лись на охоту Торопились за медведем, пока далеко не уехал. Хоша охотни-
ки без страху, а для пущей храбрости взяли с собой водки по четвертной
на рыло да пива по две дюжины добавочно. В вагон засели, пробки вытрях-
нули и принялись всяк за свой запас. Из горлышков в горла забулькало
звонче транвайного колокольчика!
Охотничий вагон к кажному кабаку приворачивал - так уж приучен, у
каждого трахтира остановку делал.
Мы с медведем катили прямиком и до места много раньше доехали. Тран-
вай до нашей деревни не до краю доходит. Остановка верстов за шесть.
Выгрузились из вагона. Я птиц кучей склад, медведя сторожем оставил.
Сам пошел за подводой.
Пока это я ходил, Карьку запрягал да к месту воротился, а тут ново
происшествие.
Приехали охотники. Языками лыка не вяжут, ногами мыслете пишут, рука-
ми буди мельничныма размахами машут. Ружья наставили и палят во все сто-
роны. Кабы небо было пониже - все бы продырявили.
Устали охотники, на землю кто сел, кто пал. Подняться не могут. У
охотников ноги от рук отбились!
Увидал медведь, что народ не обидной, а только себя перегрузили -
стал охотников в охапку, в обнимку брать, как малых робят, и в вагон ук-
ладывать. Уложит, руки, ноги поправит, ружье рядом приладит и кажному в
руки гуся либо утку положит. А которой охотник потолще, того по пузу
погладит, как бы говорит: - Ишь ты, не медведь, а тоже!
У меня птиц еще полсотни осталось - мне хватит. Медведя до лесу под-
вез, ему лапу потряс за хорошу канпанью.
Охотники обратно ехали-тряслись, в память пришли. И стали рассказы-
вать, как их медведь обиходил да приголубливал, да как по птице на брата
дал. Попы не стерпели, сердито запели: - Это все сила нечиста наделала,
- Гусей и уток не ешьте, а нам отдайте!
- Мы покадим, тогда сами съедим! Охотникам поповски страхи лишни .бы-
ли: - Мы той нечистой силы бережемся, котора криком пугат да птицу оты-
мат!
МОРОЖЕНЫ ВОЛКИ
На что волки вредны животны, а коли к разу при дутся, то и волки в
пользу живут. Дело вышло из-за медведя. По осени я медведя заприметил.
Я по лесу бродил, а зверь спать собирался. Я при таился за деревом,
притаился со всей неприметностью и- посматривал.
Медведь на задни лапы выстал, запотягивался, вовсе как наш брат му-
жик, когда на печку али на полати ладится. Мишка и спину, и бока чешет и
зеват во всю пасточку: ох-ох-охо! Залез в берлогу, ход хворостиной зак-
лал.
Кто не знат, ни в жизнь не сдогадается. Я свои приметины поставил и
оставил медведя про запас.
Зимой я пошел проведать, тут ли мой запас медвежий?
Иду себе, барыши незаработанны считаю. Вдруг волки! И много волков.
Волки окружили. Я до того не замечал холоду, и было-то всего градусов
сорок с малым, а тут сразу озяб.
Волки зубами пощелкивают. Мороз крепчать стал, до ста градусов ско-
чил. На морозе все себя легче чувствуют, на морозе да при волках я себя
очень легко чуял. Подскочил аршин на двадцать пять, за ветку ухватился.
Дерево потрескиват на холоду, а мороз еще крепчат. По носу слышу - гра-
дусов на двести!
Волки кругом дерева сидят да зубами пощелкивают, подвывают, меня под-
жидают, когда свалюсь.
Сутки провисел на дереве. И вот зло меня взяло на волков, в горяч-
ность меня бросило.
Я разгорячился! Да так разгорячился, что бок ожгло! Хватил рукой, а в
кармане у меня бутылка с водой была, так вода от моей горячности вскипе-
ла.
Я бутылку вытащил, горячего выпил, ну, тут-то я житель, с горячей во-
дой полдела висеть.
На вторы сутки волки замерзли, сидят с разинутыми пастями. Я горячу
воду допил и любешенько на землю спустился.
Двух волков шапкой надел, десяток на себя навесил заместо шубы, ос-
татных волков хвостами связал, к дому приволок. Склал костром под окош-
ком.
И только намерился в избу идти - слышу колокольчик тренькат да шар-
кунки брякают. Исправник едет!
