нужных слов - умных жестких слов, которыми
пользовался Ун. А благодаря им все, что происходило, становилось более
четким и осмысленным.
Теперь, когда она стала взрослой и больше не боялась дразнилок, когда
ей выпала честь войти в триаду Уна, Дуа порой присоединялась к другим
эмоционалям, стараясь не обращать внимания на болтовню и скученность. Ведь
время от времени ей все-таки хотелось поесть поплотнее, чем обычно, да и
синтез после этого проходил удачнее. К тому же она иногда почти разделяла
блаженную радость остальных эмоционалей, улавливая то удовольствие,
которое они получали, выгибаясь и растягиваясь под солнечными лучами,
томно утолщаясь и сжимаясь, чтобы стать как можно более плотными и
эффективнее поглощать теплоту.
Но для Дуа вполне достаточно было незначительной доли того, что
поглощали другие, словно были не в силах насытиться. Они как-то по-особому
жадно подергивались, а Дуа этого не умела, и ей становилось невыносимо
наблюдать такое чудовищное обжорство.
Так вот почему рационалы и пестуны столь мало задерживаются на
поверхности. Их толщина позволяет им быстро насытиться и вернуться в
пещеры. Эмоционали же извиваются на солнце часами - ведь едят они дольше,
а энергии им требуется больше (во всяком случае, для синтеза).
Эмоциональ обеспечивает энергию, объяснял Ун (пульсируя так, что его
сигналы стали почти невнятными), рационал - почку, а пестун - инкубаторную
сумку.
После того, как Дуа узнала все это, ей стало понятней, почему Тритт
так злится, когда она спускается к ним по-прежнему прозрачная, а не матово
клубясь от пресыщения. Но почему, собственно, они должны быть недовольны?
Разреженность, которую она сохраняет, только придает синтезу особую
прелесть. Другие триады, должно быть, захлебываются энергией, просто
чавкают, но ведь и в легкости и воздушности, конечно, тоже есть свое
неповторимое очарование. И ведь крошка-левый и крошка-правый
отпочковались, как им и положено, разве нет?
Но, конечно, крошка-эмоциональ, сестра-серединка, требовала куда
больше энергии, и Дуа никак не могла накопить ее достаточно.
Даже Ун начал заговаривать об этом:
"Ты поглощаешь слишком мало солнечного света, Дуа".
"Больше, чем нужно", - поспешно сказала Дуа.
"Триада Гении только что отпочковала эмоциональ".
Дуа недолюбливала Гению. Она ее никогда не любила. Гения была
дурочкой даже по нормам эмоционалей. И Дуа сказала высокомерно:
"А, так значит, она этим хвастает? В ней нет ни малейшей
деликатности. Уж конечно, она шепчет всем, кто только готов слушать: "Я
знаю, милочка, об этом вслух не говорят, но мой левник и мой правник, ты
только представь себе..." - Дуа воспроизвела трепетные верещащие сигналы
Гении с такой убийственной точностью, что Ун излучил веселость. И тем не
менее он сказал:
"Пусть Гения пустышка, но она взрастила эмоциональ, и Тритт очень
расстроен. Мы образовали триаду раньше их..."
Дуа отвернулась.
"Я поглощаю столько солнца, сколько могу выдержать. Я питаюсь, пока
не теряю способности двигаться. Не понимаю, чего вы от меня хотите".
"Не сердись, - сказал Ун. - Я обещал Тритту поговорить с тобой. Он
думает, что ты меня послушаешься".
"А, Тритт просто считает странным, что ты рассказываешь мне про
науку. Он не понимает... Или ты хотел бы, чтобы у вас была середина такая
же, как в остальных триадах?"
"Нет, - ответил Ун твердо. - Ты не похожа на других, и я этому рад. А
если тебя интересует наука, то позволь, я тебе еще кое-что объясню. Солнце
дает теперь меньше пищи, чем в древние времена. Световой энергии
становится все меньше и впитывать ее приходится много дольше. Рождаемость
снижается из века в век, и население мира уменьшилось по сравнению с
прошлым во много раз".
"Я тут ничем помочь не могу!" - сердито сказала Дуа.
"Зато Жесткие как будто могут. Их численность также сокращается..."
"А они тоже переходят?" - Дуа вдруг почувствовала, что это ей
интересно. Почему-то ей всегда казалось, что Жесткие бессмертны - что они
не рождаются и не умирают. Кто, например, хоть раз видел крошку-Жесткого?
У них не бывает детей. Они не синтезируются. Они не едят.
Ун ответил задумчиво:
"Мне кажется, они переходят. Но о себе они со мной не разговаривают.
Я даже не знаю точно, как они едят. Но есть они, конечно, должны. И они
рождаются. Вот сейчас, например, среди них появился новый. Я его еще не
видел... Ну, да дело не в этом. Видишь ли, они пытаются создать
искусственную пищу..."
"Знаю, - сказала Дуа. - Я ее пробовала".
"Как? А я ничего об этом не слышал!"
"О ней болтала компания эмоционалей. Они слышали, что Жесткие ищут
желающих ее попробовать, и все боялись, идиотки. Говорили, что от нее
можно навсегда стать жесткой, разучиться синтезироваться".
"Какие глупости!" - раздраженно перебил Ун.
"Конечно. И я вызвалась попробовать. Тут уж им пришлось замолчать. С
ними не хватит никакого терпения, Ун".
"Ну, и как тебе показалась новая пища?"
"Мерзость! - резко сказала Дуа. - Грубая и горькая. Конечно, другим
эмоционалям я про это не сказала".
"Я ее пробовал, - заметил Ун. - И право, она все-таки не настолько
плоха".
"Рационалы и пестуны не обращают внимания на вкус пищи".
Но Ун продолжал:
"Это ведь только первые попытки. Жесткие сейчас напряженно работают
над ее улучшением. И особенно Эстуолд - тот новый, о котором я упоминал,
тот, которого я еще не видел. Судя по словам Лостена, таких Жестких, как
он, еще никогда не бывало. Гениальный ученый".
"А почему же ты его не видел?"
"Но ведь я просто Мягкий. Или, по-твоему, они мне обо всем говорят и
все показывают? Наверное, когда-нибудь я его увижу. Он открыл новый
источник энергии, который может нас спасти..."
"Мне искусственная пища не нравится", - вдруг заявила Дуа и
заструилась прочь.
Разговор этот происходил не так давно, и хотя с тех пор Ун ни разу не
упомянул про Эстуолда, она знала, что скоро опять о нем услышит, и теперь
на закате тревожно размышляла о будущем.
Она видела искусственную пищу один-единственный раз - светящийся шар,
что-то вроде маленького Солнца в особой пещере, отведенной для него
Жесткими. Дуа вновь ощутила горечь этой пищи.
А если они ее улучшат? Сделают приятной? Или даже восхитительной?
Тогда ей придется есть до полного насыщения, и ее охватит желание
разреживаться...
Она страшилась этого самопроизвольного импульса к разреживанию. Он не
был похож на чувство, которое заставляло ее разреживаться, чтобы мог
осуществиться синтез левника и правника. Такое самопроизвольное
разреживание покажет, что она готова к взращиванию крошки-серединки. А
она... она не хочет этого!
Она далеко не сразу сказала правду даже себе. Она не хочет взращивать
эмоциональ! Ведь после рождения всех троих детей неизбежно наступит время
перехода, а она не хочет переходить. Ей вспомнился день, когда ее пестун
навсегда ее покинул. Нет, с ней так не будет! Она была полна яростной
