Глаза его были устремлены в бесконечность. В левой руке он держал трубку;
черенком медленно почесывал сморщенный лоб.
Я помигал и переменил позу.
- Это будет девятимерное пространство?
Никакого ответа. Ничего, кроме пустого взгляда, устремленного в
пустоту.
Я встревожился. Сказал:
- Альберт! Я задал тебе вопрос! Какую вселенную хочет создать Враг?
Он посмотрел на меня, не узнавая. Потом вздохнул. Задумчиво почесал
голую лодыжку и очень серьезно ответил:
- Робин, понятия не имею.
11. ХЕЙМАТ
Я рассказывал вам о хороших людях и о людях с недостатками, пришла
пора рассказать о по-настоящему плохом человеке. Он вам не понравится, но
вам следует познакомиться с ним. Я кратко упоминал его, когда говорил о
террористах, но не оценил по достоинству. Я хотел бы оценить его по
достоинству, очень хотел, вероятно, вплоть до петли висельника, но этого
не случилось. К несчастью.
Зовут его Берп Хеймат, и некогда он был двухзвездным генералом в
Высоком Пентагоне.
Именно Хеймат убедил нового супруга Клары, что единственный способ
достичь мира и справедливости - взорвать как можно больше людей. Это одно
из самых незначительных его преступлений.
Среди всего прочего, однажды он пытался убить меня лично.
Возможно, пытался и не раз, потому что далеко не все обнаружилось на
суде. Со мной он потерпел неудачу. Но с несколькими сотнями других - по
крайней мере с несколькими сотнями - добился успеха. Хеймат на суде
отказался признать себя виновным в убийствах. Он вообще не хотел называть
это убийством. Называл революционной справедливостью, потому что он был
террористом. Суд, с другой стороны, конечно, называл это убийством, каждый
отдельный случай назвал убийством и за каждую смерть приговорил Хеймата к
пожизненному заключению. И так как Хеймат был не просто свихнувшимся
придурком, а доверенным генералом Американских космических сил, приговор
вынесли по совокупности. И вот, хотя в приговоре указано, что Хеймату
предстоит провести в заключении 8750 лет, время шло, и теперь ему отбывать
осталось только 8683 года.
У него были все основания считать, что он отбудет каждый день этого
срока, потому что даже преступники имеют право на машинную запись. И
поэтому срок его заключения не закончится со смертью.
Теперь мне даже нравится рассказывать о генерале Берпе Хеймате.
Возникает желаемое облегчение. После ошеломляющей демонстрации Альбертом
бесконечности и вечности приятно поговорит просто о человеке, всего лишь
презренном преступнике.
Каждый день Хеймата был таким же, как все остальные. Вот как
начинается его день.
Когда он проснулся, постельная машина по-прежнему лежала рядом с ним,
свернувшись, но он знал, что она не спит. Он знал также, что она не живая,
но так как другого общества у Хеймата почти не было, он перестал замечать
это.
Когда Хеймат спустил ноги с кровати, она тоже начала подниматься, но
он толкнул ее назад. Достаточно мягко после неистовства последней ночи. Но
не очень мягко, потому что (к сожалению) она очень сильна.
Она некоторое время смотрела, как он одевается, потом спросила:
- Ты куда?
- Ну, - ответил Хеймат, - пройдусь до берега, потом переплыву пролив,
сяду в самолет до Лос-Анджелеса. Там я предполагаю взорвать несколько
зданий. - Он немного подождал ответа, но не получил его. Да и не ожидал
получить. У нее нет никакого чувства юмора. Для Хеймата это постоянное
разочарование. Хеймат гораздо больше был бы доволен жизнью, если бы ему
хоть иногда удавалось заставить свои постельные машины рассмеяться.
Конечно, гораздо большее удовольствие он получил бы, если бы они плакали
от боли. Власти дали ему спутницу, которая выглядит и пахнет, как женщина,
которая на ощупь и на вкус неотличима от женщины. Но почему не сделать
так, чтобы она могла _ч_у_в_с_т_в_о_в_а_т_ь_?
