-- По моему, это называется нищенство.
-- Может, и так.
-- Дураки! -- сердится Джафар. -- Дураки! Вы ничему не научи-
лись. -- Он нагибается, хватает чашу, пьет ее до дна. Потом вы-
дергивает нож из земли, левой рукой подымает подушку, на кото-
рой сидел. -- Глядите! Вот этот негодяй. Вы знаете, кто он. Я
даже не хочу называть его имя. Это противно! Мой язык не на по-
мойке найден, чтобы произносить ненавистные имена! Одним словом,
вот он!
Джафар высоко поднимает подушку, еще больше выкатывает глаза
и вонзает нож в подушку. Джафар подкидывает подушку к потолку. И
сыплется пух. Много пуха. Словно бы снег идет в горах Эльбурса.
-- Видали? -- злорадно вопрошает Джафар.
Разумеется, все видели. Это же нетрудно...
-- Теперь вы поняли, что все это значит?
Молчание.
-- Вот так, только так следует расправиться с теми, кто во
дворце. Запомните это. Там, а не в обсерватории главные наши
враги. И так, только так надо разговаривать с врагами!
Джафар садится на место. С него катится пот. Дышит тяжело. И
кажется, вовсе не замечает пуха, который разносится по комнате.
-- Я очень зол, -- признается Джафар эбнэ Джафар. И ни на ко-
го не глядит. Уткнулся взглядом в землю.
Хусейн вылавливает пух из наполненной чаши. Его примеру сле-
дуют Пловец и Тыква.
-- Выпить, что ли? -- улыбаясь, спрашивает Джафар, как будто
ничего не случилось, И уже совсем успокоившись: -- Все произой-
дет по писанию. Это слово, о котором я говорил, скоро прозвучит
и достигнет ваших ушей. И тогда важно, чтобы вы не оплошали. --
И обращаясь к Хусейну: -- А потом ты найдешь возможность и вре-
мя рассчитаться с любимой за ее неверность. Надо начинать с
главного. Ты понял?
У Хусейна на уме только одно: "Эльпи, Эльпи, Эльпи..."
-- Учтите, -- предупреждает Джафар эбнэ Джафар, кинжал имеет
два лезвия. И оба они острые.
Что это значит? И друзья его переглядываются: не их ли ка-
сается угроза?
25
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
О ДЕРВИШЕ, КОТОРЫЙ ДЕРЖАЛ
РЕЧИ НА ИСФАХАНСКОМ БАЗАРЕ
-- Я скажу вам нечто!..
-- Нельзя ли потише?
-- Я должен выразить словами то, что накипело на душе!..
-- А зачем так кричать?
-- Я не кричу. Я только желаю, чтобы слышали все.
-- А мы не глухие.
-- И поняли бы все!
-- Мы не полоумные.
-- И зарубили бы себе на носу!
-- Ну уж это наглость...
-- Я никого не боюсь!
Стоит дервиш на исфаханском базаре посреди мясных рядов и
потрясает руками. Он кривой на левый глаз. Одежда на нем изряд-
но потрепана, неопрятна. Держит в руке посох и горланит на весь
базар.
Мясники -- народ степенный и состоятельный. Потрошат себе ба-
ранов и не очень обращают внимание на дервиша-крикуна. Однако,
как ни говори, народ есть народ: он любознателен, ему хочется
послушать дервиша, если у того есть что сказать. А по всему вид-
но, что есть: не станет же орать, если за пазухой пусто!
Иные мясники побросали работу, обступили дервиша. А один из
них попытался урезонить наглеца. Только из этого ничего не полу-
чилось: стоит себе дервиш, чуть не рвет на себе волосы и продол-
жает привлекать к себе внимание выкриками и жестами.
Потом к мясникам присоединились зеленщики. Думают про себя:
"Наверное, святой человек, надо бы его послушать".
А что случилось? На что глядеть? Как этот дервиш надрывает
себе глотку? Или потрясает посохом в воздухе? Когда приезжает с
Востока укротитель змей -- это зрелище. Когда хаджи, побывавший
в Мекке и Медине, рассказывает о разных чудесах -- это успокое-
ние для души. А что угодно этому дервишу? За то время, пока он
орет, мог бы и поведать кое о чем...
Как ни говори, а на базаре в Исфахане -- как на всяком база-
ре: падок народ на зрелища и всякие россказни. А почему бы и
нет, тем более если за это денег не просят...
