А когда за кучами мерзлых слов друг дружку не видно стало, разошлись.
Анисья дома свекровке нажали-лась, что сватья ей всяких кислых слов на-
говорила.
- Ну и я ей навалила, только бы теплого дня дождаться, оно хоть и за-
дом наперед начнет таять, да ее, ругательницу, насквозь прошибет! .
Свекровка-то ей говорит:
- Верно, Анисьюшка, уж вот как верно твое слово. И таки они горлопа-
нихи на том берегу, просто страсть! Прошлу зиму я отругиваться бегала,
мало не сутки ругалась, чтобы всю-то деревню переругать. Духу не перево-
дила, насилу стругалась. Было на уме еще часик-другой поругаться, да
опара на пиво была поставлена, боялась, кабы не перестояла. Посулила еще
на спутье забежать поругать.
А малым робятам забавы нужны - матери потаков-щицы на улицу выбежат,
наговорят круглых ласковых слов. Робята ласковыми словами играют, слова
блестят, звенят музыкой. За день много ласковых слов переломают. Ну да
матери на ласковы слова для робят устали не знают. А деъкам перво дело
песни. На улицу выскочат, от мороза подол на голову накинут, затянут
песню старин-ну, длинну, с переливами, с выносом! Песня мерзнет колечуш-
ками тонюсенькими-тонюсенькими, колечушко в колечушко, отсвечиват цветом
каменья драгоценного, отсвечиват светом радуги. Девки из мороженых песен
кружева сплетут да всяки узорности. Дом по переду весь улепят да увесят.
На конек затейно слово с прискоком скажут. По краям частушек навесят.
Где свободно место окажется, приладят слово ласково: "Милый, приходи,
любый, заглядывай!" Нарядно нашей деревни нигде не было. Весной песни
затают, зазвенят, как птицы каки невиданны запоют!
С этого и повелась торговля песнями. Как-то шел заморской купец, он
зиму проводил по торговым делам, нашему языку обучался. Увидал украшенье
- морожены песни - и давай от удивленья ахать да руками размахивать.
- Ах, ах, ах! Ах, ах, ах! Кака распрекрасна ин-тересность диковинна,
без всякого береженья на само опасно место прилажена!
Изловчился купец да отломил кусок песни, думал - не видит никто. Да,
не видит, как же! Робята со всех сторон слов всяческих наговорили, и ну
в него швырять. Купец спрашиват того, кто с ним шел: - Что за штуки кол-
ки каки, чем они швыряют? - Так, пустяки.
Иноземец и "пустяков" набрал охапку. Пришел домой, где жил, "пустяки"
по полу рассыпал, а песню рассматривать стал. Песня растаяла да только в
ушах прозвенела, а "пустяки" на полу тоже растаяли да за-поскакивали ко-
му в нос, кому в рыло. Купцу выговор сделали, чтобы таких слов в избу не
носил.
Иноземцу загорелось песен назаказывать: в свою страну завезти на по-
любование да на прослушанье.
Вот и стали песни заказывать да в особы ящики складывать (таки, что
термоящиками прозываются). Песню уложат да обозначат, которо - перед,
которо - зад, чтобы с другого конца не начать. Больши кучи напели. А по
весне на пароходах и отправили. Пароходищи нагрузили до труб. В заморску
страну привезли. Народу любопытно, каки таки морожены песни из Архан-
гель-скова? Театр набили полнехонек.
Вот ящики раскупорили, песни порастаяли да как взвились, да как заз-
венели! Да дальше, да звонче, да и все. Люди в ладоши захлопали, закри-
чали: - Еще, еще! Слушать хотим!
Да ведь слово не воробей, выпустишь - не поймать, а песня, что соло-
вей, прозвенит - и вся тут. К нам письма слали и заказны, и просты, и
доплатны, и депеши одну за другой: "Пойте больше, песни заказывам, паро-
ходы готовим, деньги шлем, упросом просим: пойте!"
Коли деньги шлют, значит, не обманывают. Наши девки, бабы и старухи,
которы в голосе, - все принялись песни тянуть, морозить.
Сватьина свекровка, ну, та сама, котора отругиваться бегала, тоже в
песенно дело вошла. Поет да песен^ ным словом помахиват, а песня мерз-
нет, как белы птицы летят. Внучка старухина у бабки подголоском была.
Бабкина песня - жемчуга да брильянты-самоцветы, внучкино вторенье, как
изумруды. Девки поют, бабы поют, старухи поют. Песня делам не мешат, ря-
дом с делом идет, доход дает.
