стаканчик. Что касается болтовни, говорил, естественно, один Иктос. Не
думаю, что опасность, грозящая Беллингеру, как-то связана с бывшим греком,
но мы должны проверить все.
И опять сделал паузу:
- Десять лет уединения... Мне всегда это казалось странным. Беллингер
любил пожить, он большой грешник. И литература была для него всегда чем-то
более значительным, важным, чем ремесло. Я никогда не понимал причин его
ухода. Не понимаю и сейчас, - доктор Хэссоп раздраженно моргнул, - не
может же старик десять лет любоваться розами!.. Проверь его сейф, Эл, в
сейфах всегда можно что-нибудь найти... Ну, я не знаю что... Какие-нибудь
письма, документы... Или рукопись... Что-то же должно беспокоить
неизвестных нам оппонентов Беллингера!.. Я думаю, Эл... - Доктор Хэссоп
поднял на меня свои блеклые старческие глаза. - Я думаю, Эл, что в течение
ближайшей недели, ну двух от силы, некий человек, а возможно, целая
группа, попытается попасть в "Город Сол". Я не знаю, чего они хотят, но
чего бы они ни хотели, мы обязаны им помешать. При первом же сигнале
тревоги люди Джека блокируют виллу. Вам же с Джеком следует накрепко
запомнить одно: человек, который захочет навестить виллу без разрешения
хозяина, нужен нам живым, именно живым! Если нападет группа, можете
делать, что хотите, но одного человека при любых обстоятельствах вы
обязаны доставить в Консультацию живым. Это ваша задача. Это приказ. И
само собой, Эл, если ты обнаружишь в сейфе какую-нибудь рукопись,
непременно пересними ее.
Доктор Хэссоп взглянул на меня, потом на Джека:
- Есть вопросы?
- У меня, собственно, не вопрос, - сказал я. - Скорее, просто
прикидка. Эти неизвестные... Есть детали, могущие хоть как-то прояснить
акцию?
Доктор Хэссоп повеселел:
- Вообще-то, Эл, мы ценим тебя и Джека как раз за то, что вам не
требуется много деталей. Но вы имеете право интересоваться ими. Сейчас я
назову несколько имен, достаточно известных имен, а вы внимательно
слушайте. Я хочу знать, насколько серьезно вы относитесь к сообщениям
прессы.
Он помолчал, а потом, полузакрыв глаза, медленно перечислил:
- Мат Курлен... Энрике Месснер... Сол Бертье... Памела Фитц... Голо
Хан... Скирли Дайсон... Сауд Сауд...
И открыл глаза, взглянув на нас остро, резко.
Первым откликнулся Берримен:
- Голо Хан по происхождению пакистанец, но работал в нашей стране.
Весьма перспективный физик, причастный к некоторым секретным проектам. Его
исчезновение насторожило многих, некоторые спецслужбы до сих пор боятся
его появления в одной из стран, чьи режимы противопоставляют себя мировому
сообществу. А Памела Фитц - журналистка. Убита в отеле "Харо" два года
тому назад. Именно она копала дело Голо Хана. Кое-кто, правда, считает,
что в этом случае речь может идти о довольно-таки загадочном самоубийстве.
Доктор Хэссоп удовлетворенно кивнул.
- Мат Курлен... - Я вспомнил. - О нем в свое время много писали.
Лингвист, занимался жаргонами. Какая-то бредовая идея построения
всемирного языка, понятного даже для идиотов. Если я не ошибаюсь, он
покончил с собой. Ну, а о Соле Бертье слышал, наверное, каждый. "Самый
оригинальный и самый мрачный философ двадцатого века", - процитировал я. -
С его работами связана волна студенческих самоубийств, прокатившаяся по
югу страны. Сол Бертье любил жестокие эксперименты. Можно думать, он часто
находился не в ладах с общепризнанной моралью. Погиб в море, упав за борт
собственной яхты. Его архив опечатан.
- Сауд Сауд - социолог, сотрудник ООН, - вспомнил Джек Берримен. - Не
думаю, что это его настоящее имя. Скорее всего, псевдоним. Был замешан в
крупном политическом скандале, разразившемся после провала некоей
миротворческой акции в Африке. Исчез из своего кабинета. Вместе с ним
исчезли некоторые немаловажные документы. Не удивлюсь, если Сауд Сауд
где-то процветает, конечно, под другим именем.
