продолжает держаться пассивно и в стороне.
Единственным опасным пунктом был следующий: как будет
держаться правительственная армия? Если парламентское правительство
решится объявить войну фашистам, - не найдет ли оно решительной
поддержки со стороны регулярной армии? А с регулярной армией
фашистским дружинам, конечно, не справиться...
Фашисты знали, что офицерский состав почти целиком
симпатизирует фашистскому движению, что много симпатизирующих
имеется и среди унтер-офицеров, и даже среди рядовых. Но рядовой
солдат, в общем, пассивен, и будет делать то, что прикажет офицер.
Значит, все зависит от офицерства.
Муссолини решил действовать, - и началась историческая
мобилизация фашистской армии, за которой последовал "смотр в
Неаполе", потом "поход на Рим", - робкая и неумелая попытка
парламентского правительства прибегнуть к силе для защиты
угрожаемого строя, провал этой попытки, вынужденная отставка Факта
- Шанцера, и феерический оборот: король внезапно обратился к тому же
Муссолини, не как к верховному командующему уже окружившей
столицу фашистской армии, а как к лидеру одной из легализированных
политических партий, с предложением, вполне согласующимся с
парламентскими традициями - организовать новое, парламентское же
министерство, и взять на себя роль премьер-министра. Муссолини на это
согласился, и взял власть в свои руки.
Это было в октябре 1922 года. С этого момента начинается,
собственно говоря, уже новая эпоха в итальянском фашистском
движении: от творчества чисто партийного фашисты переходят к
творчеству государственному.
Партия в лице Муссолини приходит к власти, но эта власть
санкционирована Короной, легализирована, - и поэтому сам характер
действий партии должен из революционного сделаться допускаемым
основными законами страны. Партия делается могучим, вернее сказать
решающим фактором в жизни государства, но над ней, партией,
становится Власть, которая регулирует ее деятельность уже не по чисто
партийному критерию, а по сложному партийно-государственному
критерию.
* * *
На протяжении всех предшествующих глав я старательно
вычерчивал ту общую и частную обстановку, в которой зародилось и
выросло в Италии фашистское движение. Но если мой читатель
относился хоть сколько-нибудь внимательно к моему тексту, то он,
надеюсь, уже понял, зачем я это делаю...
Мне было бы, конечно, не так трудно начать с изложения так
называемой "фашистской доктрины" в ее нынешнем виде или, применяя
модное теперь выражение, в ее современном аспекте. Однако, если бы я
сделал это, - у читателя сейчас родился бы ряд вопросов: почему, на
каких основах, из-за чего дело пошло так, а не иначе? Откуда все это?
Например, откуда отрицательное отношение фашизма к
парламентаризму? Откуда такое же отношение его и к формальному
демократизму, и к целому ряду институций, еще недавно объявлявшихся
драгоценнейшим достоянием культурного человечества? И откуда,
наконец, явное безразличие сорокамиллионной массы итальянского
населения к судьбе этих институций?
Я предпочел другой путь, и, следя за перипетиями итальянского
фашизма шаг за шагом, подробно рассказал про главнейшие "откуда".
Таким образом я начал с выявления элементов, из которых
сложилось фашистское движение, и с ознакомления читателя,
интересующегося фашизмом вообще, с теми "клеточками" из которых
вырастала так называемая "фашистская доктрина".
Эта "фашистская доктрина" и сейчас продолжает твориться, ибо
жизнь не стоит на месте, и каждая тория, приложенная к жизни на
практике, оказывается нуждающейся в исправлениях и дополнениях.
Сам Муссолини любит повторять, что фашизм является, дескать,
антитезой демократизма. Но такое очень уж краткое определение говорит
очень мало. Надо, ведь, в первую голову выяснить, а что за штука тот
"демократизм", антитезой которого является фашизм?
И тут мы к несказанному удивлению увидим, что единого
"демократизма" в мире вовсе нет, что в разных странах и в разных
условиях под этот общий термин подгоняются весьма отличающиеся
одно от другого понятия, что в определениях "демократического" и
"антидемократического" идет разноголосица, и что очень часто ярлык
демократичности или антидемократичности наклеивается совершенно
произвольно по недоразумению или по недомыслию.
Муссолини был бы гораздо ближе к истине, если бы он о себе
сказал, что он является откровенным врагом большинства того, к чему
человечество произвольно приклеило демократическую этикетку, и что в
практическом приложении к жизни доказало в том или ином отношении
свою непрактичность, нерациональность.
До прихода ко власти в 1922 году, Муссолини очень часто
разражался громовыми речами по адресу Камеры Депутатов и всей
парламентской системы, построенной на выборном начале.
Но было ли это безоговорочным принципиальным отрицанием и
Камеры, и строя?
Представьте себе, нет! Муссолини, как человек чисто
практической складки, заботящийся не столько о форме, сколько о
внутреннем содержании, о сущности, отлично определил свое отношение
к вопросу о нашумевшем в конце 1922 года заявлении:
- Мы, фашисты, пойдем с правительством, если оно решится
бороться с грозящей погубить страну революцией.
Мы, фашисты, будем действовать помимо правительства, если
оно в борьбу с революцией не вступит.
Мы, фашисты, вступим в борьбу с правительством, если оно
пойдет за социалистами.
По существу, тут речь шла не об одном только правительстве
данного момента, а о той общей системе, одним из элементов которой
являлось тогдашнее правительство.
Придя ко власти, Муссолини несколько раз грозил Камере
Депутатов упразднением, но, как мы знаем, - сохранил эту Камеру и до
сего дня. Однако, он не задумался форменным образом выгнать из
Парламента всех решительно социалистов, чтобы лишить их
возможности делать Парламент орудием революции для разрушения
государственности.
Обратитесь к речам и статьям Муссолини разных периодов, и вы
найдете там регулярно повторяющуюся с некоторыми вариантами и
применительно к обстоятельствам развиваемую и дополняемую идею:
- Парламентская система любого образца, взятая сама по себе, и
не плоха, и не хороша. Она может оказаться хорошей или плохой в
создаваемых самой жизнью наций и всего человеческого рода условиях.
Одна и та же парламентская система, примененная одновременно в
разных по истории, по традициям, по этническому составу, по уровню
культуры, по привычкам населения в странах, может в одной стране дать
чудесные результаты, в другой привести страну на край пропасти.
Во всем мире принято считать, что именно тот парламентский
строй, который создан работой множества поколений в Англии, является
наисовершеннейшим образцом, и что все решительно страны в
собственных интересах должны вводить у себя именно такую же точно
систему. Но это - грубейшая и непростительная ошибка, и вот почему
именно: политический строй, вообще говоря, является не результатом
чисто теоретических размышлений и построений, а результатом действия,
взаимодействия или противодействия множества факторов. Этот строй
должен вырастать из исторической почвы, а не пересаживаться в уже
готовом виде откуда-то со стороны.
То, что хорошо для Англии XIX или XX века, может оказаться не
только бесполезным, но и прямо вредным, скажем, для Мексики.
Одного всесовершенного государственного строя не может быть
и нет. Каждая нация должна сама вырабатывать наиболее подходящий
для нее государственный строй, применительно к имеющимся в ней
экономическим и бытовым условиям. Я же лично знаю только одну
оценку для любой системы правления: если она полезна, значит, она
хороша. Если она бесполезна или вредна, то, значит, в данное время, в
данной стране, в данных условиях - эта система плоха.
Но это не значит, конечно, что она "вообще плоха": очень может
быть, что та же система со временем будет полезной, или что она уже
была полезной.
Заслуживают особого внимания идеи Муссолини об английской
парламентской системе.
- Английская система родилась чисто эволюционным путем,
медленно развивалась на чисто английской почве, питаясь ее живыми
соками и систематически приспособляясь к местным условиям, которые
тоже, конечно, менялись, эволюционизируя. К концу XVIII века
оказалось созданной, отличающаяся удивительной цельностью и чудесно
работавшая, машина. Изумительные успехи Англии, превратившейся в
Великобританию и сделавшейся величайшей в мире Империей,
загипнотизировали все остальное культурное человечество, которое и
поторопилось именно наличием парламентской системы объяснить
развитие богатства и могущества Великобритании. Это, конечно,
проявление очень уж упрощенного взгляда на творящееся в мире, - но
нет, конечно, сомнений в том, что парламентская система весьма
способствовала процессу расцвета Англии, хотя отнюдь не исключена
возможность и того, что, не будь парламентской системы, английский
народ все равно, нашел бы пути и способы для своего развития.
Но, вот, мы наблюдаем еще более чудесный расцвет С. А.
Соединенных Штатов, которые, начав жизнь в форме простой колонии
Англии, потом откололись от нее, и создали собственную
государственную систему, очень резко и в самых существенных частях
отличающуюся от системы английской. С другой стороны, мы видим ряд
стран, которые, с началом XIX века, соблазнились английским примером,
и, все-таки, совсем не процветали, чтобы не сказать больше. А знаем и
такие страны, которые развались, как только ввели у себя английскую
парламентскую систему... Что же это означает? А вот что:
- Человечество еще не изобрело, да, вероятно, не скоро и
изобретет такую государственную систему, которая одинаково годилась
бы в разных странах, во все времена, во всяких условиях.
- Абсолюта нет. А то, что иным кажется абсолютом, - на
поверку является лишь фетишем. Я же не фетишист...
* * *
По мнению Муссолини, английская парламентская система могла
действовать, и, действовала вполне удовлетворительно у себя на родине и
в некоторых других странах, покуда на арену широкой политической
деятельности не вышли социалисты. С того же времени начинаются
сначала подозрительные перебои, указывающие на какой-то серьезный
органический недостаток всего парламентского механизма, а потом и
порчи его. В некоторых странах дело уже дошло до полного маразма всей
парламентской системы, как в Италии. В других - к тому идет более или
менее быстрым темпом.
Значит, социалистов надо признать фактором, вызывающим
разложение парламентской системы.
Но почему же сама-то система оказалась неспособной
предохранить себя от разложения? На это может быть только такой ответ:
- Парламентская система английского образца создавалась не
путем абстрактных размышлений, а применительно к существовавшим в
Англии бытовым, экономическим и иным условиям. Построена она на
том, что в стране имеются только две мощные политические партии,
"тори" и "виги", причем обе они совсем не революционны, и если у них
существует разница во взглядах и программах действий, то разница
незначительная. Ведь, и по учению Маркса, политический строй является
лишь надстройкой на чисто экономической основе, а у консерваторов и
либералов или радикалов эта "экономическая основа" совершенно
одинакова: и те, и другие признают "священный принцип частной
собственности". Спор между ними, в конце-концов, сводится к тому, в
каком архитектурном стиле воздвигнуть фасад, и как распределить
наличное население внутри здания, не меняя его объема.
Сегодня у власти находятся "тори". Завтра приходят их
противники "виги". Что же изменяется для всей массы населения. В
сущности, ничто! Одно министерство начнет покровительствовать делу
разведения картофеля, другое предпочитает дело разведения капусты. Но
ни первое, ни второе не вздумают согнать с земли, ее владельца, отнять у
торговца его магазин, отобрать у промышленника его завод, и отдать все
