представляли, разочаровании, изумлении от особенности его речи, -- в гостиной с
белыми обшивками, уставленной фиалками, куда приносили столь рано, на множество
разных столиков, много ламп. В действительности воспоминания, составившие первую
м-ль Сван, были отрезаны от Жильберты теперешней, -- овеваемые ароматом
боярышника, они были удержаны вдали силами тяготения другого универса: фразы
Бергота, с которой у них было одно тело. Сегодняшняя отрывочная Жильберта
выслушала мою просьбу с улыбкой. Затем она погрузилась в серьезные размышления.
И я был очень этому рад, потому что это помешало ей заметить группу, вид которой
ей навряд ли был очень приятен. Это была герцогиня де Германт, воодушевленная
беседой с жуткой старухой, -- я разглядывал ее и никак не мог понять, кем она
была: она не напоминала мне никого. На самом деле герцогиня де Германт, тетка
Жильберты, болтала в этот момент с Рашелью, прославившейся актрисой,
собиравшейся прочесть на этом утреннике стихи Виктора Гюго и Лафонтена.
Герцогиня еще очень давно удостоверилась в том, что она занимает лучшее
положение в Париже ( не понимая, что подобное положение существует только в
душах признающих его таковым, что большинство новых лиц, никогда о ней ничего не
слышавших, не встречавших ее имя в отчете о каком-либо блестящем празднестве,
полагает, что в действительности она не занимает никакого положения ), как
только можно реже, с большими промежутками, превозмогая скуку, посещала
Сен-Жерменское предместье, наскучившее, по ее словам, до смерти, -- но зато
позволяла себе причуды, например, обед с той или иной актрисой, которую она
считала восхитительной. В новой ее среде, оставшись однако всг той же, -- хотя
сама она так не считала, -- она по-прежнему считала, что "слегка скучать"
свидетельствует об интеллектуальном превосходстве, но выражалось ею это с
некоего рода грубостью, и в ее голосе слышалась хрипотца. Стоило мне заговорить
о Бришо, как она ответила: << Он меня извел за эти двадцать лет >>, а когда г-жа
де Камбремер сказала: << Перечитайте, что Шопенгауэр пишет о музыке >>, она
отметила эту фразу, хмыкнув: << Перечитайте -- это шедевр! Ну, это, пожалуй,
будет тяжело >>. Старый д'Альбон улыбнулся, признав проявление духа Германтов.
Жильберта, как женщина более современная, осталась бесстрастна. Хотя и будучи
дочерью Свана, она, словно утка, высиженная курицей, была романтичней, и
сказала: << Я нахожу, что это славно; в этом есть трогательное чувство >>.
Я рассказал г-же де Германт о своей встрече с г-ном де Шарлю. По ее мнению, он
еще сильнее "опустился", чем то было на самом деле, ибо светские люди отмечают
разницу в том, что касается ума не только между несколькими светскими людьми, у
которых он почти не отличается, но даже в одном и том же человеке в различные
периоды его жизни. Затем она добавила: << Он всегда был портретом моей свекрови;
но теперь это просто поразительно >>. В этом сходстве нет ничего необычного.
Известно, что некоторые женщины могут проявиться в другом существе с величайшей
точностью, и единственная погрешность заключена, так сказать, в половой
принадлежности. Ошибка, о которой не скажешь: felix culpa341, ибо пол скажется и
на личности, женственная утонченность у мужчины станет жеманством, сдержанной
обидчивостью и т. д. Неважно, на лице ли, будь оно бородато, на щеках ли, даже
рдеющих под бакенбардами, но определенные черты, совпадающие с материнским
портретом, найдутся. Изыщется ли такой старый Шарлю, такая развалина, в которой
мы не обнаружили бы под слоями жира и рисовой пудры, изумляясь, какие-то осколки
прекрасной женщины в ее вечной юности.
В этот момент вошел Морель, герцогиня была с ним так любезна, что я даже
несколько смутился. << Я не принимаю участия в ссорах семьи, -- заметила она. --
Вы не находите, что семейные ссоры -- это скучно? >>
Ибо если за эти двадцатилетние отрезки конгломераты кружков разрушались и
преобразовывались сообразно притяжению новых светил, -- впрочем, самих по себе
тоже обреченных удалиться, чтобы затем явиться снова, -- кристаллизации, затем
дробления, следовавшие новым кристаллизациям, происходили и в душе людей. Если
для меня г-жа де Германт была многолика, то для г-жи де Германт, г-жи Сван и т.
