когда меня освободили, хотя, если помнишь, я никогда особенно не пил.
Хеймат кивнул, разглядывая его.
- Сирил? - наконец начал он.
- Да, Берп?
- Ты был снаружи. Потом нарушил свое слово. Зачем ты убил этих людей?
- Ну, видишь ли, - сказал Бейсингстоук, вежливо принимая у официанта
имбирный эль [безалкогольный газированный напиток], - они меня рассердили.
- Я так и думал, - сухо сказал Хеймат. - Но ты должен был знать, что
тебя снова посадят.
- Да, но у меня есть гордость. Или привычка? Я думаю, дело в
привычке.
Хеймат сердито сказал:
- Так может говорить прокурор.
- Может, в каком-то смысле прокурор прав относительно таких людей,
как мы с тобой, Берп. Мне не нужно было убивать этих людей. Понимаешь, я
не привык к многолюдью. Все толпились и толкались, чтобы сесть в автобус.
Я упал. И все стали смеяться. Рядом стоял полицейский с автоматом, он тоже
смеялся. Я отобрал у него автомат и...
- И расстрелял тридцать пять человек?
- О, нет, Берп. Около девяноста, но умерло только тридцать пять. Так
мне сказали. - Он улыбнулся. - Я не считал трупы.
Он вежливо кивнул Хеймату, который сидел молча, прихлебывая свой
напиток. Бейсингстоук принялся разглядывать виды Мартиники, Кюрасао и
Виргинских островов.
- Какие прекрасные места, - вздохнул он. - Я почти жалею, что убил
этих людей.
Хеймат вслух рассмеялся, качая головой.
- О, Сирил! Неужели правда, что у нас привычка убивать?
Бейсингстоук вежливо ответил:
- Из гордости или принципа - вероятно, так и есть.
- Значит, нас никогда не освободят?
- Ах, Берп, - ласково сказал Бейсингстоук, - никогда, ты и сам
знаешь.
Хеймат отбросил его замечание.
- Но ты и правда считаешь, что мы неисправимы?
Бейсингстоук задумчиво ответил:
- Мне кажется, нет. Позволь показать тебе, - он что-то шепнул
приборам управления, и экран ПВ вспыхнул, на нем снова появилась сцена
Кюрасао. - Понимаешь, Берп, - сказал он, устраиваясь поудобнее для долгого
приятного разговора, - в моем случае это гордость. Мы были очень бедны,
когда я был маленьким, но у нас всегда была гордость. Ничего другого у нас
не было. Даже часто нечего было есть. Мы открыли закусочную для туристов,
но у всех соседей тоже были закусочные, так что мы ничего не зарабатывали.
У нас было только то, что бесплатно: прекрасное солнце, пляж,
замечательные колибри, пальмы. Но башмаков не было. Ты знаешь, каково это
не иметь башмаков?
- Ну, на самом деле...
- Не знаешь, - Бейсингстоук улыбнулся. - Ты ведь американец и потому
богат. Мост видишь?
Он указал на экран, на котором видны были два моста.
- Не тот уродливый высокий, другой. Тот, что плавает на понтонах.
Тут, в конце, моторы, которые открывают и закрывают его.
- И что же? - спросил Хеймат, который уже начал думать, может ли
присутствие другого заключенного разогнать скуку или усилить ее.
- Дело в гордости без башмаков, Берп. Я усвоил это от дела...
Хеймат сказал:
- Послушай, Бейсил, я рад видеть тебя и все такое, но тебе не
нужно...
- Терпение, Берп! Если у тебя есть гордость, должно быть и терпение.
Так учил меня дед. Он тоже был descamicado - безбашмачник, босяк. Когда
построили этот мост, установили плату за проход. Два цента... но только
для богатых. Для тех, кто ходит в обуви. Босые проходили бесплатно. Но
богатые в обуви, они ведь не глупцы; они снимали обувь, прятали ее,
переходили и снова надевали на другой стороне.
Хеймат начинал сердиться.
- Но у твоего деда не было башмаков?
- Не было, зато была гордость. Как у тебя. Как у меня. Поэтому он
поджидал у моста человека в обуви, одалживал у него обувь, чтобы пройти и
заплатить свои два цента. Так, чтобы сохранить гордость. Понимаешь, что я
говорю, Берп? Гордость обходится дорого. Нам она стоила очень дорого.
Я хотел бы перейти к рассказу о детях, потому что это очень
трогательно; но я не могу перестать рассказывать о Хеймате и
Бейсингстоуке, однако по совсем другой причине. Если когда-либо мне были
ненавистны два человека, то именно они. Это привлекательность ужасного.
Когда Сирил Бейсингстоук присоединился к Берпу Хеймату, дети на
Колесе узнали, что их эвакуируют. Это сообщение появилось в новостях. И
Бейсингстоук, и Хеймат заинтересовались. Возможно, их привлекал Враг, а
может, просто конфликт. (Гордость за человеческую расу? Негодование против
нее за то, что посадила их в тюрьму?) Но у них были и другие конфликты, в
том числе друг с другом. Ибо ни Хеймат, ни Бейсингстоук не очень высоко
ценили общество друг друга.
В сущности им было скучно друг с другом. Когда Хеймат заставал
Бейсингстоука дремлющим перед экраном ПВ с видами Кюрасао, Сан-Мартена или
побережья Венесуэлы, он говорил:
- Почему ты позволяешь своему мозгу ржаветь? Я использую тюремное
время! Учись чему-нибудь. Изучай языки, как я.
И действительно, каждые несколько лет он изучал новый язык; с тем
временем, что было в его распоряжении, он уже бегло говорил на китайском,
хичи, русском, тамильском, древнегреческом и еще на восьми языках.
- А с кем ты на них будешь говорить? - спрашивал Бейсингстоук, не
отрывая взгляда от тропической сцены.
- Дело не в этом! Нужно держать мозг готовым!
Наконец Бейсингстоук отрывался от экрана и спрашивал:
- К чему готовым?
Если Бейсингстоуку надоедали вечные приставания Хеймата, Хеймат устал
от бесконечных воспоминаний Бейсингстоука. Каждый раз как чернокожий
начинал говорить, генерал уже знал, чем, он кончит.
- Когда я был маленьким... - начинал Бейсингстоук, и Хеймат
насмешливо подхватывал:
- Вы были очень бедны.
- Да, Хеймат, очень. Мы продавали раковины туристам...
- Но это не приносило денег, потому что все соседи делали то же...
- Совершенно верно. Никаких денег. Поэтому мы, мальчишки, ловили
игуану и искали туриста, чтобы продать ему. Конечно, никто из туристов не
хотел игуану.
- Но иногда турист покупал, потому что ему становилось жаль вас.
- Да, покупал, и мы следили за ним, чтобы посмотреть, где он выпустит
игуану, ловили ее и продавали снова.
- А потом вы ее съедали.
- Да, Берп. Игуана очень вкусная, как цыпленок. Я тебе уже
рассказывал об этом?
Дело не просто в скуке. Каждый находил другого действующим на нервы.
Бейсингстоук находил сексуальные привычки Хеймата отвратительными.
- Почему ты должен причинять боль этим штукам, Берп? Они ведь не
живые!
- Потому что это доставляет мне удовольствие. О наших потребностях
должны заботиться: это одно из них. И это не твое дело, Бейсил. На тебя не
действует то, что эти грязные помои, что ты ешь, провоняли всю тюрьму.
- Но это одна из моих потребностей, Берп, - ответил Бейсингстоук. Он
дал повару специальные указания, и их, разумеется, выполнили. Хеймат
вынужден был признать, что кое-что из этих блюд совсем неплохо.
Отвратительно выглядящий фрукт с великолепным вкусом. И моллюски, вообще
божественные. Но кое-что просто ужасно. Особенно мерзкое зеленое желе из
сушеной соленой трески с перцем и луком. У него вкус и запах точно как у
баков для отбросов и ресторана с морскими блюдами, когда эти отбросы
пролежали ночь. Называлось это блюдо _ч_и_к_и_, и если не было тухлой
рыбы, его делали из чего-нибудь не менее отвратительного, вроде козлятины.
Хеймат пытался ослабить воздействие Бейсингстоука, познакомив его с
Пернецким, но советский маршал даже не открыл глаза, тем более не
заговорил с новеньким. Выйдя из тюремной больницы, Бейсингстоук сказал:
- Зачем он это делает, Берп? Он ведь явно в сознании.
- Я думаю, у него есть какой-то план бегства. Может, считает, что
если и дальше будет притворяться спящим, его переведут в какую-нибудь
другую больницу, за пределами тюрьмы, и тогда он сможет попытаться.
- Не переведут.
- Знаю, - ответил Хеймат, оглядываясь. - Ну, Сирил? Не хочешь ли
сегодня еще немного осмотреться?
Бейсингстоук бросил взгляд вниз по холму на сверкающую отдаленную
лагуну и широкий Тихий океан за ней, потом с тоской посмотрел на зал для
отдыха. Но Хеймат решительно отказался смотреть вместе с ним картинки, а
Хеймат - это по крайней мере аудитория.
- О, наверно, - ответил Бейсингстоук. - А что это за здания на
берегу?
- Я думаю, школа. А там маленький причал. Лагуну углубили, и сюда
могут заходить небольшие суда.
- Да, я вижу причал, - сказал Бейсингстоук. - У нас был такой на
Кюрасао, в стороне от большого. Для рабов, Берп. В старину, когда
привозили рабов, их не проводили парадом по городу; высаживали в
нескольких километрах...
- На рабском причале, - закончил за него Хеймат, - где стоял
аукционный блок. Да. Пошли к детской ферме.
- Мне такие вещи не нравятся! - надулся Бейсингстоук. Но когда Хеймат
без него пошел по тропе, добавил: - Но я пойду с тобой.
Детская ферма находилась внутри периметра тюрьмы, но была отгорожена
от нее. Это прекрасный луг, на котором пасутся красивые коровы, и
заключенным не разрешалось сюда заходить.
Хеймат забавлялся тем, как все это оскорбляет Бейсингстоука.
- Это разложение, Берп, - ворчал старик. - О, как я жалею, что мы
потерпели поражение! Мы заставили бы забыть о подобных вещах. Заставили бы
их _о_р_а_т_ь_.
- Мы и так заставили, - сказал Хеймат.
- Надо было сделать больше. Мне отвратительно думать о человеческом
ребенке в матке коровы. Когда я был ребенком...
- Может быть, - вмешался Хеймат, чтобы предупредить новый поток
воспоминаний, - если бы ты был женщиной, мысль о внеутробном вынашивании
детей не вызывала бы у тебя такое отвращение. Беременность причиняет
страдания.
- Конечно, страдания! А почему они не должны страдать? Мы ведь
страдали! Когда я был маленьким...
- Да, я знаю, каково это, когда ты маленький, - сказал Хеймат, но это
не помешало Бейсингстоуку все рассказать заново.
Хеймат постарался не слушать его. На острове жарко, но с моря дует
ветерок. С луга доносится слабый запах скота. Там движутся машины-пастухи,
измеряя температуру и проверяя состояние своих подопечных.
Хеймат считал, что такое детовынашивание - неплохая штука. Если,
конечно, считать, что вообще вынашивание детей - это хорошо. Его
собственные сексуальные удовольствия заключались совсем в другом, но для
пары, которая хочет создать семью, это имеет смысл. Ребенка зачинают
обычным способом, с игривостями и липкими добавками; Хеймат был достаточно
терпим, чтобы признавать, что это привлекает большую часть человечества.
Но если это доставляет удовольствие, то почему для одного из партнеров оно
должно сменяться болью? Очень просто изъять оплодотворенное яйцо. Оно уже
получило от своих родителей все необходимое. Спирали ДНК разделились и уже
перестроились. Наследственность установлена. Шеф-повар, если можно так
выразиться, уже приготовил свое главное блюдо - суфле. Теперь необходима
теплая лечь, чтобы суфле поднялось, а печь эта Совсем не должна быть
человеческой. Подойдет любое существо, млекопитающее, позвоночное, начиная
с человеческого размера и крупнее. Коровы для этого подходят прекрасно.
На детской ферме немного коров, потому что на острове мало семей, у
которых есть в них потребность. Хеймат насчитал десять, двенадцать,
пятнадцать - всего восемнадцать подменных матерей, мирно щиплющих траву, а
пастухи совали в них термометры и заглядывали им в уши.
- Отвратительно! - прохрипел Бейсингстоук.
