расписан золотом и киноварью, а стены покрыты оливковозеленым лаком,
устраивались необыкновенные концерты: лихие цыгане исторгали дикие мелодии
из своих маленьких цитр, величавые тунисцы в желтых шалях перебирали туго
натянутые струны огромных лютней, негры, скаля зубы, монотонно ударяли в
медные барабаны, а стройные, худощавые индийцы в чалмах сидели, поджав под
себя ноги, на красных циновках и, наигрывая на длинных дудках, камышовых и
медных, зачаровывали (или делали вид, что зачаровывают) больших ядовитых
кобр и отвратительных рогатых ехидн. Резкие переходы и пронзительные
диссонансы этой варварской музыки волновали Дориана в такие моменты, Когда
прелесть музыки Шуберта, дивные элегии Шопена и даже могучие симфонии
Бетховена не производили на него никакого впечатления. Он собирал
музыкальные инструменты всех стран света, даже самые редкие и старинные,
какие можно найти только в гробницах вымерших народов или у немногих еще
существующих диких племен, уцелевших при столкновении с западной
цивилизацией. Он любил пробовать все эти инструменты. В его коллекции был
таинственный "джурупарис" индейцев РиоНегро, на который женщинам смотреть
запрещено, и даже юношам это дозволяется лишь после поста и бичевания плоти;
были перуанские глиняные кувшины, издающие звуки, похожие на пронзительные
крики птиц, и те флейты из человеческих костей, которым некогда внимал в
Чили Альфонсо де Овалле, и поющая зеленая яшма, находимая близ Куцко и
звенящая удивительно приятно. Были в коллекции Дориана и раскрашенные тыквы,
наполненные камешками, которые гремят при встряхивании, и длинный
мексиканский кларнет, -- в него музыкант не дует, а во время игры втягивает
в себя воздух; и резко звучащий "туре" амазонских племен, -- им подают
сигналы часовые, сидящие весь день на высоких деревьях, и звук этого
инструмента слышен за три лье; и "тепонацли" с двумя вибрирующими
деревянными языками, по которому ударяют палочками, смазанными камедью из
млечного сока растений; и колокольчики ацтеков, "иотли", подвешенные
гроздьями наподобие винограда; и громадный барабан цилиндрической формы,
обтянутый змеиной кожей, какой видел некогда в мексиканском храме спутник
Кортеца, Бернал Диац, так живо описавший жалобные звуки этого барабана.
Дориана эти инструменты интересовали своей оригинальностью, и он
испытывал своеобразное удовлетворение при мысли, что Искусство, как и
Природа, создает иногда уродов, оскорбляющих глаз и слух человеческий своими
формами и голосами.
Однако они ему скоро надоели. И по вечерам, сидя в своей ложе в опере,
один или с лордом Генри, Дориан снова с восторгом слушал "Тангейзера", и ему
казалось, что в увертюре к этому великому произведению звучит трагедия его
собственной души.
Затем у него появилась новая страсть: драгоценные камни. На одном
балемаскараде он появился в костюме французского адмирала АнндеЖуайез, и на
его камзоле было нашито пятьсот шестьдесят жемчужин. Это увлечение длилось
много лет, -- даже, можно сказать, до конца его жизни. Он способен был целые
дни перебирать и раскладывать по футлярам свою коллекцию. Здесь были
оливковозеленые хризобериллы, которые при свете лампы становятся красными,
кимофаны с серебристыми прожилками, фисташковые перидоты, густорозовые и
золотистые, как вино, топазы, карбункулы, пламенноалые, с мерцающими внутри
четырехконечными звездочками, огненнокрасные венисы, оранжевые и фиолетовые
шпинели, аметисты, отливавшие то рубином, то сапфиром. Дориана пленяло
червонное золото солнечного камня, и жемчужная белизна лунного камня, и
радужные переливы в молочном опале. Ему достали в Амстердаме три изумруда,
необыкновенно крупных и ярких, и старинную бирюзу, предмет зависти всех
знатоков.