Хеймату не приходило в голову, что он не заслуживает заботы со
стороны властей или еще кого угодно.
За дверью машина-охранник подмигнула и прошептала:
- Что скажешь, Хеймат? Хороша она была?
- Нет, - ответил Хеймат, не поворачивая головы. - Я тебе говорил, что
мне нравятся блондинки. И маленькие. Хрупкие.
Охранник вслед ему сказал:
- Я посмотрю, что можно будет достать на следующую ночь, - но Хеймат
не ответил. Он думал о слове, которое только что употребил. "Хрупкая".
Миниатюрная хрупкая блондинка! Живая! Настоящая живая женщина, с хрупкими
маленькими конечностями, которые можно выворачивать и ломать, с кричащим
ртом и искаженным болью лицом...
В этом месте он заставил себя не думать. Не потому, что эта мысль
причиняла ему стыд: Хеймат уже давно не знал стыда. Остановился, потому
что мысль причиняла ему такую радость, он испытывал такое отчаянное
желание, что испугался: лицо может выдать его чувства, а Хеймат
по-прежнему считал своей победой, что всегда держит свои чувства при себе.
Островная тюрьма Хеймата расположена очень далеко от всех континентов
и крупных городов. Она построена в расчете на триста восемьдесят самых
страшных преступников и должна была удержать их, что бы они ни
предприняли.
Теперь все это лишнее, потому что единственным активным заключенным в
тюрьме был Хеймат. Просто больше не нашлось трехсот восьмидесяти отчаянных
заключенных. Во всем мире не осталось такого числа. Со страшных дней
терроризма и голода поступления в тюрьму сильно сократились. О, конечно,
время от времени снова подворачивались психопаты, но то, что Альберт (мы с
ним обсуждали эту проблему) называет "предрасположенностью к
оппортунистическим преступлениям", встречается редко.
Дело в том, что условия жизни стали гораздо лучше. Нигде в
человеческой галактике не осталось мест, где новые поколения вырастали,
чтобы грабить, убивать и разрушать, потому что у них нет другого способа
облегчить свои несчастья. Большинство заключенных в тюрьмах - это ветераны
дней терроризма и массовых преступлений, и их осталось немного.
Заключенные почти все отправились в другие места, в колонии, где предстоит
трудная работа. Остальные либо достаточно реабилитировались, либо
благополучно умерли. Сам Хеймат был уже очень стар - старше даже меня, ему
не меньше ста тридцати. Конечно, он получал Полную Медицину. И мог прожить
во плоти еще пятьдесят лет, потому что заключенным предоставляются все
запасные органы, как только в этом возникает необходимость. Когда они
умирают, происходит это не от старости, болезни или несчастного случая.
Почти всегда это просто бесконечная скука. Однажды утром, ничем не
отличающимся от других, они просыпаются, оглядываются и решают, что
машинная запись нисколько не хуже. И тогда отыскивают подходящую
возможность и убивают себя.
Но не Хеймат.
Единственным другим плотским заключенным в тюрьме был бывший
советский маршал по фамилии Пернецкий. Подобно Хеймату, он служил оплотом
террористов, используя свое высокое положение в военной иерархии, чтобы
помогать им убивать и разрушать. Эти двое были вначале коллегами в
террористическом подполье, потом долгие годы заключенными. Конечно, не
друзьями. Ни у одного из них не было настоящих друзей. Но все же они были
достаточно близки, и поэтому Хеймат искренне удивился, узнав однажды, что
Пернецкий сжег себе всю пищеварительную систему жидкостью для очистки.
Не очень удачная попытка самоубийства.
Охранники сразу ее заметили, и теперь Пернецкий находится в палате
интенсивной терапии, в тюремной больнице.
Для человека, у которого нет никаких целей, любая цель так же хороша,
как все остальные, поэтому Хеймат решил взглянуть на Пернецкого.
