было жарко и душно, как в тропиках. Одна лишь комната, где работал Крайнов,
выходила на север. Несколько раз в день Наталья Николаевна заходила к нему
"подышать прохладой" и передохнуть от женского гомона. Она обычно приходила
со статьями из американских журналов, вежливо и холодно спрашивала, не
помешает ли, и, не дожидаясь ответа, усаживалась читать в низкое кресло у
окна, держа в одной руке ксерокопию, а в другой-зажженную сигарету Другие
сотрудники зимой спасались от холода, тянущего по ногам, с помощью
электрообогревателей. Летом же из-за жары женский персонал лаборатории
вынужден был оставлять на себе тот минимум одежды, который, просвечивая
через белые халаты, заставлял немногочисленных мужчин лаборатории постоянно
думать о вещах, не имеющих никакого отношения к работе...
- Людочка, вы создаете совершенно нерабочую обстановку в производственном
помещении. Я уже не прошу вас одевать более плотный халат, но он мог бы быть
хотя бы подлиннее, а то я опять сейчас вместо диаграммы нарисовал черт знает
что.
- А он был длиннее, Николай Евгеньевич, он ниже колен был, но я что,
виновата, что расту? Мне ведь всего восемнадцать лет - я, можно сказать, еще
ребенок.
- Ох, Людочка, должен заметить, что вы довольно крупный ребенок и,
видимо, очень быстро растете.
Вообще атмосфера во всех группах лаборатории царила самая непринужденная,
почти семейная. Праздники и юбилеи отмечали, как правило, все - от юной
лаборантки Лю-дочки Шмелевой до шестидесятилетнего завлаба профессора
Туманяна. Все, кроме Александра Крайнова и Снежной королевы. Алик не любил
лабораторных междусобойчиков, потому что они отрывали его от работы, а
Наталье Николаевне было просто неинтересно. Когда в лаборатории отмечали
очередной праздник, а это всегда происходило в ее комнате - самой большой и
не так загроможденной аппаратурой, как остальные,- она брала огромную
статью, требующую перевода, и уходила "остывать" в комнату к Крайнову.
После развода она вообще не замечала мужчин, просто не смотрела на них;
Алик же во время ее визитов чаще всего сидел за монтажным столом спиной к
ней, не оборачиваясь, и лишь по его напряженной и неестественной позе можно
было понять, что он чувствует ее присутствие. Если бы Наталье Николаевне
сказали, что ее визиты доставляют бедному Крайнову неслыханные мучения, она
была бы очень удивлена, поскольку вообще не думала о нем как о человеке, а
тем более - как о мужчине. А предложи ей описать его внешность, она вряд ли
бы вспомнила что-нибудь, кроме очков, бесформенной копны давно не стриженных
волос и бахромы на брюках. На эту деталь его туалета она не могла не
обратить внимания, будучи сама болезненно аккуратной.
Крайнов же спиной ощущал ее присутствие в комнате и мог, не глядя, точно
сказать, что она делает, в какой позе сидит. Непреодолимое желание
оглянуться настолько мучило его, что, не выдержав, в один из дней после
работы он привинтил к верхней части корпуса монтажного столика маленькое
зеркальце. Теперь он мог, не оборачиваясь, смотреть на Снежную королеву.
Курила Наталья Николаевна мало, не больше двух-трех сигарет в день и только
"Мальборо". Алик мгновенно узнавал этот запах. Иногда он раздумывал, где
Наташа - про себя он так называл ее - достает американские сигареты, и от
ревности у него пересыхало во рту.
После смерти матери Алику невмоготу было сидеть одному в пустой квартире.
Близких друзей у него не было; ни телевизор, ни книги не в состоянии были
отвлечь его.
Он одиноко бродил по улицам, но и там не находил себе места. В
кинотеатрах шла какая-то чушь, а пить, чтобы забыться, он так и не научился.
Сидя на старом продавленном диване, на котором так любил раньше сидеть с
матерью, Алик вспоминал ее рассказы о своих американских родственниках,
рассматривал ее рисунки с портретами деда, дяди, мужа умершей тетки,
изображениями большого дома, утонувшего в зелени кустов и дикого винограда.