Увидал исправник волков и заорал дико (с нашим братом мужиком исправ-
ник по-человечески не разговаривал) :
- Что это, - кричит, - за поленница? Я объяснил исправнику:
- Так и так, как есть это волки морожены, - и добавил:Теперь я на
волков не с ружьем, а с морозом охочусь.
Исправник моих слов и в рассуждение не берет, волков за хвосты хва-
тат, в сани кидат и счет ведет по-своему:
В счет подати. В счет налогу. В счет подушных. В счет подворных. В
счет дымовых. В счет кормовых. В счет того, сколько с кого.
Это для начальства. Это для пеня. Это для того-другого. Это для пято-
го-десятого. А это про запас!
И только за последнего волка три копейки выкинул. Волков-то полсотни
было. Куда пойдешь - кому скажешь? Исправников-волков и мороз не брал. В
городу исправник пошел лисий хвост подвешивать. И к губернатору, к по-
лицмейстеру, к архиерею и к другим, кто поважней его - исправника.
Исправник поклоны отвешиват, ножки сгибат и говорит с ужимкой и самым
сахарным голосом:
- Пожалте мороженого волка под ноги заместо чучела.
Ну, губернатор, полицмейстер, архиерей и други прочи сидят, важничают
- ноги на волков поставили. А волки в теплом месте отогрелись, отошли и
ожили. Да начальство за ноги! Вот начальство взвилось. Видимость важну
потеряло и пустилось вскачь и наубег! Мы без губернатора, без полицмейс-
тера да без архиерея с полгода жили - отдышались малость.
СВОИМ ЖАРОМ БАНЮ ГРЕЮ
Исправник уехал, волков увез. А через него я пуще разгорячился.
В избу вошел, а от меня жар валит. Жона и говорит:
- Лезь-ко, старик, в печку, давно не топлена. Я в печку забрался и
живо нагрел. Жона хлебы испекла, шанег напекла, обед сварила, чай зава-
рила и все одним махом.
Меня в холодну горницу толкнула. Горница с осени не топлена была. От
моего жару горница разом теплой стала. Старуха из-за моей горячности ко
мне подступиться не может, плеснула на меня водой, чтобы остынул, а от
меня пар пошел, а жару не убыло.
Поволокла меня баба в баню. На полок сунула и давай водой поддавать.
От меня жар! От меня пар!
Жона хвощется-парится, моется-обливается. Я дождался, когда голову
намылит, глаза мылом улепит, из бани выскочил, домой бежать, а меня уж
дожидались, моего согласия не спросили, в другую баню потащили. И так по
всей Уйме я своим жаром бани вагрея. Нет, думаю, пока народ парится, я
дома спрячусь - поостыну
МОЕЙ ГОРЯЧНОСТЬЮ СТАРУШОНКИ НАГРЕЛИСЬ
На улице мужики меня одолели, на ходу об меня прикуривали, всю спину
цигарками притыкали. Домой притащился - думал отдохнуть - да где тут!
Про горячность мою вся Уйма узнала, через бани слава пошла.
И со всей-то Уймы старушонки пришлепались. У которой поясницу ломит,
у которой спина ноет али ноги болят, обстали меня старухи и вопят: - Ма-
линушка, ягодиночка! Погрей нас! Ну, я вспомнил молоду ухватку, да не то
вышло. Как каку старуху за какой бок али место хвачу, то место и обожгу.
Уселись круг меня старушонки сморщенны, скрю-ченны, кряхтят, а тоже
-' басятся.
И будто мы в молодость играм: старухи взамуж даются, а я сижу жонихом
разборчивым. Кошка села супротив меня, зажмурилась, мурлыкат от тепла.
Моей горячностью старушонки живо нагрелись, вып рямились, заулыба-
лись, по избе козырем пошли. А новы и в пляс, да с песней.
Ты, гостюшко, слушатель мой, поди сам знашь: на тиятрах старухи чуть
не столетки и по ею пору песни поют молодыми голосами да пляшут-выскаки-
вают чище молодых. Это с той поры еще не перевелось.
Дак вот - старухи по избе павами поплыли и зап-риговаривали:
- Ты, Малинушка, горячись побольше, горячись подольше. Мы будем к те-
бе греться ходить!
Моя .баба из бани пришла, на старух поглядела и не стерпела:
- Неча на чужу кучу глаза пучить. Своих мужиков горячите да грейтесь!
ЛЕДЯНА КОЛОКОЛЬНЯ
Хватила моя баба отнимки, которыми от печки с шестка горячи чугуны
сымат.
