чувствовала, что тебя тянет ко мне. И мне стало немножко жаль тебя.
- При чем тут жалость? - У Харлана пылали щеки.
- Ты так мучился и страдал. А в любви все очень просто. Надо только
спросить девушку. Так приятно любить и быть любимой. Зачем же страдать?
Харлан покачал головой: "Ну и нравы в этом Столетии!"
- Спросить - и все тут, - пробормотал он, - так просто? И больше
ничего не надо?
- Глупенький, конечно, надо понравиться девушке. Но почему не
ответить на любовь, если сердце свободно? Что может быть проще?
Теперь настал черед Харлана потупить глаза, В самом деле, что может
быть проще? Ничего непристойного в этом не было. Во всяком случае, для
Нойс и ее современниц. Уж ему-то следовало бы это знать! Он был бы
непроходимым кретином, если бы стал допрашивать Нойс о ее прежних
увлечениях. С таким же точно успехом он мог бы расспрашивать девушку из
своего родного Столетия, не случалось ли ей обедать в присутствии мужчин и
было ли ей при этом стыдно? Слегка покраснев, он смущенно спросил:
- А что ты сейчас думаешь обо мне?
- Ты славный и очень милый, - ответила она.
- Если бы ты к тому же пореже хмурил брови... Почему ты не
улыбаешься?
- Смешного мало, Нойс.
- Ну, пожалуйста. Я хочу проверить, могут ли твои губы растягиваться.
Давай попробуем.
Она положила свои пальчики на уголки его губ и слегка оттянула их.
Харлан отдернул голову и не смог удержаться от улыбки.
- Вот видишь. Ничего страшного не случилось. Твои щеки даже не
потрескались. Тебя очень красит улыбка. Если ты будешь каждый день
упражняться перед зеркалом и научишься улыбаться, то станешь совсем
красивым.
Но его улыбка, и без того еле заметная, сразу погасла.
- Нам грозят неприятности? - тихо спросила Нойс.
- Да, Нойс, большие неприятности.
- Из-за того, что у нас было? Да? В тот вечер?
- Не совсем.
- Но ведь ты знаешь, что я одна во всем виновата. Если хочешь, я им
так и скажу.
- Ни за что! - энергично запротестовал Харлан. - Не смей брать на
себя вину. Ты ни в чем, ни в чем не виновата. Дело совсем в другом.
Нойс тревожно посмотрела на счетчик:
- Где мы? Я даже не вижу цифр.
- Когда мы, - машинально поправил ее Харлан. Он убавил скорость
настолько, чтобы можно было различить номера Столетий.
Нойс изумленно раскрыла глаза.
- Неужели это верно?
Харлан равнодушно взглянул на Счетчик. Тот показывал 72000.
- Не сомневаюсь.
- Но где же мы остановимся?
- Когда мы остановимся?
- В далеком-далеком будущем, - угрюмо ответил он, - там, где тебя
никогда не найдут.
Они молча смотрели, как растут показания Счетчика. В наступившей
тишине Харлан мысленно вновь и вновь повторял себе, что Финжи намеренно
оклеветал ее. Да, она откровенно призналась, что в его обвинении была доля
истины, но ведь с той же искренностью она сказала ему, что и сам по себе
он ей не безразличен.
Внезапно Нойс встала и, подойдя к Харлану, решительным движением
остановила капсулу. От резкого темпорального торможения к горлу подступила
тошнота. Ухватившись руками за сиденье, Харлан закрыл глаза и несколько
раз тяжело сглотнул.
- В чем дело?
Нойс стояла рядом, ее лицо было пепельно-серым; две-три секунды она
ничего не могла ответить.
- Эндрю, не надо дальше. Я боюсь. Эти числа так велики. Счетчик
показывал: 111394.
- Сойдет, - угрюмо заметил Харлан и, протянув ей руку, добавил с
мрачной торжественностью:
- Пошли. Я покажу тебе твое новое жилище.
Взявшись за руки, словно дети, они бродили по пустынным помещениям.
Тускло освещенные коридоры терялись вдали. Стоило только переступить через
порог, как в темных комнатах вспыхивал яркий свет. Воздух был неподвижен,
ни сквозняка, ни дуновения, но его свежесть и чистота свидетельствовали о
хорошей вентиляции.
