библиотеке - точнее, в филиале центральной библиотеки, расположенном в
575-м.
Впервые он отважился выйти за рамки тех отделов, которые раньше
всецело поглощали его внимание. В прошлом он то и дело наведывался к
полкам с пленками, посвященными Первобытной истории - этот раздел был
представлен очень скудно, так что большую часть источников ему приходилось
выписывать из далекого прошлого, в основном, разумеется, из Секторов,
расположенных в конце третьего тысячелетия.
Теперь же он с любопытством бродил среди катушек фильмокниг,
посвященных другим проблемам. Впервые он занялся изучением пленок,
описывающих само 575-е Столетие: его географию, которая почти не менялась
от Реальности к Реальности, историю, менявшуюся в большей степени, и
Социологию, претерпевавшую наибольшие изменения. Это не были донесения
Наблюдателей или доклады Вычислителей (с ними он более или менее был
знаком), а книги, созданные самими Времянами.
Среди них были художественные произведения, написанные в 575-м, и их
вид напоминал ему бурные дискуссии о влиянии Изменений на произведения
искусства.
Вечный вопрос - повлияет ли Изменение на данный шедевр или нет? Если
повлияет, то как? Можно ли считать Изменение удачным, если при этом гибнут
произведения искусства?
Кстати, возможно ли вообще не субъективное мнение по вопросам
искусства? Можно ли свести искусство к количественным показателям,
доступным обработке на Вычислительных машинах?
Главным оппонентом Твиссела по этому вопросу был Вычислитель по имени
Август Сеннор. Постоянные выпады Твиссела по адресу Сеннора и его
воззрений разожгли любопытство Харлана и побудили его прочесть некоторые
книги Сеннора. Он был поражен прочитанным. Сеннор открыто (к полному
замешательству Харлана) задавал вопрос: не может ли появиться в новой
Реальности личность, аналогичная человеку, взятому из предыдущей
Реальности в Вечность? Затем он подвергал анализу возможность встречи
Вечного со своим Аналогом во Времени, рассматривая отдельно случаи, когда
Вечный знает и не знает об этом. (Здесь он слишком близко подошел к тому,
что для каждого Вечного было предметом затаенного страха, и Харлан,
беспокойно поежившись, торопливо пропустил несколько кадров.) И,
разумеется, он уделял много внимания судьбам произведений литературы и
искусства при Изменениях Реальности.
Твиссел даже слышать не хотел о подобных вещах.
- Если невозможно рассчитать ценность произведений искусства, -
кричал он Харлану, - то какой смысл вести бесконечную дискуссию!
И Харлан знал, что взгляды Твиссела разделяет подавляющее большинство
членов Совета Времен.
И все же теперь, стоя перед полками с книгами Эрика Линколлью,
называемого обычно самым выдающимся романистом 575-го, Харлан думал именно
об этом. Он насчитал пятнадцать Полных собраний сочинений, взятых из
разных Реальностей. Было очевидно, что все они чем-то отличаются друг от
друга. Один комплект, например, был меньше всех остальных. Харлан подумал,
что, верно, добрая сотня Социологов заработали свои звания,
проанализировав отличия в этих Собраниях сочинений с точки зрения
социологической структуры каждой Реальности.
Харлан побродил немного по выставке приборов и механизмов, изъятых из
различных Реальностей 575-го. Он знал, что многие из них были вычеркнуты
из Времени и сохранились только в музеях Вечности как образцы
человеческого таланта. Вечность была вынуждена оберегать человека от
последствий его чрезмерно живого технического воображения. Развитие науки
и техники всегда доставляло Вечным кучу хлопот. Не проходило биогода,
чтобы где-нибудь во Времени ядерная технология не подошла слишком близко к
опасной точке, требуя срочного вмешательства со стороны Вечности.
Он вернулся в библиотеку и направился к полке с фильмокнигами по
математике и истории ее развития. После некоторого раздумья он отобрал
штук пять пленок и расписался за них.
