старых приказов, и только потребностями времени вызывались к жизни новые
приказы. Их было много учреждено при Михаиле, но устраивались они опять-таки
по старым досмутным образцам, специализируя одну какую-нибудь отрасль
владения какого-нибудь старого приказа. В центре всего управления
по-прежнему стояла и всем руководила государева Боярская дума.
2. Кроме забот об администрации в Москве очень заботились о поднятии
после смуты общего благосостояния, стремление к которому было, конечно,
присуще и XVI веку; благосостояние земли было необходимо правительству и для
хорошего устройства службы и тягот. В эту именно рамку отливались все заботы
правительства, которые мы назвали заботами о благосостоянии. Благосостояние
народа смешивалось тогда с благоустройством государственных повинностей.
Это приводит нас к вопросу об устройстве сословий при Михаиле
Федоровиче, так как государственные повинности в Московском государстве
носили сословный характер. Начнем со служилого сословия. Заботы
правительства о нем были двоякого рода: 1) заботы об обеспечении служилых
людей землями, или иначе -- вопрос поместный -- и 2) заботы об отношении
служилых людей к крестьянству, или иначе -- вопрос крестьянский. Как уже
известно, главным средством содержания военного дворянского класса была
земля, а на земле -- крестьянский труд. Смута должна была, конечно,
поколебать и замутить правильность поместного землевладения: масса дворян
была согнана с поместий, масса поместных земель пустовала и вместе с тем
множество дворцовых и черных земель перешло в поместья. Наряду с
беспоместными помещиками были такие, которым поместья попали незаконно или
неизвестно как. Ни наличного числа дворян, годных к службе, ни степени
обеспеченности их правительство в первые годы не знало. В горячее время
первых войн оно старалось кое-как привести в известность все это, отбирало
незаконно захваченные казенные земли [* О редукции есть два мнения: одни
совершенно отрицают ее существование и говорят, что московское правительство
укрепило землю за тем, за кем она находилась в момент ревизии
(Бестужев-Рюмин); другие допускают редукцию, как в Швеции, где, когда борьба
правительства с дворянами окончилась победой абсолютизма, она проводилась с
неумолимой суровостью. Хотя такой редакции у нас не было, однако нельзя
согласиться и с первым мнением, так как мы находим ясные и несомненные
признаки ее.], разбирало и "испомещало" служилых людей и, не прибегая к
строгой поверке прав на землю того или другого помещика, давало разоренным
денежное жалованье, а для увеличения служилого класса верстало в службу
казаков, "которые от воровства отстали". Словом, оно приводило в ясность
свой служилый класс и в поместных делах руководилось старыми обычаями,
издавало при случае частные указы о поместных делах и, наконец, в 1636 г.
составило целый свод из этих указов -- "поместное уложение". Но эта
лихорадочная деятельность не могла сразу привести к полному благоустройству.
Положение служилых фактически было чрезвычайно тяжело. Вследствие этого
многие из них "воровали", "оставались в нетях", т.е. не являлись по призыву
на службу, и это сходило с рук по слабости надзора. Другие же добросовестно
служили, а служить им между тем, как тогда говорили, было "не с чего". И вот
в 1633 г. московские дворяне, т.е. высший разряд дворянства [* Назначенные в
поход против поляков с князьями Черкасским и Пожарским.], били челом, что на
войну идти не могут; у одних нет земель, а у других и есть, да пусты, --
крестьян нет, а если и есть, то 3, 4, 5 или 6 душ всего, а это для службы
слишком мало. Правительство велело разобрать их челобитья, причем признало,
что служить помещик может только с 15-ти крестьян. Любопытно, что на соборе
1642 г. это число самими дворянами определяется не 15-ю, а 50-ю. Но если
положение лучшего дворянства было таково, то еще хуже было положение низших
его слоев, это мы видим из многих документов того времени и, между прочим,
из челобитья, которое в 1641 г. дворяне разных городов, бывшие на Москве,
подали об улучшении их быта. Они, описывая свое печальное положение, между
прочим, указывали на то, что много дворян "не хотят с ними государевы службы
служити и бедности терпети и -- идут в холопство". Уже Судебник 1550 г.
запрещает находящимся на службе, "верстаным" дворянам идти в холопы, а
теперь, в 1642 г., в ответе на челобитье правительство запретило это всем
дворянам вообще. Переход дворян в холопы, предпочтение зависимого холопьего
состояния свободному состоянию землевладельца, конечно, резкий признак
тяжелого экономического положения. Сами дворяне склонны были видеть причины
своего расстройства в тяжести службы и злоупотреблениях по службе, именно в
неравномерном распределении служебных тягот между дворянами (на что они
указывали на соборе 1642 г.), а затем в малой устойчивости крестьянского
труда, которым они только и могли держаться. О таком-то положении
крестьянского труда говорит замечательное челобитье 1646 г.; оно в
значительной степени посвящено незаконному переходу и переводу крестьян и
кабальных людей. Та борьба за крестьянина, которая шла в XVI в.,
продолжается и в XVII в.
