она, - и боюсь, нам пора уходить.
- Занятия подождут, - добродушно объяснил Рекс. - Они всегда ждут.
Уолтерс был очарован.
- Скажите, - спросил он, - когда вы говорите... гм... о дружбе в
этом... гм... состоянии, можете ли вы сами выбирать себе собеседника? Даже
если он еще жив?
Вопрос был адресован продавцу, но первым заговорил Рекс. Он
проницательно взглянул на Уолтерса и сочувственно ответил:
- Кого угодно, - и кивнул, будто они в тайне о чем-то договорились. -
Живого, мертвого или воображаемого. И, мистер Уолтерс, ваши собеседники
сделают все, что вы захотите. - Он усмехнулся. - Я всегда говорю, что ваша
"жизнь" - только вступление к подлинной жизни, которая здесь. Просто не
понимаю, почему люди это так надолго откладывают!
Между прочим, "Здесь и После" - одно из тех побочных предприятий,
которые мне больше всего дороги, и не потому, что приносят много денег.
Когда мы обнаружили, что хичи умеют записывать и хранить в своих машинах
личности умерших, блеснул свет. Ну, сказал я моей доброй жене, если они
умеют это делать, то почему бы не делать и нам? Ну, ответила моя добрая
жена, можно, Робин, дай мне только немного времени для работы над
кодированием. Я не принимал никаких решений относительно себя: хочу ли,
чтобы со мной это проделали, где и когда. Но я был совершенно уверен, что
не хочу, чтобы это проделали с Эсси, по крайней мере не тогда, и потому
был очень рад, что пуля всего лишь оцарапала ей нос.
Больше того. Нам пришлось познакомиться с роттердамской полицией.
Сержант в форме представил нас бригадиру, который посадил нас в свою
большую скоростную машину с горящими огоньками, отвез в полицию и
предложил кофе. Бригадир Зюйц провел нас в кабинет инспектора Ван Дер
Вааль, рослой крупной женщины со старомодными контактными линзами, от
которых ее глаза казались выпуклыми и сочувственными. Как неприятно,
минхер! Надеюсь, вы не пострадали, мадам! Она отвела нас по лестнице - по
лестнице! - в кабинет комиссара Лютцека, который был рыбой совсем иной
породы. Низкорослый. Тощий. Красивый, с мальчишеским лицом; хотя ему еще
нет пятидесяти, он уже главный комиссар. Можно представить себе, как он
затыкает пальцем дыру в плотине и держит так, пока не захлебнется [Намек
на известный детский рассказ о мальчике-голландце, который спас родной
город от наводнения, заткнув пальцем плотину]. Но невозможно представить
себе, чтобы он сдался.
- Спасибо, что зашли, - сказал он, усадив нас.
- Несчастный случай, - заметил я.
- Нет. К сожалению, не несчастный случай. Если бы несчастный случай,
им бы занялась муниципальная полиция, а не я. Мы проводим расследование и
просим вас об участии.
Я сказал, чтобы поставить его на место:
- Наше время слишком ценно, чтобы заниматься такими делами.
Но его невозможно было сбить.
- Ваша жизнь еще ценнее.
- Послушайте. Солдаты на параде выполняли упражнения, у одного
случайно автомат оказался заряжен и выстрелил.
- Минхер Броадхед, - сказал он, - во-первых, ни в одном автомате не
было патронов; вообще эти автоматы были без затворов. Во-вторых, эти
солдаты совсем не солдаты; это студенты колледжей, которых наняли для
участия в параде и переодели; это декорация, как стража Букингемского
дворца. В-третьих, стреляли не со стороны участников парада.
- Откуда вы знаете?
- Мы нашли оружие. - Теперь он выглядел очень сердитым. - В шкафчике
полицейского. Весьма неприятно для меня, можете себе представить. К
участию в параде привлекли много дополнительных полицейских, и они
переодевались в передвижной гардеробной-фургоне. "Полицейский", тот, что
выстрелил, остальным незнаком, но ведь их собрали из разных отделений.
После парада он быстро переоделся и ушел, оставив свой шкафчик открытым. В
шкафчике только форма - я думаю, украденная, - пистолет и ваша фотография.