Эпизод пятый. Нойс. Это была самая важная часть интермедии, ее
единственная идиллическая часть.
В свободные часы, после ухода Купера, когда ему разрешалось есть в
одиночестве, читать в одиночестве, спать в одиночестве, ждать в
одиночестве следующего дня, он пробирался к капсулам.
От всего сердца он радовался особому положению, занимаемому в
обществе Техниками. Он был искренне признателен окружающим за то, что они
избегали его. Ему даже не снилось, что можно быть настолько благодарным за
эту изоляцию и обособленность.
Никто не оспаривал его права находиться в капсуле, никому не было
дела, направляется ли он в прошлое или в будущее. Ничьи любопытные глаза
не следили за ним, ничья доброжелательная рука не поднималась помочь ему,
ничей словоохотливый рот не докучал ему болтовней. Он был свободен делать
все, что ему вздумается.
- Слушай, Эндрю, ты переменился, - говорила ему Нойс. - Если бы ты
только знал, как ты переменился! Он смотрел на нее и улыбался:
- В чем, Нойс?
- Да ведь ты улыбаешься. Подумать только - ты улыбаешься! Неужели ты
ни разу не видел в зеркале своей улыбки?
- Я боюсь смотреть в зеркало. Я постоянно повторяю себе: не может
быть, чтобы я был так счастлив. Я болен. У меня бред. Я сошел с ума и
грежу наяву, не подозревая об этом. Нойс ущипнула его:
- Чувствуешь что-нибудь?
Он привлек ее к себе и словно утонул в ее шелковистых черных волосах.
Когда он наконец отпустил ее, она произнесла, задыхаясь:
- Вот и еще одна перемена. Ты и этому научился.
- У меня превосходная учительница... - начал было Харлан и осекся,
испугавшись, что ей будет неприятен намек на его многочисленных
предшественников, которые сделали из нее такую хорошую учительницу.
Но ее звонкий смех не был омрачен подобной мыслью. Они ужинали
вместе. В привезенных им нарядах она выглядела очень уютно, почти
по-домашнему, и Харлан, не отрываясь, смотрел на нее.
Проследив за его взглядом, она легким движением оправила юбку и
сказала:
- Лучше бы ты не делал этого, Эндрю, честное слово.
- Пустяки, это не опасно, - беззаботно ответил он.
- Не надо глупить. Это очень опасно. Я вполне могу обойтись тем, что
отыскала здесь... пока ты все не устроишь.
- Почему бы тебе не носить собственные платья и побрякушки?
- Потому что не стоит из-за них выходить во Время и посещать мой дом,
рискуя быть пойманным. А вдруг они совершат Изменение, пока ты там?
- Меня не поймают, - нерешительно начал Харлан и уверенно добавил: -
А кроме того, мой наручный генератор окружает меня Полем биовремени, так
что Изменение не может коснуться меня, понимаешь?
- Нет, не понимаю, - вздохнула Нойс. - Боюсь, что никогда не смогу
усвоить эти премудрости.
- Да это же проще простого.
Харлан с увлечением принялся объяснять. Нойс внимательно слушала, но
по выражению ее глаз никак нельзя было понять, действительно ли ее
интересуют эти объяснения или же только забавляют.
Эти разговоры стали важнейшей частью жизни Харлана. Впервые он мог с
кем-то обсуждать свои дела, мысли, поступки. Она как бы стала частью его
самого, его вторым "я", с независимым ходом мысли и неожиданными ответами
и поступками. "Как странно, - думал Харлан, - сколько раз мне приходилось
наблюдать такое социальное явление, как супружество, а самое важное всегда
ускользало от меня. Ну разве мог я когда-либо вообразить, что бурные
вспышки страсти совсем не главное в браке и что такие спокойные минуты
вдвоем с любимой таят в себе столько прелести?"
Свернувшись клубочком в его объятиях, Нойс спросила:
- Как продвигается твоя математика?
- Хочешь взглянуть на нее? - Не убеждай меня, что ты всегда носишь ее
с собой.
