связавших себя с той или другой частью царской семьи и враждовавших из-за
влияния, из-за карьеры и личного возвышения. Эта борьба была уже не
семейной, но политической враждой. Личное чувство любви поставило Голицына
около Софьи; он не чувствовал ненависти к Нарышкиным, но сознание, что они
считают его своим врагом и в будущем не пощадят, заставляло его в отчаянии
желать вслух смерти царицы Натальи. Но с начала и до конца он не был
активным участником борьбы, стоял далеко не в центре политических интриг.
Вел интригу Шакловитый, человек безнравственный и злобный, службой Софье
строивший свою личную карьеру. Шакловитый спокойно выражал сожаление, что не
все Нарышкины побиты в 1682 г.; он старательно стремился поправить такую
ошибку и при случае уничтожить врагов, укрепить Софью на престоле, а себя --
на службе. И много лиц мечтали, как он, помогая Софье, устроиться самим. На
противоположной стороне, у Натальи Кирилловны, было не меньше друзей. Во
главе ее партии стояли два человека: брат царицы Лев Кир. Нарышкин,
сдержанный, умный, но малообразованный и не привыкший к широкой деятельности
человек, и князь Борис Алексеевич Голицын, "дядька" (т.е. воспитатель)
Петра. Это был человек, по образованию мало уступавший своему двоюродному
брату, князю В. В. Голицыну. Не уступал он ему и умом, и общей нравственной
высотой, но был жертвой грустной привычки -- пьянства. Бояре в ссоре
упрекали его, что он "весь налит вином", в народе шел говор, что князь Борис
"и государя (т.е. Петра) пить научил". Слабость эта много мешала ему и в
жизни, и в службе; однако, охраняя интересы Петра против Софьи, князь Борис
явился боевым руководителем партии Нарышкиных и доставил Петру победу в
последнем столкновении 1689 г. Партия Нарышкиных, как и партия Софьи, имела
многих приверженцев во всех слоях общества, даже среди бывших помощников
Милославских -- стрельцов. И чем ближе подходило время совершеннолетия
Петра, тем более примыкало к партии Нарышкиных дальновидных людей,
предвидевших, в чью пользу разрешится семейно-политическая борьба.
Но рядом с политической борьбой в Москве в то время шла борьба
религиозная: стало распространяться мнение, что пресуществление Св. Даров
совершается за литургией не во время молитвы Иерея, призывающей св. Духа, а
во время произнесения слов И. Христа ("Примите, ядите..."). Это католическое
мнение, появившееся в Малороссии под польским влиянием, было принесено в
Москву известным С. Полоцким; затем поддерживалось его учеником, русским
ученым монахом Сильвестром Медведевым и теми русскими, которые получили
образование в южнорусских школах. Шумные споры, шедшие в Москве об этом
предмете при патриархе Иоакиме (1674--1690 гг.), перешли и в литературу. С.
Медведев написал в защиту своей "хлебопоклоннической ереси" книгу "Манна". В
ответ на нее представители православия, греки братья Лихуды, написали книгу
"Акос". За этими трудами явились и другие. Богословский спор окончился
только в 1690 г. церковным собором, осудившим ересь, и гонением на
малорусских ученых, которые спешили уехать из Москвы. Следя за развитием
этого богословского спора, мы замечаем, что представители ереси (С. Медведев
и др.) очень близки к царевне Софье, воспитанной в их же духе, к В. В.
Голицыну и другим лицам стороны Милославских. Близость к правительству даже
помогает еретикам распространять свои взгляды. На против, православный
патриарх стремится опереться в борьбе с ними на сторону Петра. Ересь только
тогда подвергается церковному осуждению, когда власть с 1689 г. переходит к
Нарышкиным. Таким образом, различные религиозные направления примкнули в
своей борьбе к готовым политическим партиям и в них искали себе опоры. С.
