ломки. Как будто бы, волоча ноги по безликой пусты-
не, я вдруг увидела мираж и, обретя силы, ринулась к нему, но вско-
ре он безнадёжно растаял в воздухе, лишив меня последней надеж-
ды. Однако спустя двадцать минут Боря оказался на пороге моего кабинета.
-А ты чего в очках? -удивлённо погасил он привычную улыбку.
-Свет очень яркий, - отреагировала я на звук его голоса. Я уже не могла
говорить. Мне было слишком плохо, и я лишь реагировала на внешние
раздражители. Где-то глубоко в душе заскреблось недо-
вольство собой: <Ну вот! Ты испортила ему настроение! Мало ли что тебе
там показалось! Раз он пришёл сюда, ты нужна ему...> Но сил совсем не
осталось. Даже его присутствие не могло поднять меня. Хотелось только
забиться куда-нибудь, свернуться в калачик , за-
снуть и не просыпаться. Боря не пошёл с нами обедать. Как он ска-
зал, ему нужно было ехать к маме. Он проводил меня и Таню до <Трюма>,
вытерпел мой поцелуй и вновь исчез за поворотом. Его машина была
припаркована у кафе, и у меня хватило мозгов, чтобы понять, что уже
двадцать минут назад он приехал сюда, но не позвал меня. Видимо, Боря
заметил моё бледное лицо в окне офиса, и, не желая показаться трусом, всё-
таки зашёл, максимально сократив срок нашего общения. Вы знаете, что
такое портить настроение то-
му, кого любишь? Вы знаете, что значит быть в тягость тем, чьи про-
-35-
блемы кажутся тебе важнее собственных? Вы можете представить себе, что
значит вдруг понять, что твоя любовь причиняет, если и не боль, то по
крайней мере неудобство самому дорогому человеку на свете? Но Таня не
давала почувствовать мне весь ужас моего поло-
жения в полной мере.
-Катя! Ты невыносима! Честное слово! Что не так? Ты сама себе на-
сочиняла, напридумывала бог знает чего! Сидишь с постной миной и Борю
пугаешь! Ты о нём-то подумай! Его Вика бросила, теперь с тобой что-то не
так... У него же комплексы от такой жизни разовь-
ются!
Я всем своим существом отчаянно пыталась поверить Таниным сло-
вам, согласиться с ней, но моя интуиция не обманула меня. Дело бы-
ло не во мне. Следующее утро я встретила с решением не поддавать-
ся глупым предчувствиям. Усилием воли я создала в растрёпанной душе
хорошее настроение, попробовала слепить из себя красавицу и, приклеив к
безжизненному лицу дурацкую улыбку, отправилась на работу. У дверей
офиса мной вдруг овладел безотчётный страх. Я боялась людей. Мне
делалось жутко оттого, что вот сейчас Татьяна опять начнёт подбодрять
меня. Боже мой! Почему все вокруг меня знают, что мне надо, что я думаю,
что происходит? Все всё понима-
ют, и только я, как слепой котёнок, натыкаюсь на стены и громко мяучу от
боли и темноты. Я прошла мимо дверей <Презента> и свер-
нула к <Трюму> в уголке сидел Боренька. Печальный, одинокий, чу-
жой. Я звякнула привычным <Здрасьте!> и хотела было намеренно сесть за
другой столик. Я, конечно же, не понимала, что происходит, не хотела
понимать, но чувствовала, что я лишняя, что пора просы-
паться. Ну не могла же я поверить, что вся эта сказка была рассказа-
на мне лишь для того, чтобы бравый гаишник смог с головокружи-
тельной лёгкостью затащить в постель профессорскую дочку, бли-
стающую на самом престижном факультете университета! Зачем я ему в
таком качестве? Я же не Памелла Андерсон, не Синди Кроу-
форд!
Боря устало подозвал меня, пригласил подсесть к нему. И снова эти
идиотские никому ненужные фразы... Я не выдержала, я сорвалась.
-Боря! То, что ты мне говорил в субботу, правда? - перебила его я.
-По поводу моих чувств?
-Да!
-Хорошо, что ты спросила, Катюша. Понимаешь, я так запутался. То одно
мне кажется, то другое...
-У тебя есть сигареты? - мне больше не хотелось его слушать.
-36-
-Есть, конечно, - встрепенулся Боря. -Я тебе не предлагаю, как-то странно -
ты и сигарета. Бери сама, я не могу давать тебе эту отраву.
-Ну так что же? - видимо, я всё-таки неизлечимая мазохистка.