Ты отнимки-то знашь ли? Таки толсты да широки, из тряпья шиты, ими
горячи чугуны прихватывают, чтобы руки не ожечь. Дак вот с отнимками ме-
ня ухвати ла-да в огород, в сугроб снежный и сунула, да и сказала:
- Поостынь-ка тут, а то к тебе, к горячему, под ступу нет. Я из-за
твоей горячности не то вдова, не то мужняя жона, - сама не знаю!
Сижу в снегу а кругом затаяло, с огороду снег сошел, и пошло круг ме-
ня всяко огородно дело!
Не сажено, не сеяно - зазеленело зелено. Вырос лук репчатой, трава
стрельчата, а я посередке - как цвет сижу. От меня пар идет. Пар идет и
замерзат, и все выше да выше. И вызнялась надо мной выше дома, выше леса
ледяна прозрачна светелка-теплица.
Надергал я луку зеленого. Вышел из светелки ле дяной. Лук ем да любу-
юсь на то, что над огородом нагородил, любуюсь на то, что сморозил.
Бежит поп Сиволдай. Увидал ледяну светлицу в при нялся приговаривать:
- Вот ладна кака колокольня! С этакой колокольни звонить начать - да-
леко будет слыхать! Народ придет, мне доход принесет.
Жалко мне стало свое сооружение портить, я и говорю попу Сиволдаю:
- На эту колокольню колокола не вызнять - развалится вся видимость.
Сиволдай свое говорит, треском уши оглушат: - Я без колокола языком
звонить умею. Сам знашь: сколькой год не только старикам, а и молодым ум
заби ваю!
Вскарабкался-таки поп Сиволдай на ледяну коло кольню. Попадью да
просвирню с собой затащил. Обо они мастерицы языками звонить.
Как только попадья да просвирня на ледяно верхотурье уселись, в ту же
минуту в ругань взялись. Ругались без сердитости, а потому, что молчком
сидеть не умеют, а другого разговору, окромя ругани, у них нет.
Увидел дьячок, смекнул, что дело доходно с высокой колокольни зво-
нить, и стал проситься: - Нате-ко меня!
Попадья с просвирней ругань бросили и кричат: - Прибавляйся, для ба-
лаболу годен! Гляжу - и дьячка живым манером на ледяной верх вызняли.
Поп Сиволдай для начала руками махнул, но гой топнул. И тут-то вся ледя-
на тонкость треснула и рассыпалась. Я на поповску жадность еще пуще раз-
горячился! От моей горячности кругом оттепель пошла, снег смяк. Поп с
попадьей, дьячок с просвирней в снегу покатились, снегом облепились, под
угором на реке у самой проруби большими комьями остановились. Ну, их от-
копали, чтобы за них не отвечать.
Жалко ледяну светлицу-колокольню, а хорошо то, что поп остался без
доходу, а народ без расходу. Поп Сиволдай, как его раскопали, кричать
стал: - К архиерею пойду управу искать на Малину! Попадья едва уняла:
- Ох, отец Сиволдай, как бы Малина еще чего не сморозил. До другой
зимы не оттаять.
ЛЕДЯНОЙ ПОТОЛОК НАД ДЕРЕВНЕЙ
Обернулся я на огород, а там расти перестало. Только лук один и успел
вытянуться. Моя баба да соседки уж луковницу варят, пироги с луком пекут
и кашу луком замешивают. Окромя луку, на огороде никакой другой съедоб-
ности не выросло.
Я на попов заново разгорячился, и до самого крайнего жару.
Оттепель больше взялась, и до самой околицы. А за околицей мороз тре-
щит градусов на двести с прибавкой. Округ деревни мой жар да мороз
столкнулись, талой воздух мерзнуть стал - сперва около земли, а потом и
выше. И надо всей-то Уймой ледяным куполом смерзлось. На манер потолку.
И така ли теплынь под куполом сделалась. Снег - и тот холодить перестал.
Говорят - улицу не натопишь. А я вот натопил! Потолок над Уймой блес-
тит-высвечиват, хорошим людям дорогу в потемни показыват, а худым глаза
слепит да нашу деревню прячет. Я, как завижу чиновников, полицейских али
попов, пуще загорячусь. У нас под ледяным потолком тепла больше стано-
вится. Мы всю зиму прожили и печек не топили. Я согревал!
Печки нагрею, .бани натоплю. И по огородам пойду. В каком огороде
приведется присесть, там и зарастет, зазеленеет, зацветет. Всю. зиму в
светло да в тепле жили. Начальство Уйму потеряло. Объявленье сделало:
"Убежала деревня Уйма. Особа примета: живет в ней Малина. Надобно ту Уй-
