устройство Литвы близко подходило к русскому:
под великим князем правили удельные, вокруг них группировалась дружина,
города имели вечевое устройство, крестьянство свободно передвигалось. С
введением польских порядков, с 1413 г., в Литве начинает образовываться
шляхта на манер польской, и среди нее распространяются католичество и
польские нравы; города получают "Магдебургское право польских городов",
крестьянство близится к крепостной зависимости. В Литве являются сеймы и
сеймики (местные сеймы), как были они в Польше, появляются и пожизненные
должности по польскому образцу: гетман (Hauptmann) -- начальник войска и
судья военных людей, которому были подчинены малые, или польные, гетманы;
канцлер -- хранитель государственной печати, государственный секретарь;
подскарбий земский -- министр финансов и надворный -- княжеский казначей.
Областями управляли воеводы, во власти которых находились все местные
управители: старосты, кастеляны, державцы. Представителями шляхты и ее
сеймов были маршалки: земский (представитель шляхты всего княжества),
поветовый (областной) и дворной (представитель придворных княжеских дворян).
Представителями городского самоуправления были войт и бурмистры: первый
назначался королем из дворян, вторые избирались гражданами (мещанами) из их
среды. Необходимо заметить, что рядом с городами свободными, княжескими было
много городов, принадлежавших на частном праве литовской аристократии. Таким
образом, с развитием польского строя в Литве дворянство получило
преобладающее значение; оно постепенно закрепило за собой крестьянство и
часть мещанства, над другой же его частью являлось управителем.
До второй половины XVI в. изложенное нами общественное устройство
только формировалось, мало-помалу вытесняя старые русские формы быта. Более
всего польскому влиянию поддавалось литовское дворянство, стремившееся
занять в Литве то же положение, какое польская шляхта занимала в Польше. Но
для получения польских прав дворянам нужно было стать католиками, а принятие
латинства вело за собой полное ополячение. Отступление от веры возбуждало
протест со стороны тех, кто оставался верен православию; стремление
завладеть крестьянским трудом открывало бездну между католиком-дворянином и
православным крестьянством; желание получить политические права в стране
возбуждало против литовской шляхты литовскую аристократию, потомков удельных
князей литовско-русских. Так польское влияние вносило в жизнь
Литовско-Русского государства ряд острых антагонизмов, и могучая партия,
верх и низ литовского общества, сильно противилась великому сближению с
Польшей.
С первой половины XVI в. Московское государство резко поставило Литве
вопрос о возвращении Москве старинных русских "отчин" -- западных русских
земель. Много сочувствия возбудила Москва в Литве, много западнорусских
владетелей охотно переходило под власть Москвы (князья Чернигово-Северские,
Новосильские, Белевские, Одоевские, Воротынские, Глинские и т. д.). Москва
счастливо добывала себе земли войнами и простым принятием подданства со
стороны литовской знати, уходившей от католичества и Польши. Существование
Литвы подвергалось опасности; литовцы, тянувшие к Польше, крепче стали
держаться польского союза. Но до унии с Польшей было еще далеко, если бы не
наступили в Москве времена Грозного и не началось обратное движение княжат
из Москвы в Литву.
В Москве в XVI в. развивался порядок демократический и строго
монархический, и литовская знать оказалась в таком положении, что должна
была выбирать или потерю политического влияния с присоединением к Москве,
или потерю религиозно-нравственной самостоятельности с присоединением к
Польше. Середины не было, потому что и Польша, и Русь наступительно шли на
Литву. В середине XVI в., в 60-х годах, московские войска взяли Полоцк и
хозяйничали в Литве, а последний Ягеллон Сигизмунд II Август настаивал на
унии с Польшей. На протест Литвы Польша отвечала угрозой оставить Литву на
жертву Грозному царю. Сейм 1569г. в Люблине полгода рассуждал об унии.
Литовские послы уехали даже с сейма, но важнейшие западнорусские вельможи
(князь Острожский и др.) стали за унию, и она состоялась. Власти Ивана
Грозного была предпочтена потеря национальной самостоятельности.
Условия реальной унии 1569 г. были таковы: Литва и Польша сливались в
одно нераздельное государство, имели одного монарха, общий сейм, общий сенат
(по-литовски:
рада), но особые законы, особых правительственных лиц и отдельные
войска. Часть западнорусских земель (Волынь, Украйна, Подляхия)
присоединялась от Литвы к Малой Польше. Поляки не считались иностранцами в
Литве и имели право занимать там должности, приобретать земли. При таких
условиях польские формы быта быстро переходили в Литву, литовская шляхта, не
имевшая еще большого политического влияния, под давлением сильной литовской
аристократии быстро достигала его на общих сеймах с поляками; крестьяне были
формально закрепощены, города резче замыкались в узкие мещанские корпорации
и наводнялись иноземцами, особенно евреями. Зато Польша помогла Литве против
Москвы и воспрепятствовала присоединению западных русских областей к
восточной Руси.
Трудно передать отчаяние части западнорусского общества, которая не
сочувствовала Польше и понимала всю опасность польского гнета; говорят, что
представители Литвы на коленях со слезами просили Сигизмунда Августа не
губить Литвы присоединением к Польше. Однако это соединение совершилось
волей короля и согласием вельмож и имело два роковых последствия для Литвы и
Литовско-Польской Руси: во-первых, острую религиозную борьбу, во-вторых,
острую общественную борьбу. Первая породила религиозную унию, вторая -- ряд
крестьянско-казацких восстаний. Обратимся к рассмотрению этих последствий.