Медведев поэтому пострадал одновременно и как еретик, и как политический
преступник, приверженец Софьи. Спор о пресуществлении привлек внимание не
только русского общества, но и католической иерархии. Желая торжества ереси,
католичество послало в Москву своих представителей иезуитов, которые
высматривали положение дела, готовясь воспользоваться в своих целях всяким
удобным случаем. В Москве, вероятно, их стараниями, появились католические
книги. Князь В. В. Голицын дружил с иезуитами и старался добыть им
позволение жить постоянно в Москве. Трудно сказать в точности, каковы были
надежды католичества, но нет сомнения, что католическая пропаганда цеплялась
за сильнейшую партию 80-х годов XVII в., имея виды на Россию. В то же время
юноша Петр подпал иноземному влиянию совсем иного сорта. Далекий от
богословских тонкостей, он был враждебен католичеству, не интересовался
протестантским богослужением, но увлекался западноевропейской культурой в
том ее складе, какой установился в протестантских государствах. С падением
Софьи католические попытки пропаганды на Руси прекратились, иезуиты были
прогнаны из Москвы, а с реформой Петра протестантская культура стала широко
влиять на Русь.
Так, рядом с борьбой семейной, политической и церковной в конце XVII в.
разрешился вопрос о форме воздействия на Москву западноевропейской культуры.
Разрешили его те влияния, под которыми Петр находился в годы отрочества и
юности. Посмотрим на первые шаги этих влияний.
"Потехи" Петра. В детстве, как мы видим, Петр не получил никакого
образования, кроме простой грамотности и кое-каких исторических сведений.
Забавы его носили ребячески-военный характер. Обстановка жизни сообщила ему
несколько тяжелых впечатлений. Будучи царем, он в то же время находился под
опалой с 10 лет и с матерью должен был жить в потешных подмосковных селах, а
не в Кремлевском дворце. Такое грустное положение лишало его возможности
получить правильное дальнейшее образование и в то же время освобождало от
пут придворного этикета. Не имея духовной пищи, но имея много времени и
свободы, Петр сам должен был искать занятий и развлечений. Можно думать, что
мать никогда не стесняла любимого единственного сына и что воспитатель
Петра, князь Борис Голицын, не следил за каждым его шагом. Мы не видим,
чтобы Петр особенно подчинялся материнскому авторитету в своих вкусах и
занятиях, чтобы Петра занимали другие. Он сам выбирает себе товарищей из
тесного круга придворных и дворовых служителей царицына двора и сам с этими
товарищами ищет себе потех. Отрочество Петра отмечено самодеятельностью, и
эта самодеятельность шла в двух направлениях: 1) Петр предавался по-прежнему
военным забавам, 2) Петр стремился к самообразованию.
С 1683 г. вместо "потешных ребяток" около Петра видим "потешные полки"
("потешные", ибо стояли в потешных селах, а не потому, что служили только
для потехи). В ноябре 1683 г. Петр начинает формировать Преображенский полк
из охочих людей (до последних лет своих Петр помнил, что первым охотником
был придворный конюх Сергей Бухвостов). В отношении этого потешного полка
Петр был не государем, а товарищем-соратником, учившимся наравне с прочими
солдатами военному делу. С разрешения, конечно, матери и с одобрения, быть
может, Б. Голицына (даже, быть может, с некоторым его содействием) Петр, как
говорится, и днюет, и ночует со своими потешными. Предпринимаются маневры и
небольшие походы, на Яузе строится потешная крепость (1685 г.), названная
Пресбургом, словом, практически изучается военное дело не по старым русским
образцам, а по тому порядку регулярной солдатской службы, какой в XVII в.