В нашей беседе о крестьянстве XVI в. мы пришли к тому выводу, что под
так называемым прикреплением крестьян в конце XVI в. нельзя разуметь общей
государственной меры, закреплявшей целое сословие, а нужно видеть только
ограничение перехода некоторой части крестьянства и ограничение территории
для перехода (указы Бориса Годунова). В XVII в. крестьяне переходят от
одного землевладельца к другому и заключают с ними такие же порядные, как в
XVI в., но рядом с этим есть разряд крестьян, которые переходить по закону
уже не могут, а бегут и вывозятся беззаконно. Трудно объяснить, что за
разница была между двумя разрядами крестьян в XVII в., на чем одни из них
основывали свое право свободного выхода и на каком основании другие были
лишены этого права. В положении крестьян времени Михаила Федоровича для нас
еще очень много неясного, но вероятнее всего, что в основе такого деления
крестьянства лежали экономические обстоятельства, денежные их отношения к
землевладельцам. Беглым крестьянином становится тот, кто должен был уйти с
расчетом, а ушел без него. Таких искали и возвращали к старым
землевладельцам в XVI в. без срока, потом -- в течение 5 лет после побега
(по указу 1597 г.), после чего бежавший был свободен. Но так как дворяне
желали и просили увеличения этого срока, то Михаил Федорович в 1615 и 1637
гг. в виде частных льгот для некоторых землевладельцев изменяет эту давность
на десятилетнюю. А в 1642 г. благодаря дворянскому челобитью 1641 г., в
котором дворяне просили решительной отмены срока, десятилетний срок
становится уже общим правилом для беглых крестьян, а пятнадцатилетний -- для
крестьян, вывезенных насильно другим землевладельцем. Это увеличение сроков
шло, конечно, в пользу помещиков для лучшего их обеспечения, в виде лучшего
исполнения ими службы. Здесь интересы крестьян принесены в жертву интересам
служилого сословия.
В XVII в. встречаются уже уступка и продажа крестьян без земель. Это
делалось, например, так: если крестьянин одного помещика был убит
крестьянином другого, то второй владелец вознаграждал потерпевшего одним из
своих крестьян. А бывали и прямые уступки крестьян по гласным сделкам между
землевладельцами. Отсюда видно, что помещики владели крестьянами крепко.
Однако не все крестьяне были прикреплены к земле. Те, которые не были
вписаны в писцовые книги, а жили при своих родных, могли еще переходить с
одной земли на другую и заключать порядные. Но мы видим, что такой порядок
продолжается недолго, ибо, переходя, крестьяне заключают свои новые договоры
на вечные времена, а не на сроки. Вот то средство, которым помещики и
остальную часть крестьянства закрепили за собой.
Перейдем теперь к посадским людям. В первой половине XVII в. между
крестьянином, пахавшим в уезде, и посадским человеком, сидевшим на посаде,
не было никаких почти различий по праву: посадский мог перейти в уезд на
пашню, а крестьянин -- сесть в посаде и торговать или промышлять. Разница
была только в том, что крестьянин платил подать с земли, а посадский -- с
"двора". Руководясь этим только признаком, мы не можем говорить об особом
классе посадских людей. Малочисленность этих последних была просто
поразительна. Во многих городах в XVII в. совсем не было посадских людей: в
Алексине, напр., около 1650 г. "был посадский человек", пишет воевода, "и
тот умер". "На Крапивне", пишет другой воевода, "посадских людей только три
человека и те худы" (т.е. бедны). В самой Москве число посадских после смуты
стало втрое меньше, чем было до нее. Малочисленность торгового и
промышленного класса указывает на слабое развитие промышленности и торговли
в Московском государстве в XVII в. Упадок торговли и промышленности в XVI в.
мы уже имели случай отметить в своем месте. Что же обусловливало продолжение
этого упадка и теперь, в первой половине XVII в.? Конечно, смута и печальные
последствия этой эпохи -- всеобщее разорение, далее -- тяжелые подати, сборы
пятой и десятой деньги, насилия администрации; затем сюда надо присоединить
монополии казны, откупа, наконец, отсутствие частных капиталов (исключение
составляли только знаменитые северные промышленники Строгановы). Далее не
последним фактом, мешавшим поднятию русской торговли, была конкуренция
иностранцев: англичан, которые в самом начале царствования Михаила
Федоровича получили право беспошлинной торговли внутри государства, и
голландцев, которым с 1614 г. дозволено было также торговать внутри страны с
половинной пошлиной. И вот с 1613 и до 1649 г. мы видим ряд челобитий
русских торговых людей об отнятии торговых льгот у иностранцев. Жалуясь на
плохое состояние своих дел, они во всем винят иностранную конкуренцию. Хотя
и не одна эта конкуренция вызывала упадок русской торговли, однако
действительно в XVII в. русские рынки попали в иностранные руки, и это
отзывалось плохо на оборотах русского торгового класса. Почему в льготном
положении иностранных купцов правительство видело пользу страны -- решить
трудно.
Гораздо понятнее и правильнее поступало московское правительство,
призывая на льготных условиях промышленников-иностранцев: оно руководилось
стремлением привить в России разные промыслы, до тех пор неизвестные. Среди
промышленных иностранцев на Руси мы встречаем прежде всего так называемых
"рудознатцев" -- оружейников и литейщиков. Так, в 1640 г. англичанин
Картрейт взялся искать в окрест[ност]ях Москвы золотую и серебряную руду,
но, конечно, ничего не нашел и должен был заплатить по своему обязательству
все издержки, сделанные по этому поиску. Через два года Борис Репнин с
рудознатцами ездил в Тверь для отыскания золотой руды, но его предприятие
тоже не увенчалось успехом. Отыскивая руды, правительство заботилось тоже об
оружейном и литейном деле -- еще с XVI в. Тула была известна выделкой
оружия, а в 1632 г. голландский купец Виниус получил позволение построить
там завод для литья пушек, ядер и т. п.;
в товарищество к нему впоследствии вступил Марселис. Затем, несколько
позже, были посланы за границу переводчик Захар Николаев и золотых дел
мастер Павел Эльрендоф для найма мастеров, знающих литейное дело. Торговые
льготы и вообще гостеприимное отношение к иностранцам московского