д. тот или иной человек был любимцем во времена, предшествующие делу Дрейфуса, а
затем фанатиком или слабоумным с началом Дела, которое для них произвело
переоценку личностей и по-иному распределило партии, -- снова затем
разрушавшиеся и воссоздавшиеся. Этому весьма способствует, влияя на чисто
интеллектуальное сходство, истекшее время, благодаря которому мы забываем свои
антипатии, ненависть, причины даже, которыми объясняются наши антипатии и наша
нелюбовь. Если рассмотреть по этим углом положение юной г-жи де Камбремер, то мы
обнаружим, что она была дочкой торговца из нашего дома, Жюпьена, и если туда что
и добавилось -- чтобы она стала блистательной, -- так это то, что ее отец
поставлял мужчин г-ну де Шарлю342. Однако в сочетании всг это произвело
ошеломляющий эффект, тогда как далекие уже причины не только были неизвестны
большинству новых людей, но и, более того, они были забыты теми, кто их знал,
ибо последние вспоминали скорее о сегодняшнем блеске, чем о былом стыде; имена
воспринимаются в их современном употреблении. В трансформациях салонов интересно
было то, что они тоже являлись следствием истекшего времени и феноменом памяти.
Герцогиня еще испытывала колебания в нерешительной боязни, что г-н де Германт
закатит ту же сцену, что и перед Бальти и Мистенгет343, -- она их считали
актрисами неподражаемыми, -- но решительно сдружилась с Рашелью. Новые поколения
из этого заключили, что герцогиня де Германт, несмотря на свое имя, была, должно
быть, чем-то типа кокотки, никогда к "сливкам" отношения не имевшей. И
действительно, г-жа де Германт еще утруждала себя обедами с некоторыми
суверенами, близость которых с нею обсуждалась двумя другими знатными дамами.
Но, с одной стороны, они приезжали редко, с другой -- знались с людьми низкого
звания, и герцогиня, из германтского пристрастия к соблюдению старого протокола
( ибо люди достаточно образованные "убивали" ее и, вместе с тем, сама она ценила
образованность ), указывала, чтобы на приглашениях поставили: << Ее Величество
предписали герцогине де Германт, соблаговолили >>, и т. д. Вот уж упала г-жа де
Германт, заключали новые слои общества, незнакомые с этими формулами. С точки
зрения г-жи де Германт, близость ее с Рашелью означала, что мы заблуждались,
полагая, что г-жа де Германт была лицемерна и лжива, порицая всякую светскость,
что, отказываясь посещать г-жу де Сент-Эверт, она поступала так не во имя ума,
но из снобизма, считая, что г-жа де Сент-Эверт глуповата потому оттого, что
маркиза выставляла свой снобизм напоказ, ничего этим не добившись. Однако помимо
того близость ее с Рашелью означала, что и на самом деле умом герцогиня не
блистала, что на склоне лет она не была удовлетворена и, устав от света,
испытывала склонность ко всевозможной деятельности -- по причине тотального
неведения подлинных интеллектуальных ценностей и игривого воображения; это
проявляется иногда у некоторых знатных дам, думающих: << Как это будет мило >>,
оканчивающих вечер просто убийственно: в шутку задумав разбудить кого-нибудь,
они в итоге не находят, что сказать, и, постояв недолго подле кровати в вечернем
манто, удостоверившись, что слишком поздно, в конце концов идут спать.
Необходимо отметить, что от антипатии, испытываемой переменчивой герцогиней с
недавнего времени к Жильберте, она могла испытывать некоторое удовольствие от
встреч с Рашелью, позволявших ей, сверх того, произнести одну из максим
Германтов, именно, что они "слишком многочисленны, чтобы принимать чью-либо
сторону" ( а то и вообще -- "носить траур" ); эта независимость от "я не должна"
была усилена политикой, которую пришлось усвоить в отношении г-на де Шарлю, ибо,
если его сторону принимали, он рассорил бы со всем светом.