был заимствован Москвой с Запада. Эти военные "потехи" требуют военных
припасов и денежных средств, которые и отпускаются Петру из московских
приказов. Правительство Софьи не видит для себя никакой опасности в таких
"потехах марсовых" и не мешает развитию потешных войск. Оно испугалось этих
войск позже, когда из потешных выросла солидная военная сила. Но растил Петр
эту силу беспрепятственно. Не следует думать, что Петр забавлялся с одной
дворовой челядью. Вместе с ним в рядах потешных были и товарищи его из
высших слоев общества. Стоявший вне придворного эти кета, Петр мешал
родовитых людей и простолюдинов в одну "дружину", по выражению С. М.
Соловьева, и из этой дружины бессознательно готовил себе круг преданных
сотрудников в будущем. Военное дело и личность Петра сплачивали разнородные
аристократические и демократические элементы в одно общество с одним
направлением. Пока это общество забавлялось, -- позже оно стало работать с
Петром.
Несколько позднее, чем организовались военные игры Петра, пробудилось в
нем сознательное стремление учиться. Самообучение несколько отвлекло Петра
от исключительно военных забав, сделало шире его умственный кругозор и
практическую деятельность. Лишенный правильного образования, Петр, однако,
рос в кругу, далеко не вполне невежественном. Нарышкины из дома Матвеева
вынесли некоторое знакомство с западной культурой. Сын А. С. Матвеева,
близкий к Петру, был образованным на европейский лад. У Петра был
немец-доктор. Словом, не только не было национальной замкнутости, но была
некоторая привычка к немцам, знакомство с ними, симпатия к Западу. Эта
привычка и симпатия перешли и к Петру и облегчили ему сближение с иноземцами
и их наукой. Сближение это произошло около 1687 г. таким образом: в
предисловии к Морскому Регламенту сам Петр рассказывает, что кн. Я.
Долгорукий привез ему в подарок из-за границы астролябию, и никто не знал,
как сладить с иностранным инструментом; тогда нашли Петру знающего человека,
голландца Франца Тиммермана, который объяснил, что для употребления
астролябии нужно знать геометрию и иные науки. У этого-то Тиммермана Петр
"гораздо с охотою пристал учиться геометрии и фортификации". В то же время
он нашел в селе Измайлове старый английский бот, валявшийся в амбаре.
Тиммерман объяснил Петру, что на этом боте можно ходить против ветра,
лавировать (чего русские не умели). Петр заинтересовался и нашел человека
(как и Тиммермана -- из Немецкой слободы), голландца Карштен-Бранта, который
стал учить Петра управлению парусами. Сперва учились на узенькой Яузе, а
потом -- в селе Измайлове на пруде.
Искусство навигации так увлекло Петра, что стало в нем страстью. К
изучению этого дела от отнесся очень серьезно. В 1688 г. недовольный тем,
что негде плавать под Москвой, он переносит свою забаву на Переяславское
озеро (в 100 с лишком верстах от Москвы на север). Мать согласилась на
отъезд Петра, и Петр принялся в Переяславле строить суда с помощью
мастеров-голландцев. В это время он ничего не хотел знать, кроме математики,
военного дела и корабельных забав. Но ему уже шел 17-й год, он был очень
развит и физически, и умственно. Его мать вправе была ждать, что достигший
совершеннолетия сын обратит внимание на государственные дела и устранит от
них ненавистных Милославских. Но Петр не интересовался этим и не думал
бросать свое ученье и забавы для политики. Чтобы остепенить его, мать его
женила (27 января 1689 г.) на Евдокии Федоровне Лопухиной, к которой Петр не
имел влечения. Подчиняясь воле матери, Петр женился, однако через
какой-нибудь месяц после свадьбы уехал в Переяславль от матери и жены к
кораблям. Но летом этого 1689 г. он был вызван матерью в Москву, потому что
неизбежна была борьба с Милославскими.
Разрыв с Софьей. Переяславскими потехами и женитьбой окончился период
отроческой жизни Петра. Теперь он -- взрослый юноша, привыкший к военному
делу, привыкающий к кораблестроению, сам себя образовывающий, не
богословски, как были образованы его отец и братья, а полупрактически,