- А почему бы нет? Поездки в капсулах отнимают много времени. Зачем
терять его впустую?
Осторожно высвободив руку, Харлан достал из кармана маленький
фильмоскоп, вставил в него пленку и с влюбленной улыбкой смотрел, как она
подносит приборчик к своим глазам. Покачав головой, Нойс вернула
фильмоскоп.
- В жизни не видела столько закорючек. Как бы мне хотелось уметь
читать на вашем Едином межвременном языке!
- Большинство этих "закорючек", как ты их называешь, - ответил
Харлан, - вовсе не буквы Межвременного, а просто математические символы. -
Неужели ты их все понимаешь? В ее взгляде сквозило искреннее восхищение,
но, как ни горестно было Харлану разрушать ее иллюзии, он был вынужден
сознаться:
- К сожалению, не настолько хорошо, как мне хотелось бы. Но все же
достаточно, чтобы понять главное.
Он подкинул фильмоскоп вверх, поймал его быстрым движением руки и
положил на маленький столик. Нойс следила за ним жадным взглядом, и
внезапно Харлана осенило:
- Разрази меня Время! Ведь ты же не умеешь читать на Межвременном. -
Конечно, нет.
- Тогда здешняя библиотека для тебя все равно что не существует. Как
мне не пришло это в голову раньше? Тебе нужны пленки из 482-го.
- Нет, нет, я не хочу... - торопливо ответила Нойс. - Ты их получишь!
- Честное слово, я не хочу. Глупо рисковать ради...
- Ты их получишь! - решительно повторил Харлан.
В последний раз он стоял перед завесою Поля, отделяющего Вечность от
дома Нойс в 482-м. Он твердо решил, что этот раз будет последним.
Изменение должно было вот-вот наступить. Он скрыл это от Нойс, боясь
причинить ей боль.
И все же он сравнительно легко решился на еще одну вылазку во Время.
С одной стороны, это была чистая бравада, желание покрасоваться перед
Нойс, принести ей фильмокниги, вырванные, так сказать, из львиной пасти, с
другой - непреодолимое стремление еще раз "опалить бороду испанского
короля", если только эта первобытная поговорка была применима к гладко
выбритому Финжи.
В какой-то степени сыграло роль его желание снова окунуться в
таинственную чарующую атмосферу обреченного дома. Он уже испытывал это
чувство раньше, во время своих предыдущих вылазок. Оно непрестанно
преследовало его, пока он бродил по пустым комнатам, собирая одежду,
безделушки, странные коробочки и непонятные инструменты с туалетного
столика Нойс.
В доме царила зловещая тишина обреченной Реальности, и дело было не
только в физическом отсутствии звуков. Харлан не мог предсказать, чем
станет этот дом в новой Реальности. Дом мог превратиться в загородный
коттедж или в многоэтажный доходный небоскреб где-нибудь в трущобах. Он
мог вообще исчезнуть, и прекрасный парк, окружавший его сейчас, мог
смениться диким пустырем. Он мог не претерпеть никаких изменений. В
следующей Реальности в нем могла жить новая Нойс, ее Аналог (Харлан
боязливо отгонял эту мысль), и с таким же успехом могло случиться, что в
нем будет жить кто-то другой.
Пять раз посетил он этот дом, и только однажды царившая в нем тишина
была нарушена каким-то звуком. Он был в в тот момент в буфетной, радуясь,
что в данной Реальности слуги не в моде и что поэтому у него одной
проблемой меньше. Кончив рыться среди коробок и банок с деликатесами, он
подумал, что отобрал уже достаточно для одного раза и что Нойс будет рада
возможности разнообразить обильное, но безвкусное меню пустого Сектора
своими любимыми блюдами. Он даже громко рассмеялся, вспомнив, что еще не
так давно искренне считал эти блюда декадентским извращением. И вдруг, еще
продолжая смеяться, он отчетливо услышал резкий, отрывистый звук. Харлан
окаменел.
Звук раздался где-то сзади, за его спиной; и пока он стоял, не в