Тюремная больница размещалась на том же участке, что и остальные
сооружения огромного тюремного комплекса. В больнице сто тридцать коек, и
каждую можно изолировать при помощи звуконепроницаемых перегородок из
стекла и стали. Пернецкий был единственным пациентом.
Хеймат через широкий теплый газон, поросший гибискусом и пальмами,
прошел к больнице, не обращая внимания на машину-садовника, которая
срывала цветы для его стола и убирала опавшие ветви. Но сестру в приемной
он игнорировать не мог. Когда он вошел, она посмотрела на него и с
профессиональной улыбкой сказала:
- Доброе утро, генерал Хеймат. Вы раскраснелись. Не хотите, чтобы я
измерила вам давление крови?
- Ничего подобного, - фыркнул Хеймат, но остановился, чтобы
поговорить. Он всегда был более вежлив с врачами, чем с остальным
персоналом тюрьмы. У него была теория, которую он так никогда и не решился
проверить, что среди врачей могут оказаться и живые люди. К тому же в
присутствии врачей он мог думать о себе как о пациенте, а не заключенном.
Жизненная роль всегда была важна для Хеймата. Он очень хорошо исполнял
последовательные роли кадета Вест Пойнта, лейтенанта морской пехоты,
командира роты, дивизионного генерала, двухзвездного генерала - тайного
солдата освободительных революционных сил! - заключенного. - Не хочу,
чтобы вы измеряли мне кровяное давление, - сказал он, - потому что вы и
так его прекрасно знаете и просто хотите дать мне лекарство, которое мне
не нужно. Но вот что я вам скажу. Если бы вы были на шесть сантиметров
ниже и на десять лет моложе, я помог бы немного поднять ваше давление.
Особенно если бы вы были блондинкой. (И хрупкой.)
Профессиональная улыбка сестры оставалась профессиональной.
- Вы слишком многого от меня хотите, - сказала она.
- Но вы должны давать мне все, в чем я чуждаюсь, - ответил он.
Разговор уже наскучил ему. Он решил, что она все-таки не настоящий
человек, и пошел дальше.
Никто его не останавливал. Какой в этом смысл? Но звуконепроницаемых
стен вокруг постели Пернецкого не было. В них тоже нет смысла, потому что
трансплантаты Пернецкого далеки от приживления и он привязан к своей
системе жизнеобеспечения прочнее, чем цепями.
Хеймат взглянул на своего последнего живого единомышленника, лежащего
с трубками в носу. Гудели крошечные насосы.
- Ну, Петр, - сказал он, - когда ты собираешься выходить отсюда? Или
твоя следующая остановка - файл мертвецов?
Русский не ответил. Он уже несколько недель ни на что не отвечал. И
только предательские приборы в ногах постели, с их синусоидальными
графиками и редкими взрывами, свидетельствовали, что он не только жив, но
иногда и бодрствует.
- Мне тебя почти не хватает, - задумчиво сказал Хеймат и закурил
сигарету, не обращая внимания на предупреждение о присутствии кислорода и
опасность для жизни. Охранник незаметно придвинулся поближе; но не стал
вмешиваться.
Когда-то здесь располагалась военная охрана тюрьмы. За стеклянной
дверью Хеймат видел стойки с мундирами. Голубые и хаки американские, белые
и тускло-коричневые русские. Их больше никто никогда не наденет.
- Если встанешь, - попробовал подольститься Хеймат, - я сниму этот
глупый больничный халат и надену мундир. Ты тоже. И у нас будет военная
игра; помнишь, как ты разбомбил Нью-Йорк и Вашингтон, а я в ответ
уничтожил весь твой ракетный комплекс?
Пациент ничего не ответил. Хеймат решил, что это тоже ему прискучило.
- Ну, хорошо, - сказал он, посылая струю дыма в лицо Пернецкому, - мы
все равно знаем, что победитель предает проигравшего суду. С нашей стороны
было глупо проигрывать.
Но когда он собрался уходить, голова советского маршала чуть
шевельнулась и глаз мигнул.
- Ах, Петр! - воскликнул Хеймат. - Ты опять их дурачишь!
Губы маршала раскрылись.