-Мне нужно побыть одному. Разобраться во всём... Я возьму боль-
ничный, поеду загород... Ты, главное, не решай пока ничего.
-Ну уж это, как получится, - это отвечала не я. Это настойчиво по-
дёргивались останки моей гордости.
-Ты прости меня... Всё так ужасно. Я не хотел.
-Ну что ты! Спасибо тебе! Ты ни в чём не виноват, - улыбнулась я и вылетела
из этого тёмного царства, Родины моей любви.
На работе никого не было. Я вошла в свой кабинет, рухнула на стул и
завыла. Я ещё не знала, над чем я плачу. Я ещё не могла думать, и всеми
моими поступками руководили инстинкты: больно? страшно?-
значит надо плакать! Вошла Таня. Я кратко изложила ей суть про-
изошедешего. Она что-то говорила, утешала.
-Вот козёл! Катюш! Это не ты плохая, это он идиот. Ты поплачь, ко-
нечно...
Я убежала в другой кабинет. Там было пусто, холодно. Мои руки не
отпускали сигареты, и скоро я уже начала задыхаться от аритмии и
удушливого дыма. В мозгу помутнело. Я не понимала, как я ещё жи-
ва. Разве мне можно жить? Вдруг где-то рядом прозвенел телефон.
-Да, - выдавила из себя я.
-Катюша! Что с тобой? - говорила трубка. Это была Аня. Она всегда
чувствовала, если со мной что-то не так. И через пару часов она уже громко
поливала всех мужиков и Борю в частности, сидя вместе со мной в <Трюме>
и отпаивая меня шампанским.
-Анечка, но ведь все люди разные, - пыталась вмешаться я.
-Правильно! Люди разные, а мужики одинаковые. А этого урода я просто
ненавижу! Чёрт! Такой цветочек сорвал и выкинул! - орала она, не обращая
внимания на удивлённые взгляды посетителей кафе. Вдруг сквозь дымку
никотина и пелену, окутывающую моё сознание алкоголем, я увидела его.
Господи! Такой скорби я ещё не замечала ни на одном лице. И вновь я
забыла себя, я чувствовала лишь его боль. Слёзы высохли, я опять
улыбалась. Нет! Мне хорошо. Я не мо-
гу быть источником его страданий. Ни за что! Это было тринадцато-
го августа. Действительно, чёртова дюжина.
Я не помню, как жила последующие дни. Сперва я звонила ему-мне
хотелось понять, в чём дело. Я вырвала из него предложение стать друзьями.
Потом последовал возврат кассет и фотографий, хотя на-
ши совместные снимки Боря всё же оставил себе, вновь вселяя в моё сердце
надежду. Затем Таня вела с ним продолжительные перегово-
-37-
ры, во время которых я обжигала пальцы горячим воском, чтобы не сойти с
ума... В тот день я опять взорвалась, вновь полезла, куда не надо. Наверное, я
очень нетерпелива, но я не могу, не хочу, не умею ждать. Я позвонила ему и,
неся какую-то околесицу, заставила дать мне слово объяснить, что
происходит. Боря не захотел встречаться со мной в тот же день и, ссылаясь
на своё душевное состояние, пере-нёс наше свидание на завтра. А Татьяна
изо всех сил пыталась впра-
вить мне мозги.
-Катя! Ты всё себе напридумывала, - уверенно говорила она. -Боря
настоящий сказочный принц, и переживает он соответственно. Сама
подумай, где ты ещё такое видела - море цветов, ухаживания... Он очень
хорошо к тебе относится, Катенька, он сам так сказал. Пойми же, ему сейчас
трудно, больно...
-Да почему, чёрт возьми?
-На горизонте опять появилась эта Вика, - тут последовала мохнатая
матерная тирада, описывающая несчастную Вику. -Он очень её лю-
бил, Катя. А тут ещё получается, что перед тобой он виноват...
-Хорошо, а я то что должна делать? - перебивала я, в ужасе понимая, что мне
никак не вникнуть в суть проблемы.
-Подожди, - обняла меня Таня. - Он вернётся. Дурак будет, если не вернётся.
Но, вероятно, Боре всё представлялось в ином свете. Он хорошо дер-
жался в тот день. Прежняя улыбка, терпеливые объяснения...
-Пойми, Катенька, я не готов сейчас ни к каким серьёзным отноше-
ниям. Вот попробовал, и никак!
-А не к серьёзным? - встряла я.
-Но ведь нужна взаимность. Так нельзя, - удивлённо ответил Боря.