Не мадам. Ваша.
Он ждал. Мальчишеское лицо казалось мирным.
Но я не испытывал мира. Потребовалось несколько минут, чтобы я все
осознал. Мысль о том, что кто-то сознательно пытался меня убить, пугала.
Не просто смерть; это страшно уже по определению, и я помню, как страшно
мне было, когда смерть оказывалась рядом. Но убийство хуже обычной смерти.
Я сказал:
- Знаете, как я себя чувствую? Виновным. Я хочу сказать, что сделал
что-то такое, отчего меня ненавидят.
- Совершенно верно, минхер Броадхед. И что же такого вы сделали?
- Понятия не имею. Если найдете человека, вероятно, узнаете и
причину. Наверно, это нетрудно: он ведь оставил отпечатки пальцев и все
такое. Я видел много камер, может, он даже попал кому-нибудь в объектив...
Комиссар вздохнул.
- Минхер, пожалуйста, не надо учить меня, как вести полицейское
расследование. Все это проводится плюс допросы всех, кто мог видеть этого
человека, плюс анализ пота на одежде, плюс другие способы идентификации. Я
полагаю, что этот человек профессионал, и поэтому все наши меры окажутся
безуспешными. Нужно подойти с другого направления. Кто ваши враги и что вы
делаете в Роттердаме?
- Вероятно, враги у меня есть. Возможно, соперники по бизнесу, но они
ведь не убийцы.
Он терпеливо ждал, и поэтому я добавил:
- А что касается того, что я делаю в Роттердаме, то это, по-моему,
хорошо известно. Мои деловые интересы включают использования некоторых
артефактов хичи.
- Это известно, - сказал он, уже не так терпеливо.
Я пожал плечами.
- Я одна из заинтересованных сторон в процессе, который происходит в
Международном Дворце Правосудия.
Комиссар открыл один из ящиков стола, заглянул в него и снова закрыл.
- Минхер Броадхед, - сказал он, - у вас в Роттердаме было много
встреч, не связанных с процессом, но имеющих отношение к вопросу о
терроризме. Вы хотите прекратить терроризм.
- Мы все этого хотим, - ответил я, но внутри ощутил не только боль.
Я-то считал, что действую тайно.
- Мы все этого хотим, но вы ради этого что-то делаете, минхер.
Поэтому я считаю, что у вас действительно есть враги. Наши общие враги.
Террористы. - Он встал и проводил нас к двери. - Пока вы находитесь под
моей юрисдикцией, я позабочусь об охране. Но за ее пределами могу только
посоветовать вам быть осторожнее, потому что считаю: вам угрожает
серьезная опасность.
- Она всем угрожает, - сказал я.
- Всем случайно, да. Но вы теперь - особый случай.
Наш отель построен в цветущие дни богатых туристов и нефтяных
магнатов. Номера убраны в соответствии с их вкусами. Но не всегда - с
нашими. Ни я, ни Эсси не оценили соломенные матрацы и деревянные подушки,
но все это убрали и нас поместили в номер с настоящей большой кроватью.
Круглой и огромной. Я с нетерпением ждал возможности испытать ее. От фойе
толку меньше: такую архитектуру я ненавижу: консольные переходы, больше
фонтанов, чем в Версале, зеркал столько, что, глядя в них, можно подумать,
что ты в открытом космосе. Впрочем благодаря любезности комиссара или
молодой женщины-полицейского, которой он поручил нас сопровождать, мы были
избавлены от всего этого. Нас провели через служебный ход и подняли в
лифте, в котором пахло пищей. Возле нашего номера произошли перемены. Как
раз напротив двери в лестничном пролете стояла мраморная крылатая Венера.
Теперь у нее появился напарник в синем костюме, внешне совершенно
неприметный человек, который упорно не желал встречаться со мной взглядом.
Я взглянул на сопровождавшую нас полицейскую. Она в замешательстве
улыбнулась, кивнула своему коллеге в лестничном пролете и закрыла за нами
дверь.
Да, мы действительно особый случай.
Я сел и посмотрел на Эсси. Нос у нее еще распухший, но это, кажется,
ее не тревожит. Все же:
- Может, тебе лечь? - предложил я.
