плечами появились крылья, и спустя секунду он краем глаза заметил их -- это
были крылья морской чайки. Внизу пронеслась белопенная полоса, мелькнули
зеленые кроны, тотчас слившиеся в сплошной ковер. Его несло все дальше и
дальше, все мелькало перед глазами, и опомнился он, уже очутившись в
заполненном сиянием пространстве, где невозможно было понять, где пол, где
потолок, а где стены. Он не заметил, как зелень вокруг него исчезла, уступив
место мягким светящимся завесам,-- так, наверное, мог бы выглядеть внезапно
оживший и наполненный огнем мрамор. И из этого сияния прямо навстречу ему
выступила высокая, одетая в белое фигура старика с длинным белым посохом в
левой руке. Справа висел показавшийся странно знакомым меч в синих ножнах.
Еще не видя лица, Фолко с замершим сердцем понял, что перед ним Гэндальф.
Он замер, точнее, замерло все вокруг него, и лишь старик неспешно шагал
ему навстречу. Хоббит видел густые брови, глубоко посаженные яркие глаза,
лучащиеся небывалой силой, величием и добротой, и тут же услышал голос,
исходивший из обросших белоснежной бородою губ того, кто был на самом деле
Олорином:
-- Ты звал меня, и вот мы встретились. Говори же, я слушаю, да не медли
-- времени у нас мало.
-- Гэндальф...-- пролепетал хоббит, точнее, понял, что пролепетал.--
Так ты теперь в Заморье, да?
-- И это все, что ты хотел сказать мне?
-- Нет, конечно же нет,-- зачастил Фолко,-- Но, Гэндальф, нам так не
хватает твоей помощи! У нас тут такое... Как нам разобраться без тебя?
Почему ты там, а не здесь?!
Улыбка исчезла с лица привидевшегося хоббиту старика.
-- Что творится в Средиземье, мне известно, разумеется, в самых общих
чертах. Но теперь вам придется решать и разбираться во всем самим. Я и
другие ушли как раз потому, что народам Северного Мира более не нужны
пастыри, они могут жить собственным разумением. Поэтому я здесь, у эльфов,
на земле моей юности. Моей эпохой была Третья. Я противостоял Саурону, а
исполнив возложенный на меня долг, смог вернуться. Таков мой ответ на твой
первый вопрос.
-- Но неужели ты не подскажешь нам? Не посоветуешь? Не все наши тревоги
и страхи родились ныне, кое-какие, похоже, из Предначальных Дней!
-- Я не могу давать советов,-- прозвучал глубокий скорбный вздох.--
Просто я не смог отрешиться от Средиземья, и, хотя у меня теперь совсем иные
дела и заботы, я сохранил возможность иногда беседовать кое с кем из
населяющих Средиземье. С теми, в ком жив еще отблеск Первого Костра: с
древними -- то есть с эльфами, гномами и вами, мои милые чудаки-хоббиты. Но
не проси меня о советах -- здесь я не властен. Потому что всеведущих нет и
не может быть, лишь непрестанным трудом Мудрый может заслужить высочайшее
право судить и советовать. Когда-то оно было у меня, и я им воспользовался.
-- Так что же, ты совсем не можешь помочь нам? -- Фолко показалось, что
он выкрикнул эти слова.
-- Могу ободрить и поддержать в минуты тягостного сомнения,-- ответил
Гэндальф.-- А поднесенное готовым знание, право же, немногого стоит. Я могу
только догадываться о первопричине ваших нынешних тревог, а рассказать тебе
о Заморье просто не имею права. Ты ведь уже слышал о Весах? Всякое знание
должно быть заслужено, так что погоди отчаиваться! А всемогущих, запомни, в
нашем мире нет и не было. Даже Светлая Королева не всесильна.
-- Но спросить тебя о прошлом, о Войне за Кольцо, о судьбе хоббитов,
ушедших с тобой, о Валарах и Эарендиле я могу?
-- О хоббитах можешь,-- улыбнулся Гэндальф.-- Можешь их даже увидеть. А
об остальном... о Войне за Кольцо все, что нужно знать Смертным, изложено в
Красной Книге. Об Эарендиле там тоже сказано достаточно, а о Валарах... тебе
довольно будет знать, что они есть и служба их далека от завершения. Пойми,
это не моя злая воля, а все те же Весы. За знание надо платить. Иногда и
собой.
-- Но почему Эарендилу не было разрешено вернуться после его подвига в
Средиземье? Есть ли на самом деле Великая Лестница? Куда делся Саурон?
Почему остался Трандуил?
-- В одном вы, хоббиты, точно не изменились,-- вновь улыбнулся
Гэндальф.-- Вы столь же несносно любопытны, когда дело доходит до вопросов.
Я не могу ответить тебе -- пока не могу.
Уже то, что наши помыслы встретились, преодолев гигантские расстояния и
кое-что посильнее их, говорит о многом. Ты сможешь в будущем подняться и
выше... Если не оступишься. Права говорить со Смертными Средиземья добился
тут один я, причем приложив неимоверные усилия. Я еще покажу тебе тех, кого
ты хотел увидеть. И помни -- наша встреча была не последней. И запомни еще
-- держись Пелагаста! А пока прощай!
Гэндальф сделал шаг в сторону и исчез. Фолко неожиданно увидел окно в
сплошном золотистом сиянии. У окна сидели трое, и, присматриваясь, он понял,
что это -- хоббиты. Два из них выглядели очень старыми, один -- так и совсем
древний, а ближе всех к Фолко оказался крепкий хоббит средних лет. Их головы
были склонены, и Фолко не мог разглядеть их лиц, но тут же понял, кто из них
кто. Видение это продолжалось лишь краткий миг, затем все погасло.
Наутро он пробудился на удивление свежим и успокоенным. Куда-то сгинули
все обуревавшие его мрачные мысли, и даже не дававшее покоя в последние дни
лицо Милисенты не то что поблекло, но несколько отдалилось. Теперь он рвался
вперед, крепко запомнив сказанное ему во сне Гэндальфом: ты можешь подняться
выше, если не оступишься. Здесь понятно -- поднялся же на самый верх
Гэндальф после победы над Барлогом! И кто знает, увидел бы он мага, не будь
до этого Могильников...
Шла первая неделя апреля, но все вокруг уже начинало пышно зеленеть и
расцветать. И хотя небо затягивали серые ровные тучи, Фолко казалось, что
это один из самых ясных дней в его жизни. Они двигались через коренные
арнорские земли, не опасаясь нападений, но все же ночью оставляли
кого-нибудь сторожить их коней и фургоны.
Время от времени Фолко ловил на себе одобрительные взгляды Торина;
перемена в его настроении не ускользнула от внимания вожака отряда. Никто не
провозглашал его предводителем, но как-то так получилось, что все спрашивали
его мнение, даже Рогволд. Ловчий тоже заметно изменился после того, как они
покинули столицу. Его поступь вновь стала свободной, мягкой и легкой, речь
обрела знакомые металлические нотки, а взгляд -- обычную сосредоточенность и
уверенность. Под стать ему были и отправившиеся с ними люди -- среднего
возраста, коренастые,' сильные, опытные. Они не скрывали, что не собираются
лезть в Морию; их задачей было оставаться на поверхности, охраняя запасы
отряда и поддерживая связь с Аннуминасом. Люди и гномы шли мирно и дружно,
не считаясь родом, а делая одно дело. Так прошло четыре дня.
На пятый день отряд вступил в хорошо знакомую троим путникам долину,
где осенью (Фолко теперь казалось, что это было давным-давно; время же после
того, как он покинул Хоббитанию, он уже мерил годами) довелось разнимать
сцепившихся на пыльной полевой меже крестьян. День уже угасал, когда они
перевалили через гребень гряды, и они решили заночевать в Хагале. До
Пригорья неторопливым ходом оставалось еще полных четыре дня дороги.
В деревне мало что изменилось -- разве что прибавилось несколько новых
изб на окраинах. Селяне не забывали об осторожности, и их добровольная
стража остановила отряд у крепких деревенских ворот. К счастью, Торина и
Рогволда узнали, и вскоре путников встретил самый радушный прием. Услышав об
их появлении, с какого-то дальнего поста примчался Эйрик, трактирные слуги
уже сдвигали столы, кто-то послал мальчишек в Харстан, и пир затянулся на
полночи.
Друзья узнали, что зима прошла спокойно, если не считать трех стычек
хагальских дружинников под водительством Эйрика с разбойниками. Ангмарские
отряды ни разу не побеспокоили селян, и это показалось всем хорошим
признаком. Фолко долго не мог решиться спросить о Суттунге, а когда набрался
храбрости, ему ответили, что еще несколько месяцев этот неугомонный человек
подбивал харстанцев отомстить за обиды и поджечь деревню соседей, после чего
всем уходить на север; там, дескать, у него есть настоящие друзья, там они
смогут жить свободно и безбедно, под надежной защитой. Его сначала просили
угомониться, грозили даже сдать в Пригорье новому Капитану Дизу; говорили,
что Эрстер впал в немилость и был сильно разобижен. Однако Суттунг не стал
дожидаться, когда его сородичи потеряют терпение, и в одну прекрасную ночь
исчез вместе с семьей и несколькими близкими друзьями, такими же оголтелыми,
как и он сам. О них не вспоминали.
Деревенский отряд увеличился вдвое за счет примкнувших к ним соседей,
рассказывал тем временем хоббиту Эйрик. С хорошего осеннего урожая прикупили
оружия, кое-что смогли выковать свои местные умельцы. Деревенская дружина
достигла почти двух сотен мечей и служит теперь надежной защитой всей
округе.
-- Да, кстати! -- вдруг хлопнул себя по лбу Эйрик--- Тут еще один слух
о Храудуне прокатился. Он ведь тогда, как помните, бежал.
И вот дня три тому весть поспела: две деревни лигах в тридцати к
востоку от нас насмерть поссорились, настоящее побоище учинили, дома
пожгли... Говорили, что в одной поселился какой-то чудной старик, вроде
чем-то помогавший приютившим его селянам, а их за это невзлюбили почему-то
соседи. Знакомое дело! Не иначе, как опять Храудун, лиходейщик проклятый! --
Эйрик грохнул по столу тяжелым кулаком.-- Эх, поймать бы -- да за бороду! Мы
бы уж с ним разобрались!
-- Вечно ты, Эйрик, в чужие дела лезешь,-- укоризненно заметил ему
Рогволд.-- Зима прошла, разбойников подвыбили, ангмарцам отпор дали. Отписал
бы ты лучше шерифу, да не проморгал бы сев!
Эйрик побагровел, но сдержался и ничего не сказал.
-- Деревня, где он поселился, взяла-таки верх,-- продолжал он.-- Да на
них ополчилась разом вся округа, подтянулась местная дружина, и те, кто
остался из горе-победителей, ушли в леса, а там что -- только разбойничать.
Вот вам и Храудун!
На рассвете, когда они выступили дальше, Эйрик долго провожал их
верхами, и Фолко крепко запомнил сказанные вожаком Хагаля слова:
-- Тяжело что-то у меня на душе, друг Фолко. Не случайно все это, и
Храудун этот тоже не случайно. Большая кровь будет, помни мои слова, большая
кровь...
Отряд двигался на юг по спокойной, надежно охраняемой дороге. Повсюду
начинались полевые работы; весна выдалась дружная. Миновало еще четыре дня,
и перед ними замаячили долгожданные крыши Пригорья.
Все эти дни у Фолко не проходило то легкое, уверенное настроение,
появившееся у него после удивительного видения Заморья. Он часто и подолгу
размышлял над словами Гэндальфа, и чем дальше, тем больше вопросов возникало
у него. Почему, если маг не может ничего ему рассказать, зачем Гэндальфу
вообще это нужно -- беседовать с кем-то из живущих в Средиземье? Может, он
выслушивает их рассказы? Но маг его ни о чем не расспрашивал...
Предъявив последний раз подорожную конному патрулю у северных ворот
Пригорья, они неспешно втянулись в поселок. И, конечно же, их руки сами
собой направили коней к гостеприимным дверям "Гарцующего Пони".
Ничего не изменилось в знакомой зале, и даже народ, как сперва
показалось Фолко, был тот же, что и в тот злополучный вечер,-- не хватало
лишь людей в зеленом. Немало было выпито пива и спето песен; гномы то и дело
затягивали свое знаменитое "За синие горы, за белый туман", люди, в свою
очередь, начинали "Сидел король в тот вечер одиноко", и лишь когда сгустился
вечер, хоббиту удалось незаметно ускользнуть и отправиться туда, где, как он
