Никону не выражалось резко и в больших размерах. Только Неронов со своими
резкостями явился определенным протестантом. Замечательно, что
противодействие исправлению проявлялось раньше, чем принимались меры
исправления: протестовали тогда, когда еще существовали лишь проекты реформ
(мы видели, что московские священники подали царю еще в 1653 г. челобитье
против Никона в защиту двоеперстия, хотя двоеперстие стало возбраняться лишь
с 1655--1656 гг.). Это противодействие Никону исходило первоначально из
одного кружка священников, которые были влиятельны при Иосифе и потеряли вес
при Никоне; явилось оно частью по личной неприязни к Никону, частью из
чувства национальной гордости, оскорбленной тем, что дело исправления
переходило в нерусские руки. Далее это противодействие патриарху, повторяем,
не перешло до 1658 г. в открытый раскол, не проявлялось резко, хотя
протестовавшему кружку тайно сочувствовали многие (об этом свидетельствует,
между прочим, Павел Алеппский, дьякон патриарха Макария Антиохийского,
бывший с патриархом в 50-х годах XVII в. в Москве и оставивший любопытные
записки).
Так стояло дело в момент удаления Никона с патриаршего престола в 1658
г. После же удаления Никона противодействие реформам церковным быстро
разрастается.
По удалении Никона во главе Русской церкви стал Крутицкий митрополит
Питирим. В деле исправления первое место занимали те же справщики, оно
велось в том же направлении, но без Никона не было прежней энергии. Протест
против исправления, значительно подавляемый личными свойствами, громадной
властью и влиянием Никона, становится с его удалением все яснее, смелее и
настойчивее. Во главе его, как и прежде, стоит Неронов, человек неглупый и
резкий, интриган, способный на донос; он был прежде избалован московскими
властями и был влиятелен по своему положению (протопоп московского
Казанского собора). В деле противодействия иерархии он то приносит ей
раскаяние, то от нее отпадает; нужно сказать, что он играл роль между
протестующими больше благодаря своему положению, нежели личным достоинством.
Другой вожак -- протопоп Аввакум. Это был крупный самородок, очень умный от
природы, не необразованный человек. "Аще я и не смыслен гораздо, неученый
человек, -- говорил он сам про себя, -- не учен диалектики и риторики и
философии, разум Христов в себе имам, яко же и апостол глаголет аще и
невежда словом, но не разумом". Подобная самоуверенность речи вызывалась в
Аввакуме не самомнением. Аввакум -- фанатик (он видит видения и верит в свое
непосредственное общение с Богом); но он честен и неподкупен, он способен
слепо проникаться одним каким-нибудь чувством, готов на мучения. Он спокойно
говорит в одной из своих челобитных царю: "Вем, яко скорбно тебе, государь,
от докуки нашей... Не сладко и нам, егда ребра наши ломают и, развязав нас,
кнутьем мучат и томят на морозе гладом... А все церкви ради Божия страждем",
-- добавляет он и дальше повествует о всех своих страданиях за веру. Он и
умер, верный себе, мученической смертью. В его чрезвычайно интересных
сочинениях проглядывают иногда нетерпимость, изуверство, но есть в них и
очень симпатичные и вызывающие к нему уважение черты. Из новых вожаков,
выдвинувшихся уже после удаления Никона, известны следующие лица: епископ
Вятский Александр, прежде произносивший анафемы против Неронова, а потом
приставший к протестующим; поп Лазарь, сосланный в 1661 г. за обличение
новшеств, личность очень несимпатичная (известный серб Юрий Крижанич,
знавший Лазаря, рисует его очень неприглядными чертами); Никита, по прозвищу
Пустосвят, личность мелкая, самолюбивая и крайне непоследовательная. Рядом с
этими вожаками раскола стоят: дьякон Федор, довольно образованный
богословски человек сравнительно с прочими расколоучителями; далее, ученик
Неронова Феоктист, московский игумен, тайно преданный расколу и не
выступивший в роли учителя, как другие, но тем не менее много помогавший
делу раскола. За этими лицами следует целый ряд других деятелей, менее
заметных. Некоторые из них, действуя в 50-х и 60-х годах XVII столетия в
Москве, пользовались большой поддержкой в обществе и даже в царском тереме
находили сочувствующих себе лиц.
Сама царица Мария Ильинична (Милославская) сочувствовала некоторым из
них, а ее родня, боярыни Феодосия Прокопьевна Морозова и кн. Евдокия
Прокопьевна Урусова, были прямыми раскольницами и пострадали за свою
приверженность старой обрядности (подробную биографию Ф. П. Морозовой см. у
Забелина в "Быте русских цариц" и в "Собрании сочинений" Тихонравова).
Поддерживаемые сочувствием в обществе и бездействием властей, которые
сквозь пальцы смотрели на деятельность расколо-учителей, противники
церковной реформы за время от 1658 до 1666 г. действовали в Москве очень
свободно и многим успели привить эти воззрения. Первоначальный кружок
противников Никона в это время перешел в целую партию противников церковных
новшеств; личные мотивы, много значившие в начале церковной распри, теперь
исчезли и заменились чисто принципиальным протестом против изменений в
обрядности, против новых ересей. Словом, начинался раскол в Русской церкви.
И не в одной Москве он проявлялся. Оппозиция церковным исправлениям
была во всем государстве; она являлась, например, во Владимире, в Нижнем
Новгороде, в Муроме; на крайнем севере, в Соловецком монастыре, еще с 1657
г. обнаруживается резкое движение против "новин" и переходит в открытый
бунт, в известное соловецкое возмущение, подавленное только в 1676 г.