Один из мясников, дюжий молодец с огромным ножом в руке, дер-
гает дервиша за грязный рукав. Дервиш огрызается:
-- Чего тебе?!
-- Ежели ты хочешь говорить, говори, -- ответил мясник --
Сколько же можно кричать?
-- А ты кто такой? -- взвизгивает дервиш.
-- Али эбнэ Хасан. Вот мое имя!
-- Ну и что ты этим хочешь сказать?
-- Чтобы и ты назвался, кто ты есть.
-- Не торопись. Все узнаешь. -- Дервиш приосанивается. Бьет
посохом землю. -- А ты знаешь, что такое буря в пустыне?
-- Положим, нет.
Ты знаешь, что такое мороз в Гуране?
-- Скажем, нет.
-- А ты ел падаль?
Мясник корчит гримасу и признается:
-- Нет, не едал.
-- А я все это знаю. Это все у меня здесь! -- И дервиш триж-
ды ударяет себя рукой по шее, да так сильно. что язык вывали-
вается наружу.
Дервиш потрясает кулаками. Исступление вновь охватывает его!
Но не очень понятно окружающим, что, собственно, приводит его в
исступление и на кого обрушивает он свой гнев. А то, что он гне-
вается, видно даже слепому: того и гляди полезет в драку. А раз-
ве так ведут себя благочестивые дервиши?
Мясник верзила желает выяснить, что надо страннику. Он обра-
щается к нему вежливо, даже с некоторой долей почтения, ибо дер-
виш чем то взволнован.
-- Святой человек, -- говорит мясник, -- почему ты так него-
дуешь? Не проще ли облегчить свою душу и рассказать нам то, что
хочется тебе рассказать? Ежели, разумеется, мы того достойны.
Дервиш вытирает потное лицо подобием рукава, от которого ос-
тались одни суровые нити.
-- Ничего особенного я не скажу, -- ворчливо отвечает дервиш.
-- Дайте мне воды, и я кое что сообщу.
Кто-то подает ему чашку с водой -- дервиш даже не взглянул
кто. И не поблагодарил. Потом уселся на корточки. Его окружили
плотным кольцом: были тут мясники, и зеленщики, и всякий сброд,
посещающий базар и охочий до диковинок.
-- Я иду из самой Бухары, -- начал дервиш. Не всегда меня
брали караванщики, и тогда я шел по пескам, поджариваемый точно
грешник в аду. Я пил горькую воду. Я пил и чистую воду. Ячмен-
ная лепешка была для меня слишком вкусна. Я хотел видеть мир,
каков он есть. И увидел, доложу я вам.
Ему подали еще воды, потому что чувствовалось, что в горле у
него пересыхает. Не то от волнения, не то от зноя.
-- И вот что я скажу: много добрых людей на свете. -- Дервиш
слова эти произнес громко, почти выкрикивая их. -- Но скажу и
другое: немало отпетых негодяев, готовых причинить тебе зло. Эти
душегубы шныряют и в пустынях, и среди людей. Знайте же: это ша-
калы в образе человеческом!
Дервиш рассказал о прекрасных городах, которые в этом обшир-
ном государстве. Бухара и Самарканд -- чистые жемчуга. И Хива не
уступает им. Нишапур и Балх чудо-оазисы человеческой мысли и бы-
тия. Исфахан и Багдад многое потеряли бы, ежели б не с чем было
их сравнивать. Аллах устроил мир соответственно: красивое рядом [А-017]
с красивым, уродливое рядом с уродливым. И жизнь познается в
сравнении. И тогда приходят на память слова из священной книги:
"Господи наш! Не уклоняй наши сердца после того, как Ты вывел
нас на прямой путь, и дай нам от Тебя милость: ведь Ты поистине
податель!"
И жизнь построена так, как построена: аллах сделал все для [А-017]
этого, и мы, его песчинки, благодарим его, ибо он всемилостив,
всевидящ и милосерд!
Дервиш продолжал:
-- Вот идешь ты. Шагаешь фарсанг за фарсангом, и на каждом [Ф-003]
клочке -- его печать: добрая и милосердная. И думаешь ты о мире
его, как бы сотворенном для счастья и довольства. А между тем
душегубы и разбойники на больших дорогах пытаются разрушить эту
гармонию. Пройдите по дорогам, исполните завет аллаха, как он [А-017]
сказал в книге: "Странствуйте же по земле четыре месяца и знай-
те, что не ослабите аллаха и что аллах опозорит неверных!" Я ис- [А-017]
пытал то, что испытал, и тяжесть этих испытаний у меня вот
здесь!.
