возделанных полей, пажитей и покосов. Дважды путь им преграждали
протянувшиеся с запада на восток лесистые гряды холмов, невысоких и сильно
сглаженных -- далеко оттянувшиеся края Южного Угорья, однако Тракт не
сворачивал, он рассекал бугры, словно исполинский меч; Фолко заметил, что
кое-где ложе Тракта было прорыто прямо в теле взлобков. Сумрачные еловые
боры северного Арнорского плоскогорья уступили место рядам причудливо
смешанных друг с другом кленов и ясеней; словно сторожевые башни, по
обочинам высились исполинские древние дубы. Попадались буки и грабы; вдоль
придорожных канав уже алели яркие цветы. Теплые южные ветры несли на своих
могучих крыльях благоухание диких равнин Минхириата; от незнакомых ароматов
и запахов у Фолко иногда даже кружилась голова. Пустые, безлюдные
пространства пышно расцвели, избавившись от умелых, но временами докучливых
человеческих рук. Сегодня, правда, вдруг задуло с севера; ночью хоббит не
раз просыпался от холода.
Да, местность менялась, и прямо на глазах. Деревни стали редкими --
расстояние между ними укладывалось в дневной переход; помня о недоброй
памяти Западном Тракте, Торин не рисковал останавливаться на ночлег в
необжитых местах. Навстречу им попадалось все меньше и меньше народа -- шли
только большими обозами, насчитывавшими до нескольких сотен телег и повозок.
Деревни тоже очень изменились, став крупнее и многолюднее. Каждую
окружал уже не просто частокол, а настоящая крепостная стена, правда, из
дерева, а не из камня. Ни одна не обходилась без сотни дружинников; имелись
специальные почтовые станции со сменными лошадьми, чтобы королевская
эстафета могла как можно скорее достичь ворот Рохана. Сперва эти деревни
казались Фолко надежным прибежищем; однако два дня назад они наткнулись на
большое, уже размытое дождями и поросшее буйной травой пепелище, и он понял,
что здесь не всегда спасают и стены, и дружинники.
Однако пока удача сопутствовала им, и дорога была не слишком
утомительной -- ненамного труднее пути к Аннуминасу. На душе у Фолко было
легко и как-то по-особенному ясно; сомнений и колебаний не осталось, он
вновь поддался магии набегающей дороги и пока не заглядывал в будущее.
Памятуя о походах Бильбо и Фродо, он каждый вечер тщательно записывал все
случившееся за день, даже мелкие пикировки между товарищами по отряду.
За короткое время Фолко сумел хорошо узнать своих спутников; и если
неистовый Дори, велеречивый Хорнбори, осторожный и основательный Бран были
знакомы еще по Аннуминасу, то с остальными он сошелся в пути. Вьярд был
немного трусоват, любил пиво несколько больше других, зато оказался
непревзойденным мастером закалки, а также резьбы по камню; знал он и на
удивление много старинных гномьих сказаний. Молодой Скидульф впервые
выбрался за пределы своих пещер на севере Лунных Гор, во всем слушался
Торина и пока больше смотрел и слушал, чем говорил сам. Фолко показалось,
что он несколько самонадеян, зато силен и безотказен в работе. Три сородича
Торина -- молчаливые Грани, Гимли и Трор -- редко вступали в общие
разговоры, предпочитая короткие и недвусмысленные фразы. Они шли в Морию
драться и не скрывали этого, а с кем -- это, по словам Трора, им было
совершенно неважно. Балин, гном средних лет с севера Туманных Гор, оказался,
напротив, очень общительным, много беседовал с Фолко, выспрашивал его про
эльфов, сам рассказывал много историй из прошлого своего народа; однако,
когда приходила пора наваливаться всем миром на что-нибудь тяжелое или
неприятное или приходила его очередь чистить котлы и рубить дрова -- он
оказывался далеко не в числе первых. Зато он неплохо владел топором, что
признавал даже такой мастер боя, как Торин. Земляк Балина Строн слыл
знатоком орочьих повадок. Строн быстро сошелся с Малышом -- характеры их
были схожи: оба веселые, неунывающие, только Строн, как понял Фолко, умел
смотреть и видеть глубже, чем Малыш, да глаза его выдавали немалый, подчас
горький, жизненный опыт.
К морийцам -- Глоину и Двалину -- Фолко приглядывался особенно
пристально и расспрашивал их больше других. Однако они мало что могли
сказать -- они покинули Казад-Дум уже давно и не были свидетелями тех
пугающих событий, из-за которых отряд и шел в Морию. Однако они прекрасно
помнили расположение всех морийских чертогов, а главное -- систему тайных
знаков, позволявшую гномам особенно не утруждать себя запоминанием
бесконечных схем запутанных подземных коридоров,-- выучить ее невозможно
было и за всю долгую гномью жизнь. Глоин несколько походил на Хорнбори своим
даром умелой и красивой речи, но никогда не говорил попусту. Двалин не
уставал вздыхать о тех прекрасных временах, когда гномы-морийцы дружили с
эльфами Остранны, вместе добывая знания и совершенствуясь в искусстве
обработки металла. Он искренне горевал об этом, и Фолко понял, что для него
прошлое по-прежнему живо, и ради того, чтобы вновь, в который уже раз,
возродить Морию или хотя бы попытаться понять, что же творится там на самом
деле, Двалин был готов отдать жизнь. В его серых глазах, редкого среди
гномов цвета, читалась непреклонная воля, ни в чем не уступавшая воле
Торина; хоббит проникся к Двалину большим уважением. Нечего и говорить, что
оба морийца, как и положено гномам, превосходно владели оружием.
Гномы рассказали жадно слушавшему их хоббиту много интересного; после
долгого пути с ними Фолко, наверное, знал об этом народе больше, чем
кто-либо из живых или живших хоббитов, больше, чем даже старый Бильбо,-- во
время его странствий спутники с ним особенно не забалтывались.
Фолко старался записывать все, что слышал, но особенно запомнились ему
две истории. Одну чуть ли не в первый день пути по Южному Тракту ему
рассказал Вьярд, которого Малыш заменил на передке телеги, и старый гном
пересел на время в седло. Его рассказ тек медленно и спокойно, говорил он
чуть напыщенно -- ведь речь шла о невообразимо далеких днях Предначальной
Эпохи, предания о которой ныне сохранились лишь среди гномов. Он говорил о
временах, когда мир был юн, а Великого Дьюрина окружали немые, безымянные
скалы. Первый Гном начинал с немногими товарищами;
Перворожденные помогали им, и среди приближенных Короля Казад-Дума
умом, искусством и терпением выделялся гном по имени Трор. Он много времени
проводил с эльфами, немало перенял у них, говорили, что и он был пленен
неземной красотой Владычицы Галадриэль и, желая сделать ей достойный
подарок, стал копить золото и мифрил. Однако тогда еще было далеко до дней
великой славы Черной Бездны, как звали Морию эльфы, ее главные жилы еще
ждали своего часа, приходилось перелопачивать огромные массы пустой породы,
и Трору это надоело. Он придумал и сделал чудодейственное сито, обладавшее
способностью выбирать золото из всего, что набрасывалось в его зев.
Достаточно было сыпать в него безостановочно даже самую бедную руду, чтобы в
конце дня вынуть из него все золото, что было рассеяно в пыль среди серого
горного песка и каменной крошки. Труд облегчился многократно; гномы стали
быстро богатеть, в Морию повалили переселенцы из Лунных Гор, где к тому
времени стало неспокойно -- шла очередная война между людьми и орками. Трор
накопил нужное ему количество благородного металла, выковал из него сказочно
красивую диадему, украшенную покрытыми тончайшей резьбой бериллами, и
подарил ее Владычице. Сито теперь стало ему ненужным, и Трор попросту забыл
о своем детище. Однако не забыли другие. Из-за него в Мории едва не
вспыхнула самая настоящая война; и тогда Великий Дьюрин приказал Трору
разбить свое творение. "Ну вот уж. нет! -- ответил Трор.-- Я лучше уйду
вместе с ним, если его существование грозит нашему братству!" Все стали
умолять его остаться, и он, поколебавшись, согласился, но спрятал сито так,
что до пробуждения Великого Лиха Дьюрина о нем никто ничего не слышал, ну а
потом, понятно, было не до того. С тех пор среди гномов и живет мечта --
разыскать волшебное сито, много полов и стен Мории было вскрыто и поднято
неугомонными искателями, но тщетно...
-- И очень хорошо! -- прибавил от себя под конец Вьярд, но почему
хорошо, так и не сказал.
Вторую историю, а точнее, короткую притчу, хоббиту поведал Балин.
-- Почему Казад-Дум столь необъятен, а, как ты думаешь? -- посмеиваясь,
как-то сказал он хоббиту.-- Думаешь, там работала целая прорва работников?
Ничуть не бывало! Большая ее часть проложена при Дьюрине, когда еще и
гномов-то было совсем немного. Так слушай же! У гномов и гор -- одни корни.
Камни тоже могут говорить, а некоторые -- даже двигаться. Было такое в
Древние Дни, и, говорят, в те сказочные времена создавать великое Подгорное
Царство Первому Гному помогали сами горы -- послав ему Ролштайн.
-- Это что еще такое? -- удивился Фолко.
-- Ха, Ролштайн! Это, сударь мой хоббит, такая штука, что можно весь
мир по-своему переделать, и без всяких там...- Он оглянулся и быстро
добавил: -- И без всяких там колец и магов. Ролштайн был с виду самый
обыкновенный камень, правда, довольно крупный, говорили, что примерно с
молодого бычка. Он катился сам, понимаешь, сударь мой Фолко, он катился сам
и прошибал тоннель в любой самой прочной скале. Тангару оставалось лишь идти
за ним, словно пахарю за плугов. Так была проложена большая часть морийских
коридоров и галерей... Но он мог катиться не только в толще скал, но и на
поверхности. Рассказывают, что именно Ролштайн помог Великому Дьюрину
отразить первый натиск орков.
-- А куда же он делся потом?
-- Никто не знает,-- вздохнул Балин.-- Его разыскивали долго и упорно,
причем не только гномы. Этим ведь куда как сподручно -- рушить стены
крепостей! Но все эти усилия пропали втуне, а у нас появилась пословица:
если увидишь качающийся камень, не спеши кричать, что перед тобой Ролштайн
-- лучше сперва посмотри, кто его раскачивает!
Дождь тем временем утих, рядом забормотал и заворочался Торин -- нужно
было вставать. Начинался новый день их странствий; по расчетам Торина,
сегодня им предстоял особенно тяжелый переход -- до следующей деревни было
никак не меньше десяти лиг.
-- Ты уже встал, Фолко? -- удивился гном, поеживаясь от утреннего
холода.-- Беги тогда к хозяину, пусть завтрак подает. А я пока остальных
разбужу.
Хоббит наскоро умылся в бочке с дождевой водой, стоявшей возле угла
дома, и отправился к хозяину -- пожилому хитрому пригорянину, уже лет
тридцать живущему в этих негостеприимных местах. Выйдя от него на крыльцо,
хоббит невольно остановился.
В просторном дворе, обнесенном крепким и высоким забором, кучкой стояли
их фургоны, по ступицы утопающие в белесой утренней дымке. Направо над
забором виднелась высокая сторожевая вышка, налево -- двускатные крыши
соседних домов. Солнце едва-едва показалось из-за горизонта, небосвод был
чист; день обещал быть жарким. Из-под фургонных пологов уже доносились
голоса, появилась долговязая фигура Рогволда; Малыш и один из охотников,
Глен, отправились к трактиру за завтраком, другие люди и гномы уже выводили
коней и пони, начиная запрягать. Из-за угла вынырнул Торин вместе с Браном,
рядом с ними шагал, умеряя шаг, командир местной - арнорской дружины в синем
плаще и с перьями цапли на низком вороненом шлеме.
-- Так вы решительно хотите идти сегодня? Не лучше ли подождать с
неделю, с севера ожидается большой обоз...-- говорил на ходу арнорец.
-- А что такое? -- ответил вопросом Торин.-- На дороге неспокойно, что