Что до Рашели, то если ей и стоило большого труда сойтись с герцогиней де
Германт ( эти усилия герцогине не удалось распознать под напускным презрением,
намеренной неучтивостью, -- почему она, собственно, увлеклась и уверилась, что
чего-чего, а снобизма в актрисе нет ), то в целом это объяснялось влечением,
которое с определенного момента испытывают светские люди к заматерелой богеме,
параллельным тому, которое сама богема испытывает к свету -- двойная волна, в
политической области соответствующая взаимному любопытству и желанию войти в
союз, испытываемому сражающимися народами. Но желание Рашели могло объяснятся и
более личной причиной. Именно у г-жи де Германт, именно от г-жи де Германт она
получила некогда ужаснейшее оскорбление. Рашель не забыла его исподволь, не
простила, но несравненный авторитет, приобретенный в ее глазах герцогиней, уже
не должен был изгладиться никогда344. Однако беседа, от который мне хотелось
отвлечь внимание Жильберты, была прервана, так как хозяйке дома понадобилась
актриса, которой пора было приступить к чтению, и вскоре, оставив герцогиню,
актриса появилась на эстраде.
На другом конце Парижа в это время разыгрывался несколько отличный спектакль.
Берма, как я уже говорил, ради дочери и зятя приглашала к себе нескольких
знакомых на полдник. Приглашенные не торопились. Узнав, что Рашель читает стихи
у принцессы де Германт ( это сильно возмутило великую актрису, потому что для
нее Рашель так и осталась потаскушкой, допущенной к участию в спектаклях -- где
сама она, Берма, играла первые роли, -- потому, что Сен-Лу оплачивал театральные
костюмы: еще сильнее ее возмутила новость, обежавшая Париж, будто приглашения
были от имени принцессы де Германт, но на деле раздавала их Рашель ), Берма еще
раз настойчиво предписала нескольким своим завсегдатаям не пропустить ее
полдника, так как она знала, что они дружны также с принцессой де Германт,
которую они знали еще в бытность ее г-жой Вердюрен. Однако время шло, а никто к
Берма не явился. Блок, у которого спросили, придет ли он, простодушно ответил:
<< Нет, я уж лучше пойду к принцессе де Германт >>. Увы! нечто подобное было
решено в глубине души каждым. Берма, мучившаяся неизлечимой болезнью, из-за
которой она уже почти ни с кем не встречалась, чувствовала, что состояние ее
ухудшилось, но, чтобы удовлетворить чрезмерные потребности своей дочери (
которые болезненный и ленивый зять удовлетворить был не в состоянии ), она снова
вышла на сцену. Она знала, что этим сокращает срок своей жизни, но ей хотелось
доставить дочке удовольствие -- своим большим гонораром, -- и зятю, которого она
ненавидела и которому угождала. Зная, что его обожает дочь, она боялась его
рассердить, чтобы он, по злобности, не лишил ее встреч с нею. Дочь Берма, втайне
любимая врачом, лечащим ее мужа, позволила себя убедить, что эти представления
"Федры" не очень опасны для ее матери. В некоторой степени она и вынудила врача
так сказать, только эти слова и удержав из ответа, забыв о предостережениях; да
и на деле врач сказал, что не видит большого вреда в этих спектаклях. Он сказал
так, потому что чувствовал, что этим доставит удовольствие любимой женщине,
может быть, от невежества, и потому что он знал, что болезнь всг равно
неизлечима, -- ибо мы охотно идем на сокращение мучения больного, когда средства
нам на руку, может быть также -- от глупой мысли, что это доставит удовольствие
Берма и, следовательно, принесет ей благо, глупой мысли, в истинности которой он
удостоверился, когда -- так как ему предоставили ложу детей Берма и для этого он
дернул от больных, -- он увидел, как переполнена та жизнью на сцене, тогда как
дома она, казалось, была мертва. И действительно, привычки наши позволяют нам в
значительной мере, -- позволяют даже нашим органам, -- приспособиться к
существованию, которое, как показалось бы поначалу, невыносимо. Кто не видел
сердечника, ветерана манежа, вытворяющего сложные номера, хотя никто и не