Дориан всюду разыскивал не только драгоценные камни, но и интереснейшие
легенды о них. Так, например, в сочинении Альфонсо "Clericalis Disciplina"
упоминается о змее с глазами из настоящего гиацинта, а в романтической
истории Александра рассказывается, что покоритель Эматии видел в долине
Иордана змей "с выросшими на их спинах изумрудными ошейниками".
В мозгу дракона, как повествует Филострат, находится драгоценный
камень, "и если показать чудовищу золотые письмена и пурпурную ткань, оно
уснет волшебным сном, и его можно умертвить".
По свидетельству великого алхимика Пьера де Бонифаса, алмаз может
сделать человека невидимым, а индийский агат одаряет его красноречием.
Сердолик утишает гнев, гиацинт наводит сон, аметист рассеивает винные пары.
Гранат изгоняет из человека бесов, а от аквамарина бледнеет луна. Селенит
убывает и прибывает вместе с луной, а мелоций, изобличающий вора, теряет
силу только от крови козленка.
Леонард Камилл видел извлеченный из мозга только что убитой жабы белый
камень, который оказался отличным противоядием. А безоар, который находят в
сердце аравийского оленя, -- чудодейственный амулет против чумы. В гнездах
каких-то аравийских птиц попадается камень аспилат, который, как утверждает
Демокрит, предохраняет от огня того, кто его носит.
В день своего коронования король цейлонский проезжал по улицам столицы
с большим рубином в руке. Ворота дворца пресвитера Иоанна "были из
сердолика, и в них был вставлен рог ехидны -- для того, чтобы никто не мог
внести яда во дворец".
На шпиле красовались "два золотых яблока, а в них два карбункула -- для
того, чтобы днем сияло золото, а ночью -- карбункулы". В странном романе
Лоджа "Жемчужина Америки" рассказывается, что в покоях королевы можно было
увидеть "серебряные изображения всех целомудренных женщин мира, которые
гляделись в красивые зеркала из хризолитов, карбункулов, сапфиров и зеленых
изумрудов". Марко Поло видел, как жители Чипангу кладут в рот своим
мертвецам розовые жемчужины. Существует легенда о чудище морском, влюбленном
в жемчужину. Когда жемчужина эта была выловлена водолазом для короля Перозе,
чудище умертвило похитителя и в течение семи лун оплакивало свою утрату.
Позднее, как повествует Прокопий, гунны заманили короля Перозе в западню, и
он выбросил жемчужину. Ее нигде не могли найти, хотя император Анастасий
обещал за нее пятьсот фунтов золота.
А король малабарский показывал одному венецианцу четки из трехсот
четырех жемчужин -- по числу богов, которым этот король поклонялся.
Когда герцог Валентинуа, сын Александра Шестого, приехал в гости к
французскому королю Людовику Двенадцатому, его конь, если верить Брантому,
был весь покрыт золотыми листьями, а шляпу герцога украшал двойной ряд
рубинов, излучавших ослепительное сияние. У верхового коня Карла Английского
на стременах было нашито четыреста двадцать бриллиантов. У Ричарда Второго
был плащ, весь покрытый лапами, -- он оценивался в тридцать тысяч марок.
Холл так описывает костюм Генриха Восьмого, ехавшего в Тоуэр на церемонию
своего коронования: "На короле был кафтан из золотой парчи, нагрудник,
расшитый бриллиантами и другими драгоценными камнями, и широкая перевязь из
крупных лалов". Фаворитки Иакова Первого носили изумрудные серьги в
филигранной золотой оправе. Эдвард Второй подарил Пирсу Гэйвстону доспехи
червонного золота, богато украшенные гиацинтами, колет из золотых роз,
усыпанный бирюзой, и шапочку, расшитую жемчугами. Генрих Второй носил
перчатки, до локтя унизанные дорогими камнями, а на его охотничьей рукавице
были нашиты двенадцать рубинов и пятьдесят две крупные жемчужины. Герцогская
шапка Карла Смелого, последнего из этой династии бургундских герцогов, была
отделана грушевидным жемчугом и сапфирами.