Дервиш снова ударил себя изо всей силы по затылку, и язык у
него снова вывалился наружу.
Слушающие его подивились силе слов его, и убежденности его, и
оглушающему голосу. Но самое главное: смысл речей незнакомого
дервиша оставался все еще темным. Непонятно было, к чему он кло-
нит, в какую сторону его поведет. Будет ли это речь о смирении и
долготерпении как лучших человеческих качествах, рожденных исла-
мом, или же дервиш имеет сообщить нечто необычное, или же обви-
нит власть в терпимости к различного рода душегубам?..
Толпа все больше прибывала. И слова дервиша повторялись в
задних рядах для тех, кто стоял еще дальше.
Дервиш кричал:
-- Я повидал свет. Я видел мудрых змей в Индиях и людей, ко-
торые по месяцу лежат в могилах и выходят оттуда живыми. Я ви-
дел человека с двумя головами и на четырех ногах. Я жевал лист,
от которого жизнь продлевается до скончания века. Я видел воду,
горящую пламенем, и фонтан огня, бьющий из под земли. Но я ска-
жу одно: нет прекраснее страны, чем наша, и нет власти справед-
ливее я могущественнее, чем та, которая дарована нам аллахом че- [А-017]
рез его величество!
Люди немножко поразились. Они сказали про себя так: если ты
решил хвалить власть, то зачем заламывать руки? Зачем исступлен-
но орать на базаре? Кому не известно, что власть всегда хороша,
что противники ее всегда душегубы? Для того чтобы прийти к тако-
му выводу, к какому пришел дервиш, вовсе не надо собирать толпу
на базаре. Такие речи можно смело произносить перед дворцом его
величества.
Дервиш, как видно, почувствовал по движению толпы, что разо-
чаровал ее. И тогда громогласно вопросил:
-- Что я этим хочу сказать?
Даже те, кто хотел выйти из плотного круга, остановились, ре-
шив подождать, что же воспоследует за сим вопросом, таким мно-
гообещающим по интонации?
-- Слушайте же меня внимательно, -- сказал дервиш, протяги-
вая руку за новой чашей воды. -- Я вижу все и знаю многое. Мои
уши привыкли различать походку муравьев, которая у них не одина-
кова. Мои глава видят, как наливается соком былинка в степи. Я
слышу голоса ангелов. И я хочу предупредить, ибо топор занесен,
ибо кривой нож наточен, ибо камень висит над нами, готовый раз-
давить нас.
Толпа зашумела. Сзади стали напирать, и дервиш оказался в
столь тесном кругу, что начал задыхаться. Он потребовал жестом,
чтобы расступились немного. На это ушло некоторое время. И еще
некоторое. И только после всего этого дервиш продолжал свои речи:
-- Знайте же, правоверные, истинно сказано в писании: "Тех,
которые не веруют в знамение аллаха и избивают пророков без пра- [А-017]
ва, и избивают тех из людей, которые приказывают справедливость,
обрадуй мучительным наказанием!" Так сказано в священной книге,
и это справедливо стократ!
Дервиш достал из грязной сумки, висевшей у него на боку, нес-
колько сушеных виноградин и сжевал их. И оживился. И стал кри-
чать еще громче.
Мясник верзила потребовал тишины, ибо в задних ря-
дах зашумели.
Дервиш говорил:
-- Что я видел в своих богоугодных путешествиях? Я уже гово-
рил: процветающую землю и справедливость власти, данной аллахом [А-017]
его величеству. Порядок и справедливость, честность и благоразу-
мие -- вот что я видел. Что осталось от хаоса и душегубства
прошлого? Почти ничего! Его превосходительство, наш благодетель
главный визирь -- да ниспошлет ему аллах долгую и счастливую [А-017]
жизнь! -- сделал все для того, чтобы правление его величества
сложилось самым лучшим образом, чтобы хотение его величества
претворялось в жизнь. -- Дервиш передохнул. -- Но все ли так,
как того желают его величество и его превосходительство? Я спра-
шиваю вас: все ли так? -- И замолчал.
Кто то крикнул:
-- Все гладко не бывает!
И еще кто-то:
-- Только в раю все прекрасно!
Дервиш подхватил:
-- Верно и справедливо сказано. Но что из этого следует? А