- Ошибаешься. Он убит, - хмыкнул шеф.
Мы обернулись.
Похоже, шефу надоел импровизированный экзамен.
- Хватит с них, Хэссоп. Скирли Дайсона они все равно не знают.
- Тоже физик? - спросил я.
- Сапожник, - ухмыльнулся шеф. - В прошлом, конечно. А затем
основатель религиозной секты, обосновавшейся где-то в горном Перу.
Говорят, обладал невероятным даром внушения. И не исключено, что каким-то
образом опирался на работы Сола Бертье.
- Что с ним случилось?
- Убит.
- А Месснер? - спросил Джек Берримен. - Вы называли еще одно имя. -
Месснер. Кто это?
- "Еще одно имя"... - доктор Хэссоп недовольно воззрился на Джека. -
Отнюдь не одно. Я могу привести еще добрый десяток. Что, по-вашему, их
объединяет?
- Смерть, - быстро сказал я.
- В самую точку, Эл.
- И, наверное, судьба их работ. Я не ошибаюсь?
- В самую точку, - удовлетворенно повторил доктор Хэссоп. - Наброски
будущих книг, специальные статьи, физические расчеты, дневники, письма,
рукописи. Все, что угодно. Я проанализировал примерно пятьдесят судеб,
впечатление странное. Некто или нечто, это я пока не берусь определять, в
один вовсе не прекрасный момент с высокой степенью точности выходит на
личность, способную своими работами определить некий новый взгляд на
будущее. Звучит пышно, но истине соответствует.
Я прикинул:
- Эти судьбы, они как-то распределены во времени? Они не связаны,
скажем, только с последними тремя годами?
- Указанная цепочка имен растянута во времени, Эл.
- Вы хотите сказать, - быстро сказал я, - что она вовсе не оборвана?
- Боюсь, это так, Эл, - удрученно ответил доктор Хэссоп. - Боюсь,
Беллингер может стать следующей жертвой. У меня есть основания так думать.
Ты должен помочь старику. Если даже я ошибаюсь, что-то тут все равно
нечисто. Так что учти: скучно тебе не будет.
3
Беллингер ничем не походил на знаменитого человека.
Утонув в низком кресле, он часами смотрел на плывущие в небе облака,
часами созерцал свой запущенный сад. Свисты, шорохи, звон цикад - он был
тихим центром этого кипящего мира. За день он выпивал семь-восемь чашек
кофе - колоссальное количество для его возраста. Я мог протирать пыль,
греметь чашками - он не замечал меня. Но так же неожиданно он мог
разразиться монологом, ни к кому, собственно, не обращенным. Он мог
вспомнить Стейнбека и обругать его. Очень обидчиво он вспоминал Говарда
Фаста, зато часто поминал Сарояна и Клауса Манна - совсем в другом
контексте. Никогда нельзя было угадать, о ком он заговорит в следующую
минуту, еще труднее было понять - зачем ему нужны эти монологи? Может, он
проверял меня? Может, он ждал какого-то отклика?
Ни в кабинете, ни в спальнях, ни в гостиной - нигде я не нашел ни
телевизора, ни приемника. Мой транзистор Беллингер разбил в первый же
день. Айрон Пайпс, сказал он мне раздраженно, я не потерплю ничего
лишнего. И добавил, впадая в свой первый по счету монолог: Уильям Сароян
обожал радиоболтовню, вряд ли это шло ему на пользу...
Два довольно просторных этажа - что он годами делал в своем
запущенном доме? Он ведь даже в сад почти не спускался, предпочитал
кресло. Раз в неделю грузовичок фирмы "Мейси" останавливался за воротами.
Я выгружал продукты, прежде этим занимался Бауэр, и самолично вносил их в
кладовые. О крупнокалиберных ружьях Беллингер больше не вспоминал, но
уверен, он без колебаний пустил бы их в ход, посмей водитель вогнать свой
грузовичок на территорию виллы.
И еще. Я никогда не видел в руках Беллингера книг, хотя библиотека у
него была немалая. Он предпочитал сидеть в кресле, обхватив руками острые
колени и безмолвно вслушиваясь в происходящее.