-Мне ничего не нужно, - уверенно отпарировала я.
-Тогда уже я ничего не понимаю.
-Да, кажется мы говорим на разных языках, - согласилась я. -Ты лю-
бишь её?
-Не знаю... Я не могу её забыть. Наверное...
-Тогда ты должен, обязан её вернуть! Ты вот сидишь в своей депрес-
сии, жалеешь себя, а это так гадко! Ты такой эгоист! - взорвалась я, но
взволнованный взгляд Бори охладил мой пыл.
-Мы встречались в этот понедельник, - глухо заговорил он. -Вика по-
звонила, сказала, что ей плохо, что она любит меня, но вернуться от-
казалась. Она там уже сильно повязана.
Мысли бестолково проносились у меня в голове. Вот это да! Как,
оказывается, славно бывает! Какая-то Вика, которую я в глаза не ви-
-38-
дела и, надеюсь, не увижу, умудрилась вывалить в грязи и меня, и Борю, и,
чёрт знает, кого ещё - я уже чувствовала, что наломаю дров.
Что ей надо? Борю? Нет, ей нужно поклонение всех мужчин, которые
оказались на пути. И там ей не бросить, и здесь не забыть. И в двадцать
восемь лет (Бог мой! Почти старуха!) она будет вести себя, как маленькая
девочка и размазывать сопли... Нет! О чём это я? Ведь Боренька её любит!
-Неужели тебе хорошо вот так сидеть со мной? - недоверчиво спро-
сил Боря.
-Да! И ещё лучше мне станет, если вы помиритесь, - придя в себя от
мимолётной вспышки ненависти, ответила я. Может быть, мне рас-
сказать ему свою историю? Тогда он поймёт, насколько всё в этом мире
хрупко, как нужно беречь такой щедрый подарок неба, как лю-
бовь. Ну пусть она мерзавка (он этого, конечно, никогда не поймёт), пусть не
любит его, но ведь он верит в свои чувства, а это уже не ма-
ло! Мне уже не будет больно, и то, как он со мной поступил, вряд ли сможет
меня унизить. Так пусть же он не чувствует себя виноватым. Ведь я была так
счастлива почти целый месяц! Ну подумаешь, запуд-
рил мозги, переспал и бросил! Я и не такое пережила! Но я ничего не
рассказала, не сумела. Я вообще никому не говорила об этом. Да и как такое
можно рассказывать? Как можно признаться в том, что случилось со мной?
Витька прав, мои руки в крови, а это не повод для хвастовства. Я не знаю, где
кончается извилистый вираж моей судьбы, а где начинается моя вина, но
дело было так.
Я всегда слыла в нашей семье паршивой овечкой. Вечно со мной что-то
происходило - то я прогуливала школу, то убегала из дому с какими-то
бредовыми идеями. Эти вспышки не мешали мне хорошо учиться, даже
очень хорошо, но с родителями я всё равно не ладила.
Им было тяжело терпеть мои ночные бдения, когда я убегала на крышу
шептаться с луной, и вряд ли они могли понять, почему я вместо того, чтобы
идти в школу, брожу месяцами по улицам, пыта-
ясь поймать весну. Но с братом мы находили общий язык. У меня не было
никого ближе, роднее его. Гриша считал, что я очень талантли-
ва, и всё спускал мне с рук, заступался за меня перед родителями. Он
единственный в нашей семье не был одарён каким-нибудь твор-
ческим потенциалом, и всё же только он был по-настоящему гениа-
лен. Мама потрясающе организовывала и блестяще играла на рояле. Мой
отец бесподобно пел и ослеплял друзей своим артистизмом. Я бралась за всё
понемногу, и у меня получалось, хотя моим коньком оставались стихи, тогда
ещё робкие, неуклюжие. Но никого из нас так не ценили и не любили, как
Гришеньку. Пусть у него не было
-39-
способностей, но он был талантлив по-человечески. Всем с ним было
хорошо, любого он понимал, каждому мог помочь. Он умел слушать и
слышать, во всех видел только хорошее и так искренне любил людей и их
творческие проявления, что без него уже никто не мог обойтись, хоть раз
поговорив с ним. В тот год я ещё училась в школе, а Гришенька, наша
гордость, уже поступил на первый курс юридического факультета.
Растроганные родители подарили ему машину. Всё было замечательно, как
вдруг случилось странное. Гришка стал приходить домой поздно, довольно
часто не очень трезвым. Он начал курить и, замкнувшись в себе, превратился
в бестолкового меланхолика. Только мне он доверил свою тайну. Мой
