жестким ритмом поддержав уставший голос, как кастаньетами подбадривают
сами себя уличные танцовщицы и лицедеи-мутрибы - оказывается, Чэн-Я даже
не заметил, как вслед за Диомедом и ан-Таньей тоже стал прищелкивать
пальцами, словно обычный зевака, слушающий на площади заезжего чангира.
Только большинство кастаньет Кабира черной завистью позавидовало бы
тому, как могли щелкать стальные пальцы правой руки Меня-Чэна.
- Плачь, Кабир - ты был скалою, вот и рухнул, как скала!
...Не воздам Творцу хулою за минувшие дела...
Друдл умолк, а Коблан еще некоторое время раскачивался из стороны в
сторону, будто слышал что-то, неслышное для всех - отзвук песни шута, звон
струн сафед-кухского чангира, топот копыт гнедого жеребца, несущего мимо
дымящихся развалин удивительного Придатка по имени аль-Мутанабби.
- Что ж это получается, - забывшись, прошептал Я-Чэн, и в шепоте
отчетливо зазвенела сталь, холодная и вопрошающая, - выходит, это все
правда?.. выходит, вначале мы все были Тусклыми? Неужели мы и впрямь
появились на этот свет, чтобы убивать - и попросту забыли о кровавом
призвании?! Забыли, а теперь вспоминаем, и нам больно, нам стыдно, мы
громоздим одну легенду на другую, кричим, что мы - Блистающие... а на
самом деле мы - Тусклые!.. врет легенда - первым был Масуд, проклятый
Масуд-оружейник, и его мечи были первыми, а лишь потом мы убедили себя,
что мы - клинки Мунира!.. и разучились делать то, для чего рождались, и
первым было Убийство, а Искусство - вторым, хоть и не должно так быть!..
Все с молчаливым недоумением смотрели на Чэна-Меня. Еще бы! Мало
того, что Я-Чэн заговорил одновременно на языке Блистающих и языке
Придатков - так я еще и Тусклых приплел... а что об этом могут знать
Придатки?!
Хотя... А что, собственно, я - просто я, Высший Мэйланя прямой Дан
Гьен - знаю о Придатках?
Что мы все знаем друг о друге?
Много. И в то же время - ничего.
Значит, должно было случиться то, что случилось, привычная жизнь
должна была вывернуться наизнанку, трава на турнирном поле должна была
стать красной, а волосы шута Друдла - белыми... - и все для того, чтобы мы
с Чэном впервые сознательно протянули руку друг другу.
Руку Абу-т-Тайиба аль-Мутанабби.
Руку из сундука, где хранится одежда, которую надевали Придатки для
защиты от Блистающих, бывших тогда Тусклыми.
Люди - для защиты от оружия.
А потом Время сложило весь этот хлам в сундук и захлопнуло крышку...
Заснуть я так и не смог. Уж как ни старался - не спалось мне, и все
тут.
Придатки давно разбрелись по отведенным им комнатам, Блистающие мирно
почивали на своих крючьях да подставках - Гердан-хозяин просто у стены -
тьма лениво копилась в углах, растекаясь по полу; а я слегка покачивал
левой кисточкой и монотонно считал про себя - один, два, три...
Нет. Не получается.
Картины недавнего прошлого проплывали в сознании, подобно осенним
листьям в горном ручье - вот церемония Посвящения у Абу-Салимов, вот я
решаю судьбу турнира, вот турнир вместе с вежливым Но-дачи решают мою
судьбу... скрипучий голос (голоса?) трех кинжалов-трезубцев, чей Придаток
стоял рядом со мной, проваливающимся в беспамятство...
Желтые листья ушедших дней и событий в извилистом ручье моей памяти,
желтые листья плыли и плыли, в страхе огибая холодный меч рассудка - вот
Шешез и его поручение заняться поиском Тусклых, вот шут Дзюттэ Обломок с
его сумасшедшей идеей... вот Чэн у наковальни, помогает Повитухе Коблану
ковать железную руку... вот домашний арест, жалобный звон Волчьей Метлы за
окном и слепая ярость, заставляющая стальные пальцы сомкнуться на
рукояти... первое ощущение цельности с Чэном... убитый чауш и крик
Фархада... клинки Мунира... рука аль-Мутанабби...