Огромное нравственное влияние Соловков на севере Руси приводит к тому, что
раскол распространяется по всему северу. И нужно заметить, что в этом
движении за церковную старину принимают участие не только образованные люди
того времени (например, духовенство), но и народные массы. Писания
расколо-учителей расходятся быстро и читаются всеми. Исследователей удивляет
изумительно быстрое распространение раскола; замечая, что он, с одной
стороны, самостоятельно возникает сразу во многих местностях без влияния
расколоучителей из Москвы, а с другой стороны, очень легко прививается их
пропагандой, где бы она ни появилась, -- исследователи вместе с тем не могут
удовлетворительно объяснить причин такого быстрого роста церковной
оппозиции. Первоначальная история раскола и ход его распространения не
настолько еще изучены, чтобы можно было в объяснении причин раскола идти
далее предположений.
Однако в научных трудах по истории раскола вопрос о причинах появления
раскола не раз обсуждался; существуют в объяснении этих причин две
тенденции: одна понимает раскол как явление исключительно церковное; другая
видит в расколе общественное движение не исключительно религиозного
содержания, но вылившееся в форму церковного протеста (Щапов). Различая в
этом деле вопрос о причинах возникновения раскола от вопроса о его быстром
распространении, можно сказать, что протест, приведший к расколу, возник
исключительно в сфере церковной по причине особенностей реформы Никона, что
доктрина раскола, высказанная расколоучителями в их сочинениях, есть
исключительно церковная доктрина, так что мы не имеем оснований
рассматривать раскол иначе, как явление исключительно церковное. Что же
касается до вопроса о быстром распространении раскола, то здесь, кроме
причин, лежавших в религиозном сознании наших предков, косвенным образом
могли действовать и условия общественной жизни того времени; жизнь шла очень
тревожно, как мы видели, и могла будить в обществе чувство
неудовлетворенности, которое делало людей восприимчивее и в делах веры.
Таким образом, только, как кажется нам, условия общественной жизни могли
отразиться на быстром распространении раскола.
В 60-х годах XVII в. благодаря отсутствию энергии у лиц, ведших после
Никона дело исправления, и благодаря тому, что власть терпимо относилась к
протестам, раскол явно креп в Москве; к нему открыто примыкали некоторые
иерархи (напр., Александр Вятский), и "соблазн" становился смелее год от
году. В таком положении в 1666 г. в Москве решили созвать о расколе
церковный собор. Он состоялся весной в 1666 г. Прежде всего на соборе
занялись обсуждением предварительных вопросов: православны ли греческие
патриархи? Праведны ли и достоверны ли греческие богослужебные книги?
Праведен ли Московский собор 1654 г., решивший исправление книг и обрядов?
При обсуждении собор на эти вопросы ответил утвердительно и тем самым
признал правильную реформу Никона, утвердил ее и осудил принципиально
раскол. Затем собор судил известных нам расколоучителей и присудил их к
лишению священных санов и к ссылке. Все они (кроме Аввакума и дьякона
Федора) принесли после собора покаяние и были приняты в церковное общение.
После суда собор составил окружную грамоту духовенству с наставлением
следовать церковной реформе, а затем рассмотрел и одобрил к изданию ученую
апологию церковной реформы, книгу известного киевлянина Симеона Полоцкого
"Жезл правления" (Москва, 1666), которая направлена была против
раскольничьих писаний и начинает собой ряд последующих полемических
сочинений о расколе.
Тотчас после собора 1666 г. состоялся в Москве в 1666-- 1667 гг.
"великий собор" церковный с участием патриархов Александрийского и
Антиохийского. Собор был созван о деле патриарха Никона, но занялся и
расколом. Он одобрил все частности Никоновой реформы (хотя осудил Никона,
как увидим ниже) и изрек анафему на тех, кто ослушается его постановлений и
не примет нововведений Никона. Эта анафема в истории нашего раскола получила
большое значение. Ею все последователи старой обрядности поставлены были в
положение еретиков; она до сих пор служит камнем преткновения для сближения
старообрядцев с православием, даже в единоверии. Тогда же эта анафема еще
бесформенное движение -- хотя сильную, но шедшую вразброд оппозицию -- сразу
превратила в формальный раскол и вместо того, чтобы уничтожить смуту, как
надеялся собор 1667 г., только усилила и обострила ее. С той поры, с 1667
г., мы наблюдаем, с одной стороны, дальнейшее распространение раскола и
внутреннее развитие его доктрин (в конце XVII в. в расколе стала
формироваться двоякая организация: поповщинская и беспоповщинская), с другой
стороны -- ряд мер, принимаемых против раскола церковью и государством,
пришедшим на помощь церкви. Эти меры были двух родов: увещевательные и
карательные. Первые создали у нас обширную полемическую литературу о
расколе, вторые же поставили раскольников в исключительное положение в
государстве. До 50-х годов XIX в. о расколе знали только по
догматически-полемическим сочинениям, направленным против раскольников.
Научное же исследование раскола как исторического явления стало возможно, по
чисто внешним условиям, только со второй половины XIX столетия. В 60-х и
частью 50-х годах исследование раскола пошло очень оживленно, стали издавать
памятники раскольничьей литературы, писать очерки раскольничьего быта,
исследовать историю раскола. Длинный ряд исторических трудов о расколе
открывается "Историей Русского раскола" (СПб., 1855) Макария, епископа
Винницкого, затем митрополита Московского. Из прочих трудов назовем труд А.
П. Щапова "Русский раскол старообрядчества", труды П. И. Мельникова "Письма
о расколе" и "Исторические очерки поповщины" [* Он же дал превосходные