Во всех кузницах стукоток, брякоток стоит - ящики для песен сколачи-
вают.
Мужики бороды в стороны отвернули, с помешки чтобы бороды слов не за-
держивали.
- Дакосе и мы их разуважим, свое "почтение" скажем. Ну, и запели!
Проходящи мимо сторонились от тех песен. Льдины летели тяжело, но склад-
но. Нам забавно: пето не для нас, слушать не нам.
Для тех песен особи ящики делали и таки большущи, что едва в улице
поворачивали. К весне мороженых песен больши кучи накопились.
Заморски купцы приехали. Деньги платят, ящики таскают, на пароход
грузят и говорят: - Что таки тяжелы сейгод песни? Мужики бородами рты
прикрыли, чтобы смеху не было слышно, и отвечают:
- Это особенны песни, с весом, с особенным уважением в честь ваших
хозяев напеты. Мы их завсегда оченно уважам. Как к слову приведется,
каждый раз говорили: "Кабы им ни дна ни покрышки". Это-то, по-вашему,
значит - всего хорошего желам. Так у нас испокон века заведено. Так всем
и скажите, что это от архангельского народу особенно уважение.
Иноземцы и обрадели. Пароходы нагрузили, флагами обтянули, в музыку
заиграли. Поехали. Домой приехали, сейчас афиши и объявления в газетах
крупно отпечатали, что от архангельского народу особенно уважение за-
морской королеве: песни с весом!
Король и королева ночь не спали, спозаранку задним ходом .в театр
забрались, чтобы хороши места захватить. Их знакома сторожиха пропусти-
ла.
Вот ящики поставили и все разом раскупорили. Ждут. Все вперед пода-
лись, чтобы ни одного слова не пропустить. Песни порастаяли и начали
звенеть. На что заморски хозяева нашему языку не обучены, а поняли!
УЙМА В ГОРОД НА СВАДЬБУ ПОШЛА
Вот моя старуха сердится за мои рассказы, корит - зачем выдумываю.
А ежели выдумка - правда? Да моя-то выдумка, коли на то пошло, дак
верно жониной правды.
К примеру хошь: стоит вот дом, в котором живу, в котором сичас сижу.
По-еенному, по-жониному, дом на четвереньках стоит - на четырех уг-
лах. А по-моему, это уже выдумка. Мой дом ковды как выстанет - и все
по-разному.
В утрешну рань, коли взглядывать мельком, дом-то после ночи, после
сна при солнышке весь расправится, вздынется да станет всяки штуки выде-
лывать: и так и сяк повернется, а сам довольнехонек, окошками светится,
улыбается.
Коли в дом глазами вперишься, то он стоять будет, как истукан, не ше-
вельнется, только крыша на солнце зарумянится.
Глядеть нужно вполглаза, как бы ненароком. Да что дом! Баня у меня и
вся-то никудышна: скособочилась, как старуха, да как у старухи-табашницы
под носом от табаку грязно, у бани весь перед от дыму закоптел.
Вот и было единово эко дело: глянул я на баню вполглаза, а баня-то,
как путева постройка, окошечком улыбочку сосветила, коньком тряхнула,
сперва попри-села, потом подскочила и двинулась, и пошла!
Я рот разинул от экой небывалости, в баню глазами уставился, - баня
хошь бы што: банным полком скрипнула да мимо меня ходом.
Гляжу - за баней овин вприпрыжку без оглядки бежит, баню догонят.
Ну, тут и меня надо. Скочил на овин и поехал! А за мной и дом со свай
сдвинулся: охнул, поветью, как подолом, махнул, поразмялся на месте - и
за мной.
По дороге как гулянка кака невиданна. Оно, может быть, и не первый
раз дело эко, да я-то впервой увидал. Дома степенно идут, не качаются,
для форсу крыши набекрень, светлыми окошками улыбаются, повети распусти-
ли, как наши бабы сарафанны подолы на гулянке. Которы дома крашены да у
которых крыши железны - те норовят вперед протолкаться. А бани да овины,
как малы робята, вперегонки.
- Эй, вы, постройки, постойте! Скажите, куды спешите, куды дорогу
топчете?
Дома дверями заскрипели, петлями дверными завизжали и такой мне ответ
дали:
- В город на свадьбу торопимся. Соборна колокольня за пожарну каланчу
взамуж идет. Гостей уйму назвали. Мы всей Уймой и идем.
В городу нас дожидались. Невеста - соборна колокольня - вся в пыли,
как в кисейном платье, голова золочена - блестит кокошником.
Мучной лабаз - сват в удовольствии от невестиного наряду:
- Ах, сколь разнарядно! И пыль-то стародавня. Ежели эту пыль да в нос
пустишь - всяк зачихат.
Это слово сватово на издевку похоже: невеста - перестарок, не нерву
сотню стоит да на постройки загля-дыватся.
Сам сват - мучной лабаз подскочил, пыль пустил тучей.
Городски гости расфуфырены, каменны дома с флигелями пришли, носы
кверху задрали. Важны гости расчихались, мы в ту пору их, городских, по-
растолка-ли, наперед выстали - и как раз в пору.
Пришел жоних - пожарна каланча, весь обшоркан. Щикатурка обвалилась,
покраска слиняла, флагами обвесился, грехи поприпрятал, наверху пожарный
ходит, как перо на шляпе.
Пришли и гости жениховы - фонарны столбы, непо-гашенныма ланпами коп-
тят, думают блеском-светом удивить. Да куды там фонариному свету супро-
тив бела дня, а фонарям сухопарым супротив нашей дородности Тут тако
вышло, что свадьба чуть не расстроилась ведь. Большой колокол проспал:
дело свадебно, он все дни пил да раскачивался - глаза, не вовсе открыл,
а так впол просыпа похмельным голосом рявкнул:
По-чем треска? По-чем треска?
Малы колокола ночь не спали - тоже гуляли всю ночь - цену трески не
вызвали, наобум затараторили:
Две ко-пей-ки с по-ло-ви-ной! Две ко-пей-ки с по-ло-ви-ной!
На рынке у Никольской церкви колоколишки - ро-бята-озорники цену
трески знали, они и рванули:
Врешь, врешь - полторы! Врешь, врешь - полторы!
Большой колокол языком болтнул, о край размах нулся:
Пусть молчат! Не кричат!
Их убрать!
Их убрать!
Хорошо были, наши певали:
еще други соборны колокола остроглазы
приносы-подарки давно высмотрели и завы-
К нам! К нам!
С пивом к нам!
К нам! К нам!
С брагой к нам!
К нам! К нам!
С водкой к нам!
К нам! К нам!
С чаркой к нам!
К нам! К нам!
Невеста - соборна колокольня ограду, как подол, за собой потащила.
Жоних - пожарна каланча фонарями обставился да кой-кому из гостей фонари
наставил. И пошли жоних и невеста круг собору.
Что тут началось, повелось! Кто "Во лузях" поет, кто "Ах вы, сени,
мои сени". Колокола пляс вызванивают. Все поют вперегонки и без удержу.
Время пришло полному дню быть, городскому народу жить пора.
А дома-то все пьяным-пьяны, от круженья на месте свои места позабыли
и кто на какой улице стоит, не знают. Тут пошла кутерьма, улицы с зад-
ворками переплелись!
Жители из домов вышли, кто по делам, кто по бездельям, и не знают,
как идтить. Тудою, сюдою али етойдою?
Мы, уемски, домой весело шли. По дороге кто вдоль, кто поперек оста-
навливались, дух переводили да отдыхали.
В ту пору ни конному, ни пешему пути не было. Я на овине выехал, на
овине и в Уйму приехал. Дом мой уж на месте стоит. Баня в свое гнездо за
огородом ткнулась - спит пьяным спаньем, окошки прикрыла, как глаза заж-
мурила. Я в избу заглянул, узнать, как жопа - заприметила ли, что в го-
роду с домом была?
А жона-то моя, пока в дому мимо лавок в красном ряду кружила, себе
обнов накупила, в новы обновы вырядилась, перед зеркалом поворачиватся,
на себя любуется. И я засмотрелся, залюбовался и говорю:
- Сколь хороша ты, жонушка, как из орешка ядрышко!
Жона мне в ответ сказала: - Вот этому твоему сказу, муженек, я верю!
БАНЯ В МОРЕ
В бывалошно время я на бане в море вышел. Пришло время в море за ры-
бой идти. Все товарищи, кумовья, сватовья, братовья да соседи ладятся,
собираются. А я на тот час убегался, умаялся от хлопот по своим делам да
по жониным всяким несусветным выдумкам, прилег отдохнуть и заспал, да
столь крепко, что криков, сборов и отчальной суматошни не слыхал.
Проснулся, оглянулся - я один из промышленников в Уйме остался. Все