Наверное, его двоюродный брат, родившийся, если верить маминым озарениям, в
один день с ним, сейчас стал крупным бизнесменом, а может быть, политическим
деятелем. Уж он-то не сидит в тридцать два года, как Алик, в младших научных
сотрудниках без степени. Господи, через полмесяца ему исполнится тридцать
три - возраст Христа. А чего достиг он, Александр Крайнов? Зарплату сто
тридцать рублей и отсутствие каких-либо перспектив в жизни. Интересно, а что
бы сказал американский кузен, окажись он сейчас на его месте? Сумел бы он,
исходя из реальных условий и возможностей, изменить свою жизнь к лучшему или
тоже смирился бы? Хорошо было бы написать ему, посоветовать-ся, но, к
сожалению, не только адреса, но даже имени его Алик не знал. Мама говорила,
что отца кузена зовут Пол Хофф, а самого как? Джон? Дик? Генри?
Стремление поговорить с кем-то, пусть даже с выдуманным собеседником,
лишь бы не оставаться наедине с собой, было так сильно, что Алик разыскал в
письменном столе чистую общую тетрадь, взял ручку, поставил на первой
странице дату и, подумав, написал:
"15 июня.
Дорогой кузен, извини, что буду называть тебя так, поскольку нас с тобой
никто не познакомил. Я бы хотел поделиться с тобой некоторыми своими
мыслями, так как других близких людей у меня нет. Мне, как и тебе, тридцать
два года - возраст вполне зрелый, но у меня тем не менее нет настоящего,
которое бы меня устраивало, и думаю, что нет и будущего. Не собираюсь винить
в этом печальном факте обстоятельства, поскольку совершенно очевидно, что
дело во мне самом, в каких-то ущербных качествах моей личности, мешающих мне
добиваться от жизни того, чего хочется, и получать от этого радость.
Наверное, обладай я другим характером - волевым, решительным, жестким,- я бы
мог многое изменить в своей жизни к лучшему, но, увы,- у меня такой
характер, какой есть, и другого, к сожалению, не будет".
В этот миг Алику пришла в голову идея, от которой его буквально бросило в
жар. Постой, постой, а что, если попробовать все же изменить свой проклятый
характер, изменить полностью?! Он швырнул тетрадь, порылся в нижнем ящике
письменного стола, нашел свои старые лабораторные журналы, принялся
лихорадочно их перелистывать. Ага, вот он, журнал за 1975 год. В то время
Алик еще работал на кафедре физиологии и обнаружил очень интересное явление.
Если проецировать запись работы мозга одной крысы с помощью электродов через
усилитель на мозг другой, то иногда вторая крыса начинает вести себя так же,
как вела себя первая. Правда, этот эффект удавалось получить очень редко, но
Крайнов, тогда, увлекшись, провел громадное количество опытов и убедился,
что возможность передачи характерных поведенческих реакций от одной крысы к
другой-несомненный факт. В то время у него не хватило знаний, фактического
материала и технического оснащения, чтобы определить, почему этот эффект
достигался лишь изредка. Теперь все иначе. Он располагает прекрасной
высокочувствительной аппаратурой, за эти годы он накопил опыт и, главное, у
него был собственный энцефалографический атлас, какого, наверное, не было
больше ни у кого в мире!
Алик сжал пылающий лоб руками и попытался трезво обдумать пришедшую ему в
голову идею со всех сторон.
"17 июня.
Дорогой кузен, решил опять побеседовать с тобой, чтобы четче представить
себе то, что собираюсь сделать. Тютчев сказал: "Мысль изреченная есть ложь!"
Я с этим решительно не согласен. Наоборот, пока не сформулируешь свою мысль,
не оформишь ее в слова, она как бы не существует, ускользает от тебя, может
опять бесследно раствориться в хаосе, из которого возникла. Так вот то, чем
я хотел с тобой поделиться. Я хочу из отрезков энцефалограмм, которые
соответствуют отдельным чертам характера, и пользуясь своим атласом,
составить полную энцефалограмму человека, включающую в себя все эти черты.