Тень птицы. Облачко в небе. Цикады. Воздух, настоянный на запахах
одичавших роз, листьев, коры. Печаль отчуждения. Японцы подобные состояния
называют одним словом - сатори. Они считают: подобные состояния только и
способны вызывать истинные озарения, но испытывал ли озарения Беллингер,
замкнувшись в своем мирке? Чего он годами ждал на своей веранде?
Впрочем, я не обязан был анализировать его духовные состояния. Мне
вменялось проверить сейф старика, изучить виллу и дождаться неизвестного,
способного удовлетворить наше общее любопытство.
С трех сторон "город Сол" был окружен лесом, только с юга под
бетонной стеной проходила дорога - узкая, запущенная, как все в этом Богом
забытом краю. Кроме грузовичка фирмы "Мейси", тут давно, кажется, никто не
проезжал.
Людей Джека Берримена это устраивало.
Укрывшись в лесу, они круглосуточно прослушивали окрестности.
Благодаря скрытым микрофонам, они слышали каждое слово, произнесенное
стариком или мною, а я слышал все, что делалось по периметру стены.
Но дни шли, а ничего не происходило.
Птицы. Цветы. Цикады.
Иногда мне казалось: мы навечно погружены в самый глухой из омутов.
Правда, надломленная ветвь, царапина на стене...
Я никогда не доверял тихим местам. Тишина "города Сол" тоже меня не
убаюкивала.
Бэрдоккское дело, моргачи из Итаки, ребята с фирмы "Счет", коричневые
братцы, Лесли, пытающийся подставить мне ногу, - я знал, какие диковинные
злаки могут произрастать в тишине. В конце концов, мой опыт опирался не
только на эти дела, но и на службу в Стамбуле и в Бриндизи, на "домашнюю
пекарню", в которой АНБ выпекает вовсе не булочки...
Пришаркивая, легонько волоча ногу, дымя дешевой сигарой, я, как
заведенный, бродил по саду - не столько утомительное, сколько раздражающее
занятие.
Легкий зовущий свист заставил меня насторожиться.
Я прислушался.
Свист повторился.
Не отзываясь, я бесшумно приставил к стене валявшуюся в траве
лесенку, и внезапно поднялся над украшенным битым стеклом гребнем.
На дороге стоял человек.
Он приветливо ухмыльнулся. Он красноречиво похлопал короткой толстой
рукой по накладному карману куртки, из которого торчала плоская фляжка.
Маленькие глазки, слишком близко поставленные к переносице, помаргивали.
Они были уже с утра затуманены алкоголем. Затасканные шорты, сандалии на
босу ногу, желтая спортивная майка - тоже мне, бывший грек! Таких
толстячков сколько угодно в любом уголке Файв-Пойнтса или Хеллз-Китчена.
Но это, несомненно, был бывший грек Иктос.
- Новый садовник мистера Беллингера?
Для верности он навел на меня толстый указательный палец.
- У тебя-то, наверное, есть язык, - добродушно предположил он. -
Спускайся на травку. У меня как раз есть свободное время. И еще кое-что
есть, - похлопал он себя по оттопыренному карману. - Бедняга Бауэр... Мы
любили с ним поболтать.
- С глухонемым-то? - не поверил я.
Иктос возмутился:
- Ты бы посмотрел! Он все понимал. Ему говоришь, он кивает. Все как
на исповеди.
- Со мной это не пройдет.
- Что не пройдет? - Иктос удивленно уставился на меня. Смотреть снизу
не очень удобно, его толстая шея и рыхлое лицо побагровели. - Откуда ты
такой?
- Не твое дело.
- Грубишь, - бывший грек покачал головой. - Ты не похож на беднягу
Бауэра.
- Это точно, - хмуро подтвердил я. - Со мной не больно повеселишься.
- Давно таких не видал, - признался Иктос. - А по роже ты - человек.
- Здесь частное владение, - отрезал я. - Не следует тебе тут
разгуливать.
Он ухмыльнулся:
- Частные владения - это там, за стеной. Там, где ты торчишь, -
уточнил он. - А дорога принадлежит местным властям. Я свои права знаю.
И добавил, расплываясь в ухмылке:
