- Ну-ка ты, хмырь в пилотке, - говорит он заму, - - ну-ка,
плыви сюда.
Зам подошел и представился. Петрович посмотрел на него
снизу вверх мутным глазом, как медведь на виноград, и говорит:
- Ты на самоуправление сдал?
- Так точно, - говорит зам.
- Ну-ка, доложи, это что? - ткнул Петрович в стяжную ленту
замовского ПДУ.
Зам смотрит на ПДУ, будто первый раз его видит, и молчит.
- А вот эта штука, - тыкает Петрович пальцем в
регенерационную установку, - как снаряжается? Зам опять - ни
гугу.
- Так! - сказал Петрович, и глаза его стали наливаться
дурной кровью, а голова его при этом полезла в плечи, и тут зам
начинает понимать, почему говорят, что Петрович забодать может.
Приблизил он к заму лицо и говорит ему тихо:
- А ну, голубь лысый, пойдем-ка, по устройству корабля
пробежимся.
И пробежались. Начали бежать с первого отсека" да в нем и
закончили. Зам явил собой полный корпус - ни черта не знал.
Святой был - святее всех святых.
В конце беседы Петрович совсем покраснел, раздулся, как
шланг, да как заорет:
- Тебя чему учили в твоей академии? Вредитель! Газеты
читать? Девизы рожать? Плакаты эти сссраные рисовать? А,
червоточина?
Ты чего в море пошел, захребетник? Клопа давить? Ты -
пустое место! Балластина! Пассажир! Памятник! Пыль прикажете с
вас сдувать? Пыль?! Влажной ветошью, может, тебя протирать? А,
бестолочь?
На хрена ты здесь жрешь, гнида конская, чтоб потом в
гальюн все отнести? Чтоб нагадить там? А кто за тебя унитаз
промоет? Кто? Я тебя спрашиваю? У него ведь тоже устройство
есть, у унитаза! Здесь знать надо, знать!
Ты на лодке или в почетном президиуме, пидорясина? А при
пожаре прикажете вас в первую очередь выносить? Спасать вас
прикажете? Разрешите целовать вас при этом в попку? Ты в глаза
мне смотри, куль с говном!
Как ты людей за собой поведешь? Куда ты их приведешь? А
если в огонь надо будет пойти? А если жизнь отдать надо будет?
Ты ведь свою жизнь не отдашь, не-еет. Ты других людей заставишь
за тебя жизнь отдавать! В глаза мне смотреть!
Зачем ты форму носишь, тютя вонючая! Погоны тебе зачем?
Нашивки плавсостава тебе кто дал? Какая... тебе их дала?!!
Пилотку он одел! Пилотку!
В батальон тебя надо! В эскадрон! Коням! Коням яйца
крутить! Комиссары...
Зам вышел из отсека без пилотки и мокрый - хоть выжимай.
Отвык он в академии от флотского языка. А впрочем, может, и не
знал он его вовсе.
Вечером Петровичу налили. Петрович выпил и стал -
душа-человек.
Как твоя фамилия?
Чего наш советский офицер боится? Он боится жену: она
навредить может; тещу; соседей; милицию; советских граждан на
улице и в транспорте; хулиганов: они по морде могут дать; и
свое начальство.
А чего наш советский офицер совсем не боится? Он совсем не
боится мирового империализма.
А чего он боится больше всего? Больше всего он боится
своей фамилии.
Возьмите любого офицера на улице за верхнюю пуговицу и
спросите его:
- Как ваша фамилия?
- Мо...я?
- Да, да, ваша, ваша, ну?
- Этот... как его... Иванов... или нет... то есть
Петров...
- А может, Сидоров?
- Точно! Сидоров, - от настоящего офицера его собственной
фамилии на улице никогда не дождешься.
Первый страх у него уже прошел, теперь будьте внимательны.
- Разрешите ваши документы.
Документы от него вы не получите: может, вы скрытый
офицерский патруль? Так зачем же ему усложнять свою жизнь? Нет
у него документов.
- Дома забыл, - вот так, а вы как думали?
- - А пропуск у вас есть?
- Какой пропуск?
- Ну, любой пропуск, где написана ваша фамилия.
- Пропуск у нас есть, но в руки вам его не дам? там не
написано, что его в руки можно давать. А сейчас он от вас
убежит, вот смотрите:
- Ой!!! - кричит он и делает испуганное лицо. - Осторожно!
- и хватает вас за рукав, увлекая за собой. При этом он смотрит
вам за ухо так, словно вас сзади именно в этот момент
переезжает автокар.
Вы инстинктивно оборачиваетесь; ничего там сзади нет, а
офицер уже исчез. Пуговицу себе срезал, за которую вы
держались, и исчез. Можете ее сохранить на память
Мой лучший друг, Саня Гудинов, - редкий интеллигент, два
языка, - когда его вот так берут на улице, напускает на себя
дурь, начинает заикаться и называет себя так:
- Го... го... гоша... Го... го... го... лованов! Патруль
тут же прошибает слеза от жалости к несчастному офицеру-заике,
и он от него отстает: грех трогать калеку.
- Заикой меня делает служба, - говорит в таких случаях
Саня.
Но лучше всего действует напористый нахрап, ошеломляющая
наглость и фантастическое хамство.
Вот мой любимый рыжий штурман, который вошел в мое полное
собрание сочинений отдельной главой, тот полностью согласен с
Конецким: с патрулем спорят только салаги.
- Главное в этом деле, - любил повторять рыжий, - четко
представиться. Чтоб не было никаких дополнительных вопросов.
- Туполев! - бросал он патрулю быстро с бодрой наглостью.
- Я. Ка... ве-че сорок ноль сорок. И патруль усердно
записывает: Туполев, ЯК-40...
Только полные идиоты требовали от него документы: штурман
обладал монументальной внешностью, и его ужасные кулаки
сообщали любому врожденное уважение к ВМФ!
Должен вам заметить, что страх перед своей фамилией, или,
лучше скажем, бережное к ней отношение - это условный рефлекс,
воспитываемый в офицере самой жизнью с младых ногтей: начиная с
курсантских будней.
- Товарищи курсанты, стойте! - останавливал нас когда-то
дежурный по факультету. - Почему без строя? Почему через плац?
Почему в неположенном месте? Фамилии? Рота? 4
Этот дежурный у нас был шахматист-любитель. Страсть к
шахматам у него была патологическая. Кроме шахмат он ничего не
помнил и рассеянный был - страшное дело. А все потому, что он в
уме все время решал шахматные кроссворды. Но главное: он был
начисто лишен фантазии, столь необходимой офицеру. Полета у
него не было.
- Курсант Петросян, - прогундосил Дима, стараясь походить
на армянина.
- Курсант Таль, - поддержал его Серега.
Мне пришлось сказать, что я - Ботвинник, чтоб не выпасть
из общего хора. Дежурный, ни слова не говоря, нас задумчиво
записал и отпустил. Наверное, перед ним в этот момент
явился очередной кроссворд.
Когда он доложил начальнику факультета, что у него Таль,
Петросян и Ботвинник пересекли плац в неположенном месте, то
наш славный старый волкодав воскликнул:
- Хорошо, что не Моцарт и Сальери! Твердопятов, ковырять
тя некому, я когда на тебя смотрю, то я сразу вспоминаю, что
человек - тупиковая ветвь, эволюции. Ты со своими шахматами
совсем дошел. Очумел окончательно. Рехнешься скоро. Что за
армейский яйцеголовизм,
я тебя спрашиваю? Прочитай еще раз, я еще раз эту музыку
послушаю, и ты сам, когда читаешь чегонибудь, ты тоже слушай,
чего ты читаешь. Это иногда очень даже интересно. Ну, начинай!
И тот прочитал снова.
- Понял?
- Понял.
- Вот до чего дошло. Видишь? Мой тебе совет: забудь ты
свои шахматы. Они ж тебя до ручки доведут. А теперь давай
иди... Знаешь куда? Тот кивнул.
- Вот и давай, двигай с максимально-малошумной скоростью,
осторожненько, не заезжая в кусты. И не буди во мне зверя...
Ботвинник...
Джоконда
Когда я пришел на флот, я был такой маленький, пионер, не
ругался матом, уступал дорогу девочкам, Помогал старшим донести
сетки... И вдруг - флот.
Я - робкое человеческое растение - увидел вот это вот в
натуральную величину. Ай-яй-яй! В один миг можно прожить целую
жизнь. Пропасть! Сразу же, в первый же день, - на камбуз!
Человека нельзя сразу на камбуз! Он умирает мучительно,
человек; сначала - пионер, потом - "уступающий дорогу
девочкам", потом умирают мультфильмы, "Что тебе снится, крейсер
"Аврора"?"; человеческое растение корежится и в конце дня
ругается матом!
- Это... что?..
На меня посмотрели безумно, как на темную шаль.
- Это макароны по-флотски.
- Вот это... едят?!
- Не хочешь - не ешь!
В алюминиевой миске, давно приняв ее форму, лежала серая,
слипшаяся, местами коричневая, блестящая, как разрытая брюшина,
масса, сверху желтыми бигудями кудрявилось сало, казалось, что
все это, вместе с миской, только что достали из брюха кашалота,
успевшего все ж полить это все своим собственным соком.
Человек не знает, не хочет знать, что даже праздничное
блюдо, попадая к нему в рот, больше не будет выглядеть так
аппетитно, а пройдя все стадии увлекательного процесса, вообще
может получиться навоз!
А на камбузе "праздничное - в навоз" происходит по
нескольку раз в день! На сотне столов, в разделочной! в
варочной! в зале! в мгновение - в мусор!
В разделочной на столах грязными, ленивыми потоками
оттекает бордовое мясо. В варочной - "Давай! Давай!". В мойке в
ванну ныряют тарелки, и ты за ними, с красными, толстыми,
распаренными руками! Кошки! Крысы! Кошка сдуру - в котел, ее
оттуда - чумичкой!
- Бачкиии!!!
На раздаче Джоконда ругается матом! А ты привык к женщине
хрупкой, незнакомке, тебя воспитывали, воспитывали...
- Сынкиии!!! - кричит Джоконда. У нее не рот, а пещера!
Сталактиты! Сталагмиты! Катакомбы! Ее голосом можно валить
деревья! Они сами будут вязаться в снопы!!!
У нее не раздача, а песня! Второе - на автомате; хлоп!
шлеп! - поехало!
- Бачкиии!!! - Пустые бачки летят по полу!
- Сынкиии!!! - Не дай бог, не хватит второго, на том
месте, где только что стояла Джоконда, будет стоять Анаконда!
А я был такой маленький, пионер, не ругался матом, не во!
ро! вал! уступал дорогу девочкам, помогал доживать старушкам!..
Есть повесть поужаснее на свете, чем повесть о Ромео и
Джульетте...
Мамонтенок Дима
О мамонтенке Диме не слышали? Ну, как его в тундре
откопали, а потом в Англию к английской королеве повезли?
Слышали, наверное. Нам о нем в автономке сообщили.
Дело в том, что наша подводная красавица всплывает иногда
на сеанс связи: не совсем, правда, всплывает, просто
подвсплывает и вытаскивает из-под воды антенну, на которую, с
риском для жизни, принимается всякая всячина о жизни в нашей
стране и за рубежом.
Почему с риском для жизни? А подводники все делают с
риском для жизни: всплывают, погружаются, ходят, бродят,
дышат... и потом, при всплытии лодку могут обнаружить, а в
боевой обстановке это равносильно ее уничтожению.
Так что с риском для жизни всплываем, вытаскиваем из воды
пипку, и из центра полетов нам сообщают, что в нашей стране
зерновые собраны на восьмидесяти процентах площадей.
Но иногда сообщают что-нибудь этакое, например: "На орбиту
запущены два космонавта и Савицкая. На завтра запланированы
биологические эксперименты".
Информацию у нас подписывает командир и зам, после этого
ее вывешивают в третьем отсеке на средней палубе.
Когда вывесили про Савицкую, наши стали ходить кругами и
очень плоско шутить. Некоторые до того опускались в своем
безобразии, что изображали эти биологические эксперименты
мануально, и при этом гомерически гоготали.
Зам тогда не выдержал и изменил фамилию "Савицкая" на
"Савицкий".
Но вообще-то я вам должен сказать, что информацию из
родного отечества мы очень любим: каждый день с нетерпением
ждем; жаль только, что она доходит к нам часто по кускам: то
срочное погружение помешает, то антенну зальет, то еще