Что-то исчезло. Чего-то не хватало мне сейчас, сию минуту - и потеря
была незаметна и бесконечно важна. Словно некий порыв, до того владевший
мной и толкавший вперед, внезапно иссяк и исчез.
Это было неприятно и удивительно, как если бы уже войдя в удар, я
вдруг понял, что не имею ни малейшего желания довести этот удар до конца.
Заболел я, что ли?
Нет. Просто мир Придатков, мое с Чэном взаимопроникновение и железная
рука - все это незаметно отодвинуло на второй план суть и смысл моего
прежнего существования.
Модный узор на новых ножнах и светские Беседы с Волчьей Метлой и
Гвенилем; размышления о том, что пора бы женить своего Придатка и лет
через пять-семь всерьез задуматься о подготовке нового - или подождать
Чэновых внуков, если сам Чэн не растолстеет и не заболеет; выезды в город,
в гости; подготовка к очередному турниру - словом, жизнь Высшего Мэйланя
прямого Дан Гьена по прозвищу Единорог до смертей на улицах Кабира и до
вероломного удара Но-дачи.
Мысли о самоубийстве, боль и страх, и жар от пылающего горна, и мечты
о мести, сладкой и хмельной мести; и стальные пальцы на моей рукояти - то
мертвые и недвижные, то живые и помнящие; и убитый чауш, и легенда о
клинках Мунира, и многое, многое другое - да, это я сейчас, сегодня и
сейчас...
Ну и что дальше?!
Мои собственные переживания и близость с Чэном, а главное -
стремление знать, узнавать и копаться в том, что было, что могло бы быть -
все это затмило реальную возможность мести, реальных (или нереальных)
Тусклых и поручение Шешеза.
Короче, будь моя воля - никуда бы я не ходил, никого бы не искал, а
только спрашивал бы да размышлял.
Месть меня больше не интересовала. Считайте меня рохлей, зовите меня
трусом - сверкать я на вас всех хотел. Руку, оставшуюся на турнирном поле,
уравновесила рука, обретенная в кузнице Гердана Шипастого Молчуна и
Повитухи Коблана. Потеря - находка, боль и горе - радость открытия нового.
Теперь мне нужен был новый повод для мести, чтобы идти по Пути Меча с
гневом и страстью, или...
Вот так-то... Или не так, а просто ночь и тишина морочат меня,
навевая мысли, которые утром развеются, подобно туману... Посмотрим...
посмотрим.
- Ты спишь, Единорог? - еле слышно доносится из угла.
Это Детский Учитель. Тоже заснуть не может, что ли?
Молчу. Пусть думает, что сплю.
- Притворяется, - уверенно отвечает второй голос, вне всяких сомнений
принадлежащий Обломку. - Хитрый он стал, Наставник... Скоро штопором
завьется от хитромудрости своей, и будет пробки истины из бутылей бытия
выдергивать! Дашь пробочку на бедность, а, Единорожа?
- Не дам! - раздраженно бросаю я и тут же понимаю, что дальше
притворяться спящим бессмысленно.
- Не спит он, Наставник, - как ни в чем не бывало сообщает Обломок,
адресуясь к Детскому Учителю. Слово "Наставник" он произносит со странным
насмешливым уважением. Так мог бы называть сына, вышедшего в мастера,
умудренный жизнью и опытом отец - хотя Дзюттэ можно считать кем угодно, но
только не умудренным.
Интересно, а сколько лет Обломку?
И почему я никогда не видел Блистающих с такой внешностью, как у
него? Только потому, что он - шут? Так не родился же он шутом...
- Это я во всем виноват, - вдруг заявляет Детский Учитель. - И
нечего, Дзю, меня успокаивать! Мое слово было последним, мне и отвечать!..
- И вовсе не твое, а мое! - бросает Обломок, а я слушаю их перепалку,
и ничего не могу взять в толк. Гвениль тоже вину на себя брал - дескать,
не проиграй он турнирную рубку Но-дачи, все было бы в порядке. Я уж устал
ему твердить: брось, Гвен, судьбу не разрубишь, я хоть живой остался, а
сколько Блистающих на улицах Кабира ушло в Нюрингу? То-то же!..
Теперь еще один виноватый выискался. Он-то здесь при чем? Ведь не
Детского Учителя слово, и уж тем более не шуточки Дзю - я, я последнее
слово о турнире сказал, еще у Шешеза в гостях!
