Легкая пелена утреннего тумана уходила в болотные заросли. В той стороне
басовито забубнила выпь, неуклюжая пестрая птица, что-то сильно ударило по
воде - то ли бобер, то ли выдра. Богдан улыбнулся, вспомнив ночные страхи.
Утром окружающий мир казался добрым и дружелюбным.
Богдан подкинул сухих сучьев в угасающий костер, раздул едва тлевшие
угли, поджарил на огне подстреленного накануне вечером зайца. Завтрак
подкрепил его и подбодрил. "Надо будет вершу сплести да рыбы наловить, -
решил он. - Но это когда уже до Днепра дойду".
Он по-хозяйски забросал костер болотной тиной, чтоб не случилось
пожара, вымыл руки и, проверив свой шест - не треснул ли, неторопливо
тронулся дальше, перебираясь с кочки на кочку. Прежде ему казалось, что
болото не очень обширно, а вышло иначе. Уже и солнце поднялось высоко, а
Богдан все мог выбраться на сухое место. Заболоченный лес становился все
глуше, все чаще попадались гиблые топи с торчащими из них мертвыми
стволами деревьев.
"Неужто я так круто завернул к полудню, что топчусь на одном месте? -
начал тревожиться Богдан. - Так ведь Ярило - все с одной стороны светит, я
ему навстречу иду..."
Нет, он не ошибся. Лес посветлел, среди болота все чаще появлялись
островки, сухие, прочные, даже с муравейниками, а муравей - известное дело
- сырости не любит. Дохнуло свежим ветерком, пахнущим луговыми цветами.
Богдан выбрался на протоптанную кабанами тропку. Все также чавкала под
ногами болотная жижа, но почва под нею стала тверже, надежнее.
Вдалеке, в той стороне, куда держал путь Богдан, послышался протяжный
трубный звук. Вскоре он повторился. Что бы это значило? Богдан
остановился, прислушался, зорко, вглядываясь в зеленые заросли.
Затрещали ветки, плеснула вода. Из чащи леса вырвалась темная масса,
ринулась через болото невдалеке от Богдана, ломая камыши и молодые
деревца. Он узнал могучего лесного красавца тура. Бык тяжело дышал, голова
его была опущена, из крутого загривка торчала стрела с красным оперением.
Раненый, отбившийся от стада тур уходил в чащу.
Богдан вздрогнул: за туром гнались люди, вышедшие на лов. Кто они -
враги или друзья? Впрочем, в такой глухомани хазарам или печенегам
неоткуда взяться, а русичи ему не страшны - здесь уже Полянская земля. Но
на всякий случай Богдан притаился в кустах, решил выждать, что будет
дальше.
Всполохнулась стая уток, с шумом пролетела над самой его головой.
Вдруг невдалеке заржал конь. Ржание было жалобное, тревожное. Конь будто
призывал на помощь, и Богдан, мутно догадываясь о том, что происходит
неподалеку от него, отбросил все опасения и выбрался из своего укрытия.
Опираясь на шест, он кинулся вперед, перепрыгивая с кочки на кочку. Перед
ним открылась поляна, укрытая ковром из цветов. Сочная зелень прикрывала
коварную трясину, где сейчас бился белый конь в богатой сбруе,
перепачканной бурой тиной. Задние ноги его увязли по самый круп, а
передними он бил по болотной жиже, пытаясь найти опору. Воин в заляпанной
грязью холщовой рубахе, с мечом и отделанным золотом колчаном, выбравшись
из седла, почти висел на кусте ивняка, стараясь вытянуть коня за повод.
- Эге-е-ей! - крикнул Богдан. - Держись, друже! Иду на подмогу...
В несколько прыжков он достиг края трясины. Выхватил из-за голенища
нож, тот самый, что когда-то отковал под присмотром отца, принялся рубить
ветки ивняка, охапками кидать их незнакомцу, с трудом удерживавшему
конский повод.
- Вот, возьми, легче рубить будет, - незнакомец, балансируя на кочке,
выхватил из ножен и кинул Богдану свой меч.
Это был добрый харалужный меч старинной работы, тяжелый и острый. Под
его ударами повалились ближние молодые деревца. Скоро целая гать возникла
перед тем местом, где конь, перестав биться, терпеливо ожидал спасения.