Это будет запись мозга человека энергичного, волевого, решительного, если
надо, то жестокого. Я назвал его условно "электронным суперменом".
Представляешь, самого человека в природе не существует, а его энцефалограмма
есть! Основная трудность в том, чтобы подобрать для моего электронного
супермена такие черты характера, которые бы не противоречили друг другу,
иначе получится шизоидная личность. Придется проконсультироваться по этому
поводу с нашими психиатрами. Ты спросишь меня, зачем вдруг понадобилось
создавать такую энцефалограмму. Я отвечу тебе - я хочу попробовать
спроецировать ее на свой мозг, чтобы приобрести все эти, так недостающие
мне, черты характера. Какова идея, а?"
"26 июня.
Дорогой кузен, все эти дни не разговаривал с тобой- работал над монтажом
своего электронного супермена по 15-16 часов в сутки. Вчера поздно вечером
подклеил, наконец, последний участок ленты. Сегодня днем проконсультировал
свое родившееся в муках детище у профессора Эттингера - нашего крупнейшего
психиатра, специалиста по пограничным состояниям и шизофрении. Он
внимательна посмотрел сводные результаты тестов и фрагменты записи работы
мозга разных людей, пожевал губами, сунул в рот дужку очков и сказал:
- М-да! Интересный у вас знакомый. Безусловно, незаурядная личность, но я
не хотел бы оказаться с ним вдвоем на необитаемом острове, где отсутствует
продовольственный магазин.
- Александр Павлович, но этот... мой знакомый, он нормален?
- О да, вполне, не менее чем Гитлер или Наполеон.
- Вы хотите сказать...?
- Я хочу сказать что при данном, правда, несколько страшноватом,
сочетании черт характера, у него должно быть чрезвычайно развито честолюбие
и жажда власти. Кем он работает, этот человек?
Я смешался, пробормотал что-то невнятное и поспешил уйти. Я, кажется,
переборщил, создавая свое будущее "я". Тем не менее - отступать поздно. С
понедельника начинаю эксперименты, на себе. Буду менять напряжение на
усилителе до тех пор, пока не получу выраженный эффект. Хоть я и не знаю, в
чем он может выразиться, но какие-то перемены в себе я ведь должен
почувствовать?"
"4 июля.
Дорогой кузен, вчера был твой и мой день рождения. Ты, наверное, весь
вечер принимал гостей или был в каком-нибудь шикарном ресторане с восходящей
кинозвездой? А может быть, провел его на борту собственного самолета, спеша
по делам своего разветвленного бизнеса из Европы в Америку? В любом случае,
думаю, что ты провел этот вечер лучше, чем я. Мне даже не удалось записать в
дневник ни строчки, так тряслись руки от обиды и отчаяния. Спросишь, что
случилось, что меня так потрясло? С чьей-то точки зрения, может, ничего
особенного и не случилось - просто меня избили возле самого подъезда, вот и
все. Вчера, как ты знаешь, был день моего рождения, но меня никто даже не
поздравил, поэтому настроение к вечеру у меня было не из лучших. Решил перед
сном пойти прогуляться и, когда возвращался, перед домом столкнулся нос к
носу с двумя парнями лет по восемнадцать-девятнадцать. Один из них, что
повыше, попросил у меня закурить, а когда я сказал, что не курю, он так
участливо спросил: "А может, очкарик, ты еще и не пьешь?" Внезапно тот, что
повыше, ударил меня кулаком в лицо, затем второй - ногой в живот, дальше я
уже не разбирал, кто куда и чем бил. Почувствовал, что мне выворачивают
карманы брюк и срывают с руки часы. Один из них подошел к моим очкам,
валявшимся на асфальте, и дважды ударил по ним каблуком. Потом они пошли
через двор, со смехом оглядываясь на меня. Понимаешь - не убежали, а
неторопливо ушли, совершенно меня не опасаясь, как будто они не человека
только что били, а боксерскую грушу. Меня охватило такое отчаяние, такая