- А что ты должен был им ответить?! - яростно шипит Дзюттэ. - Что ты
согласен, что из-за какой-то Шулмы - если она вообще существует! - клан
Детских Учителей покроет ржавчиной почти восемь веков благоразумия и
станет учить юных Придатков убивать?! Что ты, как Верховный Наставник,
готов стать Диким Лезвием и других сделать такими же?! Ты это должен был
сказать, да?!
Так, сейчас они всех перебудят... Впрочем, любопытство уже проснулось
во мне, а остальным просыпаться вроде бы и не к чему.
- Тихо! - командую я лязгающим шепотом, и, как ни странно, они
мгновенно умолкают. - Вы меня зачем будили? Без зрителя ругаться скучно?!
Значит, так - или вы без воплей объясняете мне, в чем дело, или - клянусь
клинками Повитухи Масуда! - я...
Договаривать мне не пришлось. Упоминание о клинках пришлось как
нельзя кстати - Дзюттэ и Детский Учитель мигом угомонились.
- Ты что?! - с некоторым испугом брякает Обломок. - И впрямь дурак...
Кто ж такими именами ночью бросается?! Я думал, дурнее меня никого нет, а
оказывается...
Тьфу ты, пропасть! Оказывается, я в запале имена Повитух перепутал.
Хотел Мунира вспомнить, а мне на клинок Масуд подвернулся!
Даже в темноте я вижу - нет, скорее чувствую - как они
переглядываются. Конечно! Во-первых, если дурак-Единорог такими именами
бросается, то он их наверняка знает. Спрашивается - откуда? Предположить,
что от Придатков - нет уж, Дзюттэ, конечно, тоже дурак, но не сумасшедший.
И потом - может, я с умыслом Масуда, Повитуху Тусклых, помянул? Мало ли...
- Ладно, - наконец решается Детский Учитель, - начистоту так
начистоту. От Кабира до Мэйланя сколько дней пути?
Он что, в Мэйлань собрался? Родичей моих проведать?
- Недели три, - отвечаю, - с лишком. И коней не жалеть. А если с
караваном, не спеша - так и поболе будет. А что?
- Ничего. А от Мэйланя до Кулхана?
Кулхан - это пески на северо-востоке от Вэя, окраины Мэйланя. Я и не
был-то там ни разу... ведь по-мэйланьски "кул-хан" - "плохие пески".
И не просто, а очень плохие.
- Ну... не знаю. Дня три, если тропы выучить. Или кого-нибудь из
Охотничьих ножей в проводники взять.
- А если наобум?
- Тогда - неделю. Или вообще не доберешься.
- Так... Ну а если через Кулхан насквозь пройти и взять еще севернее?
Там что?
Ишь, заглянул! Я и не слыхал, чтоб кто-нибудь в этакие дебри
забирался... зыбучка там, если верить слухам. То есть это в Кулхане
зыбучка, а за ним...
- Ничего, - отвечаю. - Конец света. Восьмой ад Хракуташа, где Ушастый
демон У плохих Придатков перековывает.
- Да? - вмешивается Обломок. - А нам сказали, что там Шулма.
- Какая еще Шулма? Кто сказал?
- Друг твой один, - невесело хихикает Обломок. - Близкий Длинный
такой, слабо изогнутый, рукоять чуть ли не в полклинка, а гарды и нет-то
почти. Руки Придаткам рубить любит.
- Но-дачи?!
- Он самый... Ну что, Наставник, рассказывай...
И Наставник рассказал.
По словам Детского Учителя, дней за десять до того, как произошло
первое убийство в Хаффе на открытом турнире, к нему явились гости.
Но-дачи явился, потом еще один Блистающий, очень похожий на Но-дачи,
но совсем маленький, не больше самого Детского Учителя; и трое странных
кинжалов с узким граненым клинком и длинными острыми усами выгнутой гарды,
отчего сами кинжалы сильно напоминали трезубцы, снятые с древка.
(Вспомнил я турнир, кинжалы эти вспомнил, как они Но от меня да Чэна
беспамятных уводили; голос их скрипучий вспомнил, Придатка нескладного,
одного на троих - и не сказал я ничего, только кистью качнул Детскому
Учителю семьи Абу-Салим: продолжай, мол...)
...Говорил, в основном, Но-дачи. Остальные молчали. Плохо как-то
молчали. С вызовом. Короткий Блистающий сперва даже имени своего не