1. Хотя актом Люблинской унии предоставлена была свобода веры, но
польско-литовские государи не сочувствовали этой свободе; пока западная Русь
была православной, она не могла прочно слиться с Польшей. Для слияния
народностей необходимо было единство религии, и потому польское
правительство желало искоренения православия. Но в его владениях развился
протестантизм, зашедший из Германии и особенно радушно принятый в Литве. Для
борьбы с ним в Польшу и Литву явились в 1565 г. иезуиты и с помощью
правительства скоро задушили протестантство, не успевшее еще пустить прочных
корней. Когда иезуиты сладили с протестантами, они обратили свои силы на
"схизматиков" -- православных. Трудно решить, они ли натолкнули Стефана
Батория на мысль извести греческую схизму или Стефан Баторий указал эту цель
из политических видов. Интересы Польши в этом вопросе совпадали с желанием
папской курии. Стефан Баторий был одновременно и дальновидным польским
политиком, и верным союзником папы, желая распространения католичества на
Руси.
Дело в том, что у папства в эту эпоху была вековая идея, которую папы
желали ввести в общее сознание Европы, -- идея крестового похода для
изгнания турок из Европы. Эта идея владела и недюжинным умом Стефана
Батория. План борьбы с турками одинаково прилежно разрабатывался и в Риме, и
в Польше. И там, и тут полагали, что для успеха дела необходимо привлечь к
нему в качестве орудия Москву, а чтобы удобнее пользоваться этим орудием,
нужно было его подчинить папе. Иван Грозный высказался сочувственно о борьбе
с турками, но не хотел и слышать об унии с католиками, а это делало союз его
для Римской церкви ненадежным. Москве нужно было навязать католика-государя
- так думали Стефан Баторий и Поссевин, считая это лучшим средством
окатоличить Москву и заручиться ее помощью. Православие же в западной Руси
можно, как предполагали, легко истребить и прямо.
Так широкая политическая утопия сплеталась с реальными интересами
Польши и католичества в западной Руси и вызвала в ней оживленную пропаганду
католичества. Иезуиты принялись за истребление православной схизмы, сперва
выступив с печатным словом: появилась книга "О единстве Церкви Божьей" Петра
Скарги, который проводил мысль о необходимости церковной унии с
католическими догматами и православной обрядностью. Потом настала очередь и
практической пропаганды. Народное образование переходило в руки иезуитов, и
православное юношество воспитывалось в католических взглядах. Создавалась
масса неприятностей православным во всех сферах их жизни и деятельности, от
запрещения крестных ходов до простых уличных побоев. Много лиц из высшего
дворянского класса прямо совращалось в католичество, и это совращение шло
так успешно, что скоро в православии осталось меньшинство западнорусского
дворянства.
Православные люди почувствовали опасность и поняли необходимость
энергического отпора. На правительство они не могли надеяться: и в Стефане
Батории, и в его преемнике Сигизмунде 111 они видели гонителей своей веры.
Православная иерархия в западной Руси не стояла на высоте своего положения
по распущенности нравов, чисто светским стремлениям и разладу в своей среде;
к тому же она не имела политического значения в стране. Общество, таким
образом, было представлено собственным силам. Сперва его поддерживала
западнорусская аристократия:
кн. Константин Острожский, например, заводил школы и типографии для
печатания православных книг и всячески заботился о поддержании православия.
Но аристократия вследствие пропаганды иезуитов мало-помалу переходила в
католицизм, благодаря чему получила большие политические права. С изменой
аристократии борьба всей тяжестью легла на мелкий западнорусский люд. Он и
вынес ее на своих плечах, пользуясь для борьбы теми средствами, какие давала
ему церковная организация. Городское население западной Руси имело свои
братства -- рачителей V. покровителей церкви. Они создались в условиях
городского самоуправления (на "Магдебургском праве") и получили большое
развитие в некоторых городах (Львов, Киев и др.). Заботясь о благосостоянии
церквей, братства приняли на себя и заботу о целости и чистоте православия и
привлекли к этому делу не только горожан, но и дворян, уцелевших от принятия
латинства. В борьбе своей с католиками, стараясь о сохранении своей веры и
развитии просвещения, об исправлении нравов, братства не могли не заметить
недостатков своих иерархов. Виднейшие западнорусские братства в видах
исправления иерархии получили от восточных патриархов право контроля и суда
над своими архиереями (в конце XVI в.). Обороняясь от латинства, они
преследовали свою иерархию и этим невольно создавали антагонизм в среде
православных.
Преследование со стороны паствы сделало положение православных пастырей
невозможным: их теснили и свои люди, и католики, и правительство. Не желая
переделывать свою жизнь на более строгий лад, но желая приобрести лучшее
положение в государстве, некоторые православные епископы задумали добиться
этого путем унии с католичеством. Мысль об унии созрела в голове Луцкого
епископа Кирилла Терлецкого, понравилась многим епископам и встретила
поддержку у Брестского епископа Ипатия Поцея и Киевского митрополита Михаила
Рагозы. Готовность к унии была заявлена королю Сигизмунду под строгой
тайной, а затем Терлецкий и Поцей поехали в 1595 г. в Рим и от имени всех
западнорусских епископов заявили папе готовность подчиниться его авторитету.
Когда западная Русь узнала о деле своих епископов, она не пристала к
нему и готова была оружием противиться введению унии. На Варшавском сейме