Она с терпеливой улыбкой ответила:
- Из-за крови из носа, Робин? Очень глупо. Или у тебя что-то более
интересное на уме?
Надо отдать должное моей дорогой жене. Как только она подняла эту
тему, несмотря на трудный день и состояние моей прямой кишки, у меня
действительно что-то появилось на уме. За двадцать пять лет, можно
подумать, даже секс станет скучным. Мой информационный друг Альберт
рассказывал об опытах с животными, которые доказали это. Самцов крыс
оставили с самками, и частота их половых контактов все время измерялась.
Обнаружили, что с течением времени она уменьшается. Скука. Тогда старых
самок убрали и поселили новых. Крысы приободрились и снова занялись делом.
Это установленный научный факт - относительно крыс, но мне кажется, я не
крыса, по крайней мере в некоторых отношениях. Должен признать, что я
испытывал большое наслаждение, когда без всякого предупреждения кто-то
всадил мне кинжал в живот.
Я не мог сдержаться. Закричал.
Эсси оттолкнула меня. Быстро села. Вызвала по-русски Альберта.
Послушно появилась его голограмма. Он взглянул на меня и кивнул.
- Да, миссис Броадхед, пожалуйста, прижмите запястье Робина к
фармацевтическому устройству в спинке кровати.
Я вдвое согнулся от боли. Мне показалось, что сейчас меня вырвет, но,
очевидно, от содержимого моих внутренностей не так-то легко избавиться.
- Сделай что-нибудь! - воскликнула Эсси, отчаянно прижимая меня к
своей обнаженной груди, а руку - к спинке кровати.
- Я уже делаю, миссис Броадхед, - ответил Альберт, и действительно, я
почувствовал укол в руку. Боль уменьшилась и стала терпимой. - Не стоит
напрасно тревожиться, Робин, - благожелательно сказал Альберт. - Вам тоже,
миссис Броадхед. Я уже несколько часов назад предвидел такой болевой
приступ. Это всего лишь симптом.
- Проклятая высокомерная программа, - воскликнула Эсси, написавшая
эту программу, - симптом чего?
- Начала последней стадии процесса отторжения, миссис Броадхед.
Положение пока не критическое, тем более что я вместе с обезболивающим
ввожу и другие препараты. Но все же предлагаю завтра произвести операцию.
Я теперь чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы сесть на краю
постели. Провел пальцем ноги по стрелам в ковре, указывающим в сторону
Мекки, дань нефтяным магнатам, и сказал:
- А как с подбором тканей?
- Все уже подготовлено, Робин.
Я осторожно пощупал живот. Он не взорвался.
- На завтра у меня назначено много встреч, - указал я.
Эсси, которая мягко покачивала меня, отпустила и вздохнула:
- Упрямый человек! Зачем откладывать? Можно было провести
трансплантацию несколько недель назад, и ничего этого бы не было.
- Мне не хотелось, - объяснил я, - к тому же Альберт заверил, что у
меня было еще время.
- Было время! Конечно, было время! Неужели нужно тянуть до тех пор,
пока не произойдет что-то непредвиденное? И тут ты понимаешь, что времени
уже нет и приходится умирать. Я тебя люблю живого и теплого, Робин, а не
программу из "Здесь и Потом"!
Я потерся о нее носом и подбородком.
- Больной! Убирайся от меня! - рявкнула она, но не отстранилась. -
Ха! Теперь тебе лучше!
- Гораздо лучше.
- Достаточно, чтобы поговорить серьезно и назначить время операции?
Я подул ей в ухо.
- Эсси, - сказал я, - обязательно, но не в данную минуту, потому что,
если я правильно помню, мы с тобой не закончили одно дело. Не с Альбертом.
Будь добр, старый друг, отключись.
- Конечно, Робин. - Он улыбнулся и исчез. Но Эсси держала меня, долго
глядела мне в лицо, потом покачала головой.
- Робин, - сказала она. - Ты хочешь, чтобы я записала тебя как
программу "Здесь и После"?
- Нисколько, - ответил я, - и вообще я сейчас хочу поговорить не об