Как красива была когда-то жизнь! Как великолепна в своей радующей глаз
пышности! Даже читать об этой отошедшей в прошлое роскоши было наслаждением.
Позднее Дориан заинтересовался вышивками и гобеленами, заменившими
фрески в прохладных жилищах народов Северной Европы. Углубившись в их
изучение, -- а Дориан обладал удивительной способностью уходить целиком в
то, чем занимался, -- он чуть не с горестью замечал, как разрушает Время все
прекрасное и неповторимое.
Сам-то он, во всяком случае, избежал этой участи. Проходило одно лето
за другим, и много раз уже расцветали и увядали желтые жонкили, и безумные
ночи вновь и вновь повторялись во всем своем ужасе и позоре, а Дориан не
менялся. Никакая зима не портила его лица, не убивала его цветущей прелести.
Насколько же иной была судьба вещей, созданных людьми! Куда они девались?
Где дивное одеяние шафранного цвета с изображением битвы богов и титанов,
сотканное смуглыми девами для АфиныПаллады? Где велариум, натянутый по
приказу Нерона над римским Колизеем, это громадное алое полотно, на котором
было изображено звездное небо и Аполлон на своей колеснице, влекомой белыми
конями в золотой упряжи? Дориан горячо жалел, что не может увидеть вышитые
для жреца Солнца изумительные салфетки, на которых были изображены
всевозможные лакомства и яства, какие только можно пожелать для пиров; или
погребальный покров короля Хилперика, усеянный тремя сотнями золотых пчел;
или возбудившие негодование епископа Понтийского фантастические одеяния --
на них изображены были "львы, пантеры, медведи, собаки, леса, скалы,
охотники, -- словом, все, что художник может увидеть в природе"; или ту
одежду принца Карла Орлеанского, на рукавах которой были вышиты стихи,
начинавшиеся словами: "Mada me, je suis tout joyeux", и музыка к ним, причем
нотные линейки вышиты были золотом, а каждый нотный знак (четырехугольный,
как принято было тогда) -- четырьмя жемчужинами.
Дориан прочел описание комнаты, приготовленной в Реймском дворце для
королевы Иоанны Бургундской. На стенах были вышиты "тысяча триста двадцать
один попугай и пятьсот шестьдесят одна бабочка, на крыльях у птиц красовался
герб королевы, и все из чистого золота".
Траурное ложе Екатерины Медичи было обито черным бархатом, усеянным
полумесяцами и солнцами. Полог был узорчатого шелка с венками и гирляндами
зелени по золотому и серебряному фону и бахромой из жемчуга. Стояло это ложе
в спальне, где стены были увешаны гербами королевы из черного бархата на
серебряной парче. В покоях Людовика Четырнадцатого были вышиты золотом
кариатиды высотой в пятнадцать футов. Парадное ложе польского короля, Яна
Собеского, стояло под шатром из золотой смирнской парчи с вышитыми бирюзой
строками из Корана. Поддерживавшие его колонки, серебряные, вызолоченные,
дивной работы, были богато украшены эмалевыми медальонами и драгоценными
камнями. Шатер этот поляки взяли в турецком лагере под Веной. Под его
золоченым куполом прежде стояло знамя пророка Магомета.
В течение целого года Дориан усердно коллекционировал самые лучшие,
какие только можно было найти, вышивки и ткани. У него были образцы чудесной
индийской кисеи из Дели, затканной красивым узором из золотых пальмовых
листьев к радужных крылышек скарабеев; газ из Дакки, за свою прозрачность
получивший на Востоке названия "ткань из воздуха", "водяная струя",
"вечерняя роса"; причудливо разрисованные ткани с Явы, желтые китайские
драпировки тончайшей работы; книги в переплетах из атласа цвета корицы или
красивого синего шелка, затканного лилиями, цветком французских королей,
птицами и всякими другими рисунками; вуали из венгерского кружева,
сицилийская парча и жесткий испанский бархат; грузинские изделия с золотыми
цехинами и японские "фукусас" золотистозеленых тонов с вышитыми по ним
птицами чудесной окраски.
Особое пристрастие имел Дориан к церковным облачениям, как и ко всему,