- Неужели здесь никого нет? - тихо спросила Нойс.
- Ни души. - Харлан хотел громким и уверенным ответом развеять свой
страх перед "Скрытыми Столетиями", но почему-то и он сбился на шепот.
Они забрались так далеко в будущее, что Харлан даже не знал толком,
как это Время называть. Говорить - сто одиннадцать тысяч триста девяносто
четвертое - было смешно. Обычно этот период называли просто и
неопределенно - "Стотысячные Столетия".
Глупо было в их положении ломать голову еще и над этой проблемой, но
теперь, когда возбуждение, вызванное побегом сквозь Время, несколько
улеглось, Харлан вдруг с особенной силой осознал, что находится в области
Вечности, куда не ступала нога человеческая, и ему стало не по себе. Ему
было стыдно за свой испуг; стыдно вдвойне, поскольку Нойс была
свидетельницей его страха, но он ничего не мог с собой поделать. От страха
противно сосало под ложечкой и по спине бежали мурашки.
- Как здесь чисто, - прошептала Нойс, - даже пыли нет.
- Автоматическая уборка, - ответил Харлан. Ему казалось, что он чуть
не надорвал связки от крика, на самом же деле он произнес и эти слова
тихим голосом.
- И ни одного человека на тысячи Столетий в прошлое и будущее, -
добавил он. По-видимому, Нойс это ничуть не встревожило.
- Неужели везде все устроено так же, как здесь? - спросила она. - Ты
обратил внимание - на складах полно продовольствия и всяких запасов, полки
библиотеки заставлены фильмокнигами?
- Да, конечно. Каждый Сектор полностью снаряжен и оборудован.
- Но зачем, если в них никто не живет? - Простая логика, - ответил
Харлан. Когда он разговаривал, ему было не так жутко. Выскажи вслух то,
что тебя пугает, и это явление, потеряв ореол таинственности, покажется
обыденным и простым. - Давным-давно, еще на заре существования Вечности,
где-то в 300-х Столетиях был изобретен дубликатор массы. Не понимаешь? При
помощи специального резонансного поля можно превратить энергию в вещество,
причем атомные частицы занимают те же положения - с учетом принципа
неопределенности, - что и в исходной модели. В результате получается
идеально точная копия предмета.
Вечность приспособила дубликатор для своих нужд. В то время у нас
было построено всего шестьсот или семьсот Секторов. Перед нами стояли
грандиозные задачи по расширению зоны нашего влияния. "Десять новых
Секторов за один биогод" - таков был ведущий лозунг тех лет. Дубликатор
сделал эти огромные усилия ненужными. Мы построили один Сектор, снабдили
его запасами продовольствия, воды, энергии, начинили самой совершенной
автоматикой и запустили дубликатор. И вот сейчас мы имеем по Сектору на
каждое Столетие. Я даже не знаю, насколько они протянулись в будущее -
вероятно, на миллиарды лет.
- И все похожи на этот?
- Да, все совершенно одинаковые. По мере расширения Вечности мы
просто занимаем очередной Сектор и переоборудуем его по моде
соответствующего Столетия. Затруднения возникают только в энергетических
Столетиях. Но ты не бойся - до этого Сектора мы еще не скоро доберемся.
Он решил не рассказывать ей о Скрытых Столетиях. Незачем ее пугать.
Прочитав на ее лице недоумение, он торопливо добавил:
- Не думай, что строительство Секторов было неразумной тратой сил и
материалов. В конце концов расходовалась только энергия, а ее мы черпаем в
неограниченных количествах из вспышки Новой... Она прервала его:
- Нет, дело не в этом. Просто я никак не могу вспомнить. - О чем?
- Ты сказал, что дубликатор изобрели в 300-х. Но у нас в 482-м его
нет, и я никак не могу вспомнить ни одного упоминания о нем в фильмокнигах
по истории.