- Под коня, под брюхо ему подпихивай, - забыв о том, что он простой
смерд, а перед ним воин, может, даже княжеский дружинник, командовал
Богдан, подтаскивая все новые срубленные деревца и ветки. - Да шевелись и
повод не отпусти!
Незнакомец послушно выполнил его приказ. Теперь они начали тянуть
коня вдвоем.
- Ну, нажми, Кречет, нажми еще! - приговаривал, будто упрашивая коня,
его хозяин.
Конь напряг все силы, рванулся и через мгновение уже стоял на твердой
земле. Он по-собачьи стряхнул с себя ошметки грязи и болотной тины, поднял
голову и торжествующе заржал. Ему неожиданно откликнулся другой конь.
Из-за густых лапистых елей на поляну выскочили несколько всадников в ярких
епанчах. Один из них ловко соскользнул с седла.
- Прости, княже, потеряли тебя... С пути сбились, как гнались за
туром, - хотели обойти болото...
Богдан с опаской посмотрел на витязя, на которого он только что
покрикивал. Князь! Неужто сам Святослав, сын Игоря?
Князь был такого же роста, как и Богдан, такой же коренастый и
мускулистый. На бритой голове - длинный клок волос, прикрывающий левое ухо
с золотой серьгой. Вислые усы обрамляют властный, твердо сжатый рот. А
ясные голубые глаза из-под сдвинутых выгоревших бровей смотрят насмешливо,
хитровато.
- Было бы худо тебе, воевода Борислав, кабы не отвел мой гнев от тебя
сей отрок. Он мне Кречета пособил вытянуть из трясины, спас верного моего
товарища... Как звать-то тебя, добрый молодец? - резко повернулся он к
своему новому знакомому.
- Богданом... - упавшим голосом ответил тот.
- Какого роду племени?
Богдан неопределенно пожал плечами.
- Из древлян, видать? А в гридни ко мне пойдешь?
Богдан посмотрел на воеводу, которого князь назвал Бориславом.
Почудилось в нем что-то знакомое: неужто это тот самый Борислав? Но
раздумывать было некогда, князь ждал ответа.
- Пойду, княже. Буду служить тебе верой и правдой.
Ему все равно некуда было податься. Может, это и есть его доля, та,
что он искал?
Гридень Богдан не любил рассказывать о своем прошлом. Товарищи и не
допытывались, достаточно было того, что сам князь привел его однажды к
ним, сказал: "Вот вам еще один вой храбрый".
Гридни днем при князе и ночью его покой оберегают. Они его щит, они
его и десница карающая. Если кто князю не люб - не миновать ему
повстречаться с гриднями. Верой и правдой, а когда и неправдой служат
гридни своему владыке, князю киевскому.
Богдана в гридне одели, обули, коня и меч дали, каждый день он сыт.
Сотник Путята, старший над гриднями, благоволит к нему. Что еще надобно
простому смерду? Ко всему тому он, выросший в дремучих лесах, в глуши,
попал в стольный город Киев, на самую Гору, где княжьи хоромы, где дружина
старшая, где бояре со Святославом и старой княгиней Ольгой думу думают,
как устроить и сберечь Русскую землю.
Что еще надобно Богдану? А его все кручина гложет. Не может он забыть
ни Рославу, ни родное городище с кручей над Тетеревом. Уплыл Рославин
венок в далекое Русское море, жизнь Рославина вспыхнула костром над рекою
и погасла. Ничего не осталось... Рассчитался Богдан с посадником, но
любовь свою вернуть он уже не в силах. И забыть - тоже. Да и как забудешь,
когда каждый день у него на виду сын Клуня, молодой воевода Борислав,
княжий любимец. Быстрый, статный, лицом пригожий, совсем не такой, каким
был посадник, а все-таки сын его, Богданова врага заклятого. Пройдет мимо
Богдан, скользнет по нему взглядом и не догадывается, кто он такой, этот
гридень. Разве упомнить воеводе каждого смерда, с кем доводилось
встречаться в родном городище?
А Богдану каждая такая встреча - мука. Но никак не разойтись с
воеводой. Легче стало на сердце, когда узнал он о предстоящем походе на
хазар. Сеча его не страшила, тягот походных он не боялся, а дальняя дорога
уведет от родных мест и связанных с ними горьких воспоминаний.