Харлан задумался. Хотя Нойс была всего на два дюйма ниже его, он
внезапно почувствовал себя великаном рядом с ней, могущественным полубогом
Вечности. Нойс казалась ему маленьким, беззащитным ребенком, и он должен
был провести ее по головокружительным тропкам, ведущим к истине, и открыть
ей глаза на мир.
- Нойс, дорогая моя, - сказал он, - давай присядем где-нибудь, и я
тебе все объясню.
Представление о том, что Реальность не является чем-то
установившимся, вечным и нерушимым, что она подвержена непрерывным
изменениям, было не из тех, которые легко укладываются в сознании
человека.
В безмолвной тишине бессонных ночей Харлан до сих пор еще нередко
вспоминал первые дни Ученичества и свои отчаянные попытки отрешиться от
Времени, разорвать все связи со своим Столетием.
Рядовому Ученику требовалось почти полгода, чтобы узнать и осмыслить
правду; понять до конца, что он уже никогда (в самом буквальном смысле
этого слова) не сможет вернуться домой. И дело было не только в суровых
законах Вечности, которые запрещали ему это, но и в неумолимом факте, что
того дома, который он знал, могло уже больше не существовать, что в
каком-то смысле этого дома вообще не существовало.
На разных Учеников это известие действовало по-разному. Харлан хорошо
помнил, как посерело и вытянулось лицо его однокурсника Бонки Латуретта,
когда Наставник Ярроу развеял их последние сомнения на этот счет.
В тот вечер никто из Учеников не притронулся к ужину. Они сбились в
кучку, словно согревая друг друга теплом своих тел. Никто не заметил
отсутствия Латуретта. Было много шуток и смеха, но шутки не получались, а
смех звучал фальшиво. Кто-то произнес робким, дрожащим голосом:
- Выходит, у меня и мамы не было. Если я вернусь к родителям, в 95-е,
они, наверно, скажут: "А ты откуда взялся? Мы тебя не помним. Чем ты
докажешь, что ты наш ребенок? У нас вообще не было сына. Уходи от нас и не
выдумывай".
Они нерешительно улыбались и кивали головами, одинокие мальчики, у
которых не осталось ничего, кроме Вечности.
Латуретта обнаружили в постели. Он спал крепким сном. Его дыхание
было подозрительно учащенным, а на левой руке виднелась небольшая красная
точка, оставшаяся после укола шприца. К счастью, на нее сразу же обратили
внимание. Вызвали Наставника, и несколько дней они боялись, что в их
классе станет одним Учеником меньше, но все обошлось. Через неделю Бонки
уже сидел за партой. Но Харлан был дружен с ним и знал, что рана,
оставленная в его душе этой ужасной ночью, так и не зажила.
А теперь Харлану предстояло объяснить, что такое Реальность, девушке,
которая, в сущности, была немногим старше тех мальчиков, и объяснить так,
чтобы она поняла раз и навсегда. У него не было выбора. Нойс должна знать,
что их ждет и как ей себя вести.
Он начал рассказ. Они сидели в конференц-зале за длинным столом,
рассчитанным человек на двадцать, ели консервы, замороженные фрукты, пили
холодное молоко, и Харлан рассказывал.
Он пытался смягчить удар, осторожно выбирая выражения, но в этом не
было нужды. Нойс схватывала его объяснения на лету, и, еще не дойдя до
середины своей лекции, Харлан вдруг с изумлением обнаружил, что ее реакция
не так уж плоха. Она не испугалась и не растерялась; она только
разозлилась. От гнева ее бледное лицо слегка порозовело, а черные глаза,
казалось, стали еще более черными и бездонными.
- Но ведь это же преступление, - воскликнула она, - как вы смеете?
Кто позволил Вечным распоряжаться нашей судьбой?
- Наша цель - благо человечества, - снисходительно пояснил Харлан.
Конечно, ей всего не понять. Она - человек из Времени с ограниченным
кругозором. Как все Времяне, она ничего не видит дальше собственного
Столетия. Ему даже стало немного жаль ее.
- Благо человечества? А дубликатор вы тоже уничтожили для нашего
блага?
- Пусть судьба дубликатора тебя не беспокоит. Мы сохранили его у
себя.
- Вы-то сохранили, а как насчет нас? Ведь мы в 482-м тоже могли бы