Пока киевское войско готовилось к войне с хазарами, произошло еще
одно событие.
Черниговский воевода Претич с отборной дружиной по велению Святослава
ранней осенью выступил в поход. Он шел подчинять непокорных вятичей с их
молодым князем Войтом, не пожелавшим стать под руку Киева. "Мне все едино,
кому платить по шелягу от дыма - что хазарам, что Святославу, - дерзко
похвалялся Войт перед киевскими послами. - Только хазары пришли за данью и
ушли, а Киев подомнет всю мою землю. Не хочу, чтоб стала она вотчиной
Святослава, чей род моего не древнее!"
Не корысти ради надумал киевский князь прибрать к рукам Вятскую землю
- как и Ольга, из малых княжеств и земель собирал он Русь, хотел, чтобы
стала она великой и могучей, неподвластной никакому врагу. Но не желал
знать про то своенравный Войт, ему своя рубаха ближе к телу, своя
вольность всего дороже. И повел Претич на него дружину, повел русских
воинов на русичей.
Из Чернигова двинулся Претич к верховьям Десны, за Дебрянским
городищем перешел реку, сбив заставы неприятеля, и вступил на землю
вятичей. Через дремучие леса с боем пробивался он вглубь владений Войта.
Там, где сливаются Ока и Угра, решил дать ему бой князь Войт, заранее
разбил свой стан и поджидал черниговского воеводу. Но хитрый Претич обошел
Войта с севера, переправился через Угру и ударил по вятичам с тыла. Не
устояли воины Войта, дрогнули, а отступать некуда: две полноводные реки
дорогу закрыли. Получив известие от Претича о победе над Войтом и
замирении с ним, Святослав послал к воеводе гонца с наказом строить
осадные орудия пороки и весною по Дону с частью воинов на лодьях отправить
их к Саркелу, хазарской крепости, под стенами которой князь рассчитывал
быть к тому времени. Коль вятичи захотят выступить против хазар - пусть
тоже выступают. Самому Претичу надлежало с остальной дружиной пройти еще
до земли камских болгар, принудить их к союзу против Хазарии, а затем без
промедления возвращаться в Чернигов и зорко следить за Киевом: если какая
угроза возникнет - поспешать на помощь к киевскому воеводе Добрыне.
Выступление намечалось ранним майским утром. Еще накануне княжеская
дружина переправилась на левый берег Днепра на лодьях и паромах. Здесь
воины разбили бивак. Всю ночь, будто в праздник Купалы, пылали костры над
широкой рекой. Дружинники спали, положив под голову кто седло, кто
дорожную котомку, а кто и просто кулак. В ночи перекликалась бодрствующая
стража, тихо ржали стреноженные кони.
Князь провел ночь с воеводами, совещаясь перед походом. Вполглаза
спали гридни, готовые вскочить по первому княжьему слову. На рассвете,
едва порозовело небо, Святослав был уже на береге Днепра.
Могучая река сонно ворочалась в песчаном ложе. Утренний ветерок
согнал с водной глади редкие клочки тумана, покрыл ее морщинками ряби.
Вздохнула волна, набегая на песок.
Богатая лодья отчалила от правого, киевского, берега. Гребцы дружно
налегали на весла. Солнце, поднявшееся над соснами, озарило лодью, и
горячими угольями вспыхнули вспыхнули на ней червленые щиты
воинов-гребцов. Святослав знал: то плывет его мать, великая княгиня Ольга.
Он спешился, передал повод Кречета гридню Богдану и, мягко ступая по
темному, влажному песку, спустился к самой воде. Его воеводы остановились
чуть поодаль.
Лодья шла быстро, легко разрезая острым носом днепровские воды.
Вскоре она, зашуршав днищем по песку, остановилась у левого берега. Тотчас
в нее скинули дощатые сходни. Воевода Добрыня, первым ступив на них, помог
сойти на берег княгине. Маленькая, сухонькая, не по летам подвижная, Ольга
была одета строго, как черница. Глаза ее пронзительно оглядели сына.
- Здрава будь княгиня! - почтительно склонил голову перед нею
